Дикий принц (ЛП). Страница 12

Регби – это моё спасение, то, в чём я преуспеваю, то, что я выбрал для себя. Это единственное, что заставляет меня чувствовать, что я контролирую ситуацию в жизни, в которой у меня ничего нет. И сегодня я потерял контроль.

Из-за неё.

И теперь она хочет последовать за мной сюда и вести себя так, будто я ей не безразличен, пытается смотреть мне в лицо и притворяться, что ей не всё равно? Я почти уверен, что она пытается манипулировать мной, а также и другими парнями в доме. В то время как часть меня, как ни странно, гордится ею, остальная часть просто чертовски зла, устала и покончила со всем этим дерьмом.

Я не люблю, когда мне врут. Я не люблю, когда меня используют. И если Афина попытается проделать это со мной, она пожалеет об этом.

Её глаза округляются, когда я прижимаю её спиной к шкафчикам. Что-то в ощущении моих окровавленных пальцев на её коже заставляет меня вздрогнуть, мой член наполовину твердеет, когда я прижимаю её к себе и смотрю на неё сверху вниз с усмешкой, скривившей верхнюю губу, несмотря на боль, исходящую от моего всё ещё кровоточащего носа.

— Ты ещё пожалеешь, что играла со мной, малышка Сейнт, — рычу я, сузив глаза. — Это всё твоя вина! — Я провожу ладонями по её предплечьям и вижу, как она дрожит, и это вызывает во мне ещё один пульсирующий прилив вожделения, когда я наклоняюсь к ней, позволяя ей почувствовать тяжесть моей эрекции, прижимающейся к ней, когда я втираю свою кровь и пот в её кожу. — Тебе это нравится, малышка? — Шиплю я, наклоняясь к ней почти вплотную, чтобы поцеловать. — Тебе нравится, когда моя кровь на тебе, мой пот также, как тебе нравится, когда я покрываю тебя спермой? Что ещё тебе нравится? — Я ухмыляюсь и понимаю, что это, должно быть, выглядит ужасно, моё лицо перепачкано грязью и кровью, а губы кривятся в злой улыбке. — Может, тебе понравится, если я плюну на твою киску, прежде чем трахнуть тебя. Прямо на твой маленький пульсирующий клитор и потрусь о него кончиком своего члена. Ты этого хочешь?

— Нет, — шепчет Афина, но я вижу румянец на её скулах, чувствую, как она извивается подо мной, несмотря ни на что.

— Это ты виновата в том, что у меня сломан чёртов нос. Тебя вообще не должно было там быть. Ты, блядь, отвлекла меня, и теперь я расплачиваюсь за это! — Рычу я на неё, и во мне закипает ярость. — Это блядь чушь собачья какая-то!

Афина отступает назад, вызывающе вздёргивает подбородок и смотрит на меня, в её глазах вспыхивает огонь.

— Я, черт возьми, не просила об этом! — Кричит она в ответ, пугая меня. — Я ни о чём таком не просила. Я не просила приносить себя в жертву ради твоей маленькой игры, я не просила, чтобы твой отец накачивал меня наркотиками и тащил в свой шикарный подвал, чтобы плеснуть мне в лицо вином, и я устала терпеть всё это ваше дерьмо… вас всех троих, спокойно лёжа, в буквальном смысле!

Я горько смеюсь.

— У тебя нет выбора, Афина. — На этот раз я называю её по имени, глядя на её бледное красивое лицо, на щеках которого выступили красные пятна гнева. — Ни у кого из нас нет выбора.

— Если ты хочешь меня, просто возьми меня, — шипит Афина. — К чёрту дурацкие правила и ритуалы твоей семьи. Просто сделай то, что ты, блядь, хочешь, хоть раз в жизни, Кейд Сент-Винсент.

— О? — Я скорчил гримасу, глядя на неё сверху вниз, и сильно вжался в неё бёдрами, чтобы она почувствовала, насколько я возбуждён, а мой толстый член выпирает из-под моих тренировочных шорт. — Значит, ты этого хочешь? Ты хочешь трахнуть меня, всего в грязи и крови, в мужской раздевалке. Я знал, что ты шлюха, малышка Сейнт, но это зашло слишком далеко.

— Ты мне не нужен, — огрызается Афина. — Но и Дин мне тоже не нужен. И если дело дойдёт до вас двоих...

— Нет. — Я усмехаюсь, качая головой. — Так дело не пойдёт, Афина. Если Дин не может победить, будучи выбором по умолчанию, то и я не смогу. Ты должна сама попросить об этом, если хочешь, чтобы я тебя трахнул. Умолять об этом. Показать мне, насколько сильно тебе это нужно. Потому что пока ты этого не сделаешь, я просто играю, а Дин – явный фаворит. Учитывая, что он уже трахнул тебя.

Афина горько смеётся.

— Ты действительно не можешь думать самостоятельно, не так ли? — Теперь она дышит тяжелее, и, боже, как же мне хочется стянуть с неё джинсы и овладеть ею прямо здесь, прижав к шкафчикам, обхватив её ногами свою талию, пока я буду входить в неё снова и снова. Это было бы чертовски приятно, но, когда я возьму её, у меня не останется ни малейших сомнений в том, что она хочет меня. Я собираюсь стать явным победителем, потому что она будет умолять, чёрт возьми.

Я слишком долго ждал, чтобы соглашаться на что-то меньшее.

— Так это делалось веками, — спокойно говорю я ей, всё ещё прижимая её тёплое, мягкое, извивающееся тело к шкафчику. — Наши отцы, наши деды и те, кто был до них. Так ты думаешь, я буду тем, кто изменит это, сделает всё по-другому? Вряд ли. — Я качаю головой, скривив губы, и резко отхожу от неё, позволяя ей упасть, а сам тянусь за подолом своей футболки и стягиваю её через голову, отворачиваюсь от неё и прижимаю её к носу, чтобы вытереть кровь.

— О, боже мой, Кейд.

Тихий вздох Афины, раздающийся у меня за спиной, пугает и сбивает с толку. И тут я с неприятным ощущением внутри понимаю, что она видит. То, чего я никогда не хотел, чтобы она как следует разглядела. Я никогда не собирался быть с ней таким уязвимым. Я никогда не собирался показывать ей эти шрамы на моей спине.

Я могу мысленно представить себе то, что видит она, я достаточно часто смотрел на них. Тонкие, неровные линии рубцовой ткани пересекали мою спину в тех местах, где отец так часто бил меня ремнём, что моя спина была рассечена и кровоточила, рубцы набухали до тех пор, пока кожа больше не могла растягиваться. Места с более толстыми шрамами, где он избивал меня поверх старых незаживших, за какой-то проступок, который я сейчас даже не могу вспомнить. Двойка по тесту, провал последних нескольких отжиманий, опоздание на работу, просто я не был своим покойным братом, с которым я никогда не смог бы сравниться, как бы сильно ни старался.

Нет, я не хочу, чтобы Афина видела всё это. Если она поймёт, на что смотрит, всю ту боль, через которую я прошёл, всё то, как я был сломлен, прежде чем снова смог собраться, она начнёт видеть во мне просто мужчину. Человека. Того, кого можно пожалеть…

Я бы предпочёл, чтобы она просто считала меня чудовищем.

— Кейд, что случилось...

— Убирайся нахуй! — Кричу я, не оборачиваясь, но слова заглушаются футболкой, прижатой к носу. Я не хочу, чтобы она видела выражение моих глаз или безумное выражение моего лица. Я просто хочу, чтобы она ушла, чтобы я мог перестать думать о ней хоть на одну чёртову секунду.

— Убирайся, Афина!

Её торопливые шаги и хлопанье двери за спиной говорят мне о том, что впервые в жизни она беспрекословно подчинилась. Это необычно для нашей маленькой питомицы, но, по крайней мере, показывает, что она учится.

Я должен быть счастлив, что она подчинилась.

Так почему же я вдруг почувствовал себя таким чертовски одиноким?

10

АФИНА

На следующее утро я просыпаюсь все ещё потрясённая. Прошлой ночью я спала в своей комнате, на этот раз Дин не настаивал на том, чтобы трахнуть меня, и я рада, потому что не могу перестать думать о том, что произошло в раздевалке, и, что более важно, о том, что я видела.

Я до сих пор не могу до конца поверить, что мне это не померещилось. Но я бы не смогла не разглядеть эту паутину пересекающихся рубцов, некоторые из которых тонкие, как вены, а другие толстые и выпуклые, невозможно было бы придумать себе такое самостоятельно. Из всех людей у меня не было бы причин представлять что-то подобное на Кейде Сент-Винсенте.

Кто-то избивал его до полусмерти. И не один раз. И не кулаками. Эти отметины остались от чего-то, что рассекало его, возможно, ремень – однажды я видела похожие отметины на верхней части бёдер у женщины, шлюхи, которая любила околачиваться в клубе байкеров. Но кто осмелился бы сделать такое с Кейдом?