Жестокий Лорд (ЛП). Страница 26

Сегодня было только начало. Я знаю это. Я понятия не имею, насколько все может ухудшиться. Но у меня есть сильное чувство, что Кейд – тот, за кем мне придётся присматривать больше, чем за кем-либо ещё в доме.

Я так погружена в свои мысли, что в итоге блуждаю слишком долго. Я брожу по кампусу, пока не осознаю, что не только пропустила все свои занятия, но и оказалась очень, очень далеко от дома Блэкмур, почти на другой стороне. Сам кампус огромен и стар, и многие из больших каменных зданий в готическом стиле выглядят так же. Добавьте к этому туман поздним летом, когда начинает темнеть, и вы получите верный путь к катастрофе.

Во всяком случае, для меня. Потому что, если я опоздаю на ужин, то, по-видимому, начнётся настоящий ад.

Вопреки всему, я почти бегом добираюсь до дома и периодически сверяюсь с картой, чтобы убедиться, что не заблудилась ещё больше, что я как-нибудь вернусь, прежде чем кто-нибудь заметит, что я опаздываю. Может быть, они просто подумают, что я заснула в своей комнате или что-то в этом роде. На полпути я срываюсь на бег, и к тому времени, как добегаю до ступенек, уже задыхаюсь. Я иду открыть дверь, но прежде, чем успеваю её открыть, она открывается полностью. Джеффри стоит там и бесстрастно смотрит на меня, а я стою, обливаясь потом и задыхаясь, на крыльце дома.

— Ужин подан, мисс Сейнт, — произносит он нараспев. — А вы опоздали.

Блядь. Теперь у меня неприятности, и я это знаю. Что бы они ни приготовили для меня, это, вероятно, будет намного хуже, чем всё, что я пережила до сих пор.

В тот момент, когда я вхожу в столовую с растрёпанными волосами и раскрасневшимся лицом, я вижу отвращение на лицах Кейда и Дина. Джексон, как обычно, не выглядит так, будто ему есть до этого дело. Тем не менее, я слышу убийственное спокойствие в голосе Кейда, когда он бросает взгляд на горничную, слава богу, одетую в обычную униформу из черных брюк и накрахмаленной рубашки, и спокойно говорит ей:

— Брук, ты можешь идти.

Она поспешно выходит, без сомнения, она уже знает, что у Кейда вспыльчивый характер, и тогда он обращает своё внимание на меня.

— Я разочарован, малышка Сейнт, — говорит он, и его голос по-прежнему такой спокойный, что это почти так же пугает, как если бы он закричал. — Тебе было ясно сказано не опаздывать, и все же ты здесь. Опоздала.

— Прости, я заблудилась и...

— Я не хочу слышать оправданий! — Кейд пристально смотрит на меня поверх расставленных на столе блюд: тарелки с жаркое, миски с картофельным пюре и другие, с овощами и соусом. — Сейчас ты будешь наказана, Афина. Но тебе следовало бы уже ожидать этого, после того как ты не смогла сделать такую простую вещь, как следить за временем.

Моё сердце снова бешено колотится в груди, но я просто киваю.

— Сейчас ты подашь нам ужин, — продолжает Кейд. — Поднимись наверх и надень то, что найдёшь на кровати. Сделай это быстро, потому что мы все голодны. О, — добавляет он, когда я направляюсь к двери. — Даже не пытайся отказаться. Если ты его не наденешь, то в итоге будешь подавать ужин совершенно голой.

Очевидно, что бы я ни обнаружила наверху, мне это явно не понравится. Я довольно быстро поняла это – на кровати лежит самое откровенное белье, которое я когда-либо видела. Думаю, технически это одежда горничной. Это просто черные стринги с сердечком посередине и белой оборкой по бокам, а затем черный бюстгальтер с вырезами для сосков в форме сердечек и белой оборкой в тон по верху каждой манжеты. Моё сердце замирает при одном взгляде на это, но после сегодняшнего утра я прекрасно понимаю, что Кейд сдержит своё слово и заставит меня обслуживать их голой, если я попытаюсь спуститься не в нижнем белье.

Поэтому я надела его.

Это выглядит ещё более непристойно, потому что я не брита. Черные волосики между моих ног торчат из выреза в форме сердечка, а мои соски твердеют в прохладном воздухе комнаты, когда я надеваю лифчик, выглядывая из вырезов, словно умоляя, чтобы их потрогали и попробовали на вкус. От этой мысли у меня между ног разливается жар, что смущает меня больше, чем когда-либо. Я ничего этого не хочу. Так почему же, думая об этом, я чувствую, как между моих бёдер нарастает жар, как будто я могу намочить стринги, как раньше намочила трусики?

Я с трудом сглатываю, отрывая взгляд от зеркала. Я никогда не представляла, что увижу себя в чем-то подобном. Я чувствую себя совершенно не в своей тарелке, чужой в собственном теле, мне чертовски неловко. В этом дурацком наряде нет ничего моего. Это даже не то, что я бы выбрала, если бы хотела носить нижнее белье. Но у меня нет особого выбора.

Когда я спускаюсь вниз, во мне поднимается чувство горькой обиды, и я чувствую, что начинаю закипать. Может быть, всё было бы не так плохо, если бы у меня был хоть какой-то выбор, сердито думаю я. Я даже не могу выбрать нижнее белье, которое вынуждена носить. Я даже не могу носить свою одежду днём. У меня ничего не осталось. Они могли бы мне что-нибудь оставить.

Я знаю, Кейд хочет, чтобы я была кроткой и тихой, когда буду подавать им ужин. Но я ничего не могу с собой поделать. Я чувствую на себе их взгляды, когда вхожу в комнату, даже взгляды Джексона, прожигающие мою обнажённую плоть. Нижнее белье кажется бессмысленным, глупым: оно почти ничего не прикрывает, даже самых важных частей, на самом деле. Мои соски выставлены на всеобщее обозрение, а стринги едва прикрывают половые губки, которые опасно близки к тому, чтобы выскользнуть из-под тонкого лоскутка материала.

— Чертовски привлекательная, — с ухмылкой говорит Кейд. — Это хороший питомец. Одетый для удовольствия своих хозяев. — Он машет рукой в сторону стола. — Подай нам ужин, малышка. Я чертовски голоден.

Я должна сделать это тихо. Я знаю, что должна. Я должна уберечь себя от дальнейшего наказания. Но я не могу. Я ловлю себя на том, что размазываю картофельное пюре по их тарелкам, стряхиваю кусочки жаркого, ставлю тарелку Кейда перед ним на стол.

— Вот, хозяин, — почти шиплю я и слышу в своём голосе сарказм, который, кажется, не могу сдержать.

Кейд ведёт себя очень тихо. Дин и Джексон тоже, и когда я, наконец, заканчиваю накладывать им тарелки, Кейд не сводит с меня пристального взгляда.

— Ты голодна, Афина? — Спрашивает он тихим голосом, и начинает накладывать еду на четвертую тарелку, и я нервно смотрю на неё. Я должна была вести себя лучше. Мне не следовало так себя вести. Но как?

— Да, — тихо отвечаю я, с трудом сглатывая. — Я голодна.

Кейд улыбается, но улыбка не доходит до его глаз. Он ставит тарелку на пол рядом со своим стулом, а Дин и Джексон наблюдают за ним. Лицо Джексона бесстрастно, но на лице Дина появляется лёгкая улыбка, как будто он наслаждается происходящим.

— Если ты не можешь вести себя как леди, — говорит Кейд, — тогда можешь есть на полу, как непослушный питомец. Иди сюда, Афина.

Я молча подхожу к нему, чувствуя, что начинаю дрожать. Нет, думаю я. Нет, это уже слишком. Я не собираюсь сидеть на полу и есть, как собака. Я в ужасе смотрю на тарелку, а затем снова на Кейда.

— Садись. — Свистит он, и я пристально смотрю на него. — Садись и ешь свой ужин, если ты голодная. Если нет, то сиди и смотри на него. В любом случае, мне всё равно. Но садись на гребаный пол.

Я слышу предостережение в его голосе. Такое же предостережение я услышала ранее от Дина, когда он напомнил мне о контракте. Это означает, что я вышла за рамки того, что мне может сойти с рук, и теперь пришло время подчиниться, пока всё не стало намного, намного хуже и намного быстрее.

Так что я опускаюсь на колени на холодный деревянный пол рядом со стулом Кейда и смотрю в тарелку, чтобы он не увидел слёзы, навернувшиеся мне на глаза. Я думаю, я не буду этого делать. Я не буду есть с пола, как собака. Сверху я слышу, как ребята приступают к еде, их болтовню, когда они наслаждаются едой. Они говорят о занятиях, о регби. Дин говорит Джексону, что он должен узнать, не любит ли кто-нибудь ещё в кампусе кататься верхом, на что Джексон отвечает, что предпочитает ездить один. Они не упоминают меня, ни разу. Никто не смотрит на меня. Никто не заговаривает со мной.