Искупленные грешники (ЛП). Страница 16

В отличие от главной дороги, путь к Клубничной ферме хорошо освещён и ухожен. Гирлянды обвивают пихты по обеим сторонам, и нельзя пройти и трёх футов, не попав в сияние одного из многочисленных фонарей в викторианском стиле. В конце стоит белая калитка с нарисованной деревянной табличкой. Под ней – ещё более крупный знак, предупреждающий нарушителей, что в них будут стрелять, хотя я сомневаюсь, что дядя Финн когда–либо держал в руках оружие, не то что нажимал на курок.

Я уже не живу с Финном. Мой домик стоит на краю участка – уютный двухэтажный коттедж с белой дощатой обшивкой и розовой входной дверью. Это был его подарок мне на восемнадцатилетие и, по его словам, его самый амбициозный проект на сегодняшний день. Я никогда не спрашивала, как он построил его так быстро или почему я видела точно такой же дом, транспортируемый в двух частях по автостраде; я была просто счастлива иметь своё собственное место, которое могу обустроить, как хочу, и назвать своим.

Финн провожает меня по гравийной дорожке, поднимается на три ступеньки на крыльцо и включает Бэт–сигнал – единственную розовую лампочку, висящую над входной дверью, которую видно из любого окна его фермерского дома напротив. Он установил её после того, как я слишком много раз забывала написать ему, когда добиралась домой.

Он засовывает руки в карманы, толкает коленом качающуюся скамейку–качели, и та с скрипом раскачивается взад–вперёд.

– Надеюсь, завтра ты прекрасно проведёшь время. Мне будет грустно это пропустить.

– Ага. Не уверена, что твои курсы стоят того, чтобы пропустить свадьбу века, но я уверена, что они будут очень познавательными. – Я вглядываюсь в его глаза в поисках искорки неискренности, но он лишь торжественно кивает. Из адвокатов и правда выходят величайшие лжецы.

– Я обязательно сделаю много фотографий, – добавляю, зажимая клатч под мышкой и снимая SOS–сумку с его плеча, вешая её на своё. – Если, конечно, не встречу Того Самого, тогда мне будет не до этого. Ты знал, что исследования показывают: двадцать два процента женщин встречают любовь всей своей жизни на…

Короткая вибрация в моём клатче обрывает мою речь. Зрение плывёт, и знакомый удар под ложечкой, резкий и знакомый.

Нет.

Мой дрожащий выдох уплывает с крыльца в темноту. Я бы хотела, чтобы он забрал меня с собой. Куда угодно, лишь бы незаконченные предложения и письма с отказом не могли меня больше ранить.

Я с трудом выдавливаю вопрос, хотя уже знаю ответ.

– Который час?

Финн оттягивает рукав пальто и смотрит на свои безумно дорогие часы, предположительно предназначенные только для дней рождений и свадеб. Когда он поднимает на меня взгляд, его челюсти сжаты.

Его голос сжат ещё сильнее.

– Ты же обещала прекратить это, Рен.

В глазах у меня начинают жечь слёзы. Как я могу остановиться, если я только об этом и думаю? Когда это одно предложение – пять слов, двадцать букв, включая пробелы, управляет каждой секундой моей жизни?

Горячая тяжёлая слеза скатывается по моей холодной щеке, и частое моргание не в силах помешать ей упасть. Финн следит за ней с выражением неодобрения, а затем переводит взгляд на ночь, ища спасения от того дискомфорта, который ему всегда приносят мои эмоции.

– Если бы ты поступила в юридический, когда собиралась, всё это уже бы осталось позади, – бормочет он.

Видно, из адвокатов выходят ещё и величайшие бессердечные люди.

Я вытираю мокрую щеку тыльной стороной ладони и разворачиваюсь на каблуках, пока остальные слёзы не хлынули наружу.

– Спокойной ночи, дядя Финн.

Хотя я вовсе не желаю ему спокойной ночи.

Глава 5

Рен

Уважаемый(ая) User3569,

Ваша правка была отклонена.

Причина: Пристрастность.

Если вы считаете, что ваша правка была отклонена по ошибке, вы можете обжаловать это решение через Службу поддержки. Живая поддержка доступна с 9:00 до 17:00 с понедельника по пятницу. Запросы, отправленные в нерабочее время, будут рассмотрены в следующий рабочий день.

С уважением,

Дэмиен Кросс

Сжав кулаки по обе стороны от ноутбука, я уставилась на имя внизу письма, пока глаза не начали слезиться, а пиксели не поплыли.

Я не из тех, кто разбрасывается оскорблениями, но Дэмиен Кросс – мудак. На всей Земле есть только два человека, которых я ненавижу, и, хотя о нём я знаю лишь то, что у него зернистое фото профиля в приватном профиле Инстаграма, этот мужчина – один из них.

Мое надувное кресло противно запищало, когда я плюхнулась на его спинку и вздохнула. Адреналин и глупая искра надежды гнали меня вверх по лестнице, перескакивающей через две ступеньки, чтобы прочесть письмо на экране большем, чем у телефона, на всякий случай. Я даже не сняла пальто и кроссовки.

Почему я ожидала чего–то иного, не знаю. Что бы я ни говорила, сколько бы новостных статей ни присылала, сколько бы новых аккаунтов ни создавала и с каких бы устройств, полуночное письмо всегда одно и то же.

Я навела курсор на ссылку Службы поддержки, кончики пальцев уже чесались написать гневное обращение. Но в этом нет смысла. Это лишь заставит меня снова тревожно ждать нового письма, шаблонного ответа с просьбой предоставить больше доказательств, так что я с размаху захлопываю ноутбук и отшвыриваю его по розовому ковру с длинным ворсом так сильно, что он исчезает под кроватью.

Пожалуй, я просто попробую снова завтра.

Со стоном с трудом поднимаюсь на ноги, сбрасываю с себя одежду и меняю её на шёлковую ночнушку и пушистые тапочки. Затем я делаю то, что делаю всегда, когда гнев и отчаяние грозят обернуться чем–то более тёмным: заглушаю и отвлекаюсь.

Открываю Spotify. Включаю ABBA. Хожу из комнаты в комнату, зажигаю каждую свечу на каждой поверхности и включаю каждую гирлянду, пока мои розовые и кремовые стены не начинают излучать тепло и пахнуть, как в Bath & Body Works.

Уход за кожей. Десятиступенчатый ритуал, ну, теперь двенадцатиступенчатый, раз я плакала. Я наклеиваю патчи под глаза в свете ламп моей ванной, и к тому времени, как начинается бит в «Gimme! Gimme! Gimme!», мои плечи опускаются на пару дюймов, а сердце уже не так наполнено тяжестью.

К чёрту Дэмиена Кросса. Моя лучшая подруга выходит замуж завтра, и я, чёрт возьми, не позволю ему и его дурацкому сайту омрачить этот день.

Горячий душ смывает остатки вечеринки, бигуди надёжно закреплены, веки отяжелели. Взглянув на экран телефона, я понимаю, что уже почти два часа ночи.

Боже. Время и правда летит, когда занимаешься собой.

Затянув пояс ночнушки на талии, я начинаю свой ночной ритуал: обхожу дом и гашу свечи. Начинаю с ванной, потом спальня, затем кухня и, наконец, гостиная.

Что–то не так.

На каминной полке стоят три свечи, и ни одна не горит. На мгновение я думаю, что, возможно, забыла их зажечь, но затем доносится запах горелого фитиля, и медленные завитки дыма поднимаются навстречу лунному свету, пересекающему стену.

Позвоночник деревенеет, но я игнорирую неприятное покалывание на затылке и смотрю на окно. Оно закрыто, значит, сквозняк откуда–то ещё. Это проблема будущей Рен, потому что шляться сегодня ночью в его поисках – значит красть драгоценные часы сна.

Я отмахиваюсь от этого, мысленно отмечая рассказать дяде Финну, когда он вернётся со своих «курсов столярного дела», и наклоняюсь над журнальным столиком, чтобы задуть последнюю свечу.

И тут я чувствую это. Ужасное, тяжёлое предчувствие беды приковывает всю кровь в моём теле к ступням. Чувство неминуемой опасности, таящейся в темноте, а я слишком медлительна, слишком запоздала и слишком беспомощна, чтобы что–то предпринять.

Кресло с ленцой поскрипывает, и из тени появляется лицо.

Татуировки.

Шрам.

Зелёный.

Я провела достаточно времени на задворках чужих страхов, чтобы знать, как он звучит: леденящие душу крики и последние мольбы о пощаде. Но сейчас я понимаю, что мне ещё никогда не приходилось по–настоящему чувствовать его. Не этот останавливающий сердце, ледяной страх, что сотрясает самые глубины костей и на чисто стирает все мысли.