Искупленные грешники (ЛП). Страница 12

Руки обхватывают мою талию, зелёное распадается на блёстки и мешанину металлического розового. Я снова смотрю в сторону стойки, но на этот раз вижу не Дэна, а Рафа.

Он смотрит на меня с напускным неодобрением, а затем прижимает руку к груди.

– Ты что, пытаешься разбить мне сердце, Рен?

Я смотрю на него в растерянности.

– Чего?

– Рен Харлоу, танцующая в одиночестве под ABBA? Я ещё не видел столь печального зрелища.

Он втягивает меня в самую гущу танцпола. Кровь снова приливает к мозгу, и мир возвращается к своему обычному ритму.

ABBA. Раф Висконти. Точно.

Я издаю сухой, дрожащий смешок и заставляю своё тело двигаться в ритме «Waterloo».

– Ты знал, что ABBA выиграли «Евровидение» с этой песней в 1974 году? – кричу я ему на ухо, слишком громко, сжимая его бицепс слишком сильно. – Изначально она называлась «Honey Pie», но это звучало не так эффектно, правда?

Раф смотрит на меня с удивлённой усмешкой, а затем крутит меня вокруг себя.

Татуировки. Шрам. Зелёный.

Мои носки скользят по зеркальному полу, и я врезаюсь в грудь Рафа, но он быстро меня подхватывает.

– Эй, полегче. – Его взгляд опускается вниз, и он хмурится. – Где твоя обувь?

– Ты знаешь того мужчину?

Я не хотела этого говорить. Я хотела сказать: «Лию на них вырвало», как я твердила весь вечер. Но этот поворот развязал мне язык, и вопрос сорвался с него – отчаянный и прерывистый.

Раф смотрит у меня за плечо и приподнимает бровь.

– Кого, Габа?

Габ.

Синапсы в моём мозгу трещат и искрятся, соединяя нейроны и с силой вгоняя на место разрозненные кусочки пазла.

Габриэль, как ангел?

Не может быть.

– Рен…

– Кто он? – вырывается у меня.

Мы больше не танцуем. Мы застыли на месте, уставившись друг на друга: на его лице нечто среднее между озабоченностью и недоумением, а у меня – тяжесть в груди и пульсирующий висок.

Мой взгляд падает на его губы. Я не хочу пропустить ни единого слога в его ответе.

– Он мой брат.

У меня звенит в ушах.

Татуировки, шрам, зелёный.

Я не религиозна, но в этот момент я благодарю Бога.

Я благодарю Бога за то, что он жив.

А потом я благодарю Бога за то, что не рассказала ему свою тайну.

Потому что я не знала, что у Висконти есть ещё один брат.

Но я знаю этого мужчину.

Глава 3

Рен

Он жив.

Облегчение накатывает на меня волной. Я плыву в нём – тону в нём, – пока Раф не приподнимает мой подбородок и не вытаскивает меня на воздух.

– Тебе что, в лимонад что–то подмешали? – с усмешкой спрашивает он.

Такое ощущение, что да.

– Я не знала, что у вас есть ещё один брат, – бормочу я.

– Неужели? – в его голосе слышно удивление. – Ты никогда не встречала Габа?

Мой рот открывается, а затем снова закрывается.

Даже в этом хаосе смятения я знаю, что не умею лгать. Даже самая невинная ложь застревают у меня в основании горла, и мне трудно выдавить её наружу. Но теперь там застряла и правда, потому что, если Раф не знает, что мы встречались, значит, и Габриэль ему ничего не сказал.

А это значит, что он не знает о той ночи.

Я качаю головой.

Раф с недоверием смеётся и отпускает мой подбородок.

– Ну, Габ сам по себе. Держится особняком.

Знаете, возможно, мы говорим не об одном и том же человеке. Может, он имеет в виду другого мужчину, которого я ещё не заметила, но которого зовут так же. Может, того, что у стойки, или в окружении тех девушек в углу. Мужчину, который соответствует образу Висконти – в безупречном костюме и с аурой важности, как у остальных.

Возможно, в тенях никого нет. Это просто тьма играет со мной злую шутку.

Предвкушение сжимает мою шею, пока я медленно оглядываюсь через плечо. Я нахожу луч стробоскопа и слежу, как он скользит по шпилькам, брошенным соломинкам–пенисам и лужам пролитых напитков.

Он медленно ползёт вверх по стене.

Татуировки.

Шрам.

Зелёный взгляд сталкивается с моим.

За один короткий, резкий вдох он снова исчезает, поглощённый тенью.

– Он не так страшен, как выглядит, обещаю, – говорит Раф, и его взгляд согревает мою щёку.

Всё моё тело пульсирует, и я с трудом сглатываю.

– Он живёт на Побережье?

– Время от времени.

– И он тоже занимается семейным бизнесом?

Его улыбка становится напряжённой.

– Мм–хм.

Судя по тому, что я видела, даже при самом тусклом свете, я не могу представить его сидящим за столом и стучащим по клавиатуре.

– И чем он занимается?

Он делает паузу.

– Охраной.

Сердцебиение немного замедляется. Что ж, полагаю, в этом есть смысл. Висконти, вероятно, стоят целое состояние, и я уверена, что их фамилия и банковские счета привлекают всякого рода преступников.

Это также объяснило бы, почему я не видела его раньше и почему он прятался в тенях на парковке. Скрытность, вероятно, входит в его обязанности.

Но это не объясняет, что он делал той ночью.

Звуки ABBA стихают, и диджей вещает что–то невнятное в микрофон. В ответ по толпе прокатывается громкий одобрительный возглас.

Раф кладёт руку мне на плечо и одаривает меня ослепительной улыбкой.

– Было очень приятно, Рен, но мне пора… – Он оттягивает манжету и смотрит на своё пустое запястье. В его взгляде мелькает досада. – Купить новые часы, – бормочет он, а затем целует тыльную сторону моей руки. Если он замечает, что она дрожит, то не подаёт вида. – Прибереги для меня танец на завтра, хорошо?

Подмигнув, он исчезает, рассекая толпу одним своим присутствием.

И что теперь?

Я слишком взвинчена, чтобы танцевать или поддерживать светские беседы. Переминаясь с ноги на ногу, я вытираю вспотевшие ладони о платье и оглядываюсь. Тейси всё ещё в самоволке, а Рори и Анджело всё ещё срослись как минимум двумя конечностями и ртом.

Рори. Бьюсь об заклад, она так и не выпила ни глотка воды. Я делаю шаг по направлению к бару, но останавливаюсь. Мои ноги стали ватными – но почему? Почему я так нервничаю? Я должна быть счастлива – он жив! – и я счастлива. На самом деле, мне следует подпрыгнуть от радости, подойти к нему, обнять его и сказать ему об этом. Затем мы будем восторгаться тем, как тесен мир, и как мы можем поверить, что его брат женится на моей лучшей подруге, а потом будем удивляться, как это мы ни разу не столкнулись друг с другом раньше.

Я уверена, он поблагодарит меня. И тогда…

Меня пронзает холодный пот.

И тогда он попросит меня рассказать ему мою тайну.

Вот он, источник того беспокойства, что жужжит у меня под кожей.

Мои мысли возвращаются к той ночи. Призрачный октябрьский холодок ласкает мой затылок, а те слова танцуют на кончике моего языка. Я выдыхаю их долгим, тяжёлым выдохом, позволяя им рассеяться между танцующими телами, чтобы никогда не быть произнесёнными вслух.

Ещё один возглас одобрения доносится из–за моей спины, и из динамиков вырывается упругий бас. Кто–то выкрикивает моё имя в нарастающем ритме. Когда я разворачиваюсь, то вижу, что на танцполе выстроились две шеренги.

Что ж. В тот день, когда я не станцую под «Макарену», я буду мёртва.

Обычно я бы пролезла локтями вперёд, в самый центр, но сегодня чёрная дыра в дальнем углу обладает гравитационным притяжением. Так что я протискиваюсь в промежуток в первом ряду и встаю в дальнем конце второго, поворачиваясь лицом к залу, прежде чем стробоскоп успеет высветить мужчину в его эпицентре.

Стеснение – понятие мне незнакомое, и не оно мешает мне обернуться и сделать первый шаг. Или даже просто растопить лёд улыбкой и взмахом руки. Это нечто более тревожное. Оно исходит из темноты, покалывая мою спину, словно низкое гудение электрического забора, предупреждающее не прикасаться. Оно приклеивает мои носки к полу и заставляет мою голову повернуться направо, вынуждая меня обмениваться любезностями с Прити, девушкой, которая раньше сидела передо мной на уроках математики.