Несравненный. Том 1. Страница 17

– …Немного напоминает благовоние Безысходности. Если вы хоть раз его вдыхали – ни с чем не перепутаете.

Едва юноша закрыл рот, как понял, что ляпнул лишнего – он же сам не так давно пытал Цуй Буцюя этим благовонием, а теперь, получается, щедро посыпал солью свежую рану.

Но даос даже бровью не повел, лишь кивнул, кашлянул пару раз и не стал больше ничего спрашивать.

010

Пусть непоколебимая воля и помогла Цуй Буцюю вынести пытку благовонием Безысходности, тело его все равно пострадало: здоровье настоятеля и без того было не столь крепко, а теперь, как говорят в народе, мало было снега, еще и мороз ударил. Проснувшись на следующий день, он коснулся лба: тот как огнем пылал. Медленно выдохнув, Цуй Буцюй убедился, что и дыхание его было жарким. К подобным обострениям болезни он давно привык, но сие отнюдь не означало, что они ему нравились. Кому захочется вечно страдать от недуга? Но если излечиться нет возможности, остается лишь привыкнуть.

У изголовья он нашел чистую одежду и даже теплый плащ: должно быть, это Пэй Цзинчжэ позаботился, Фэн Сяо едва ли задумался бы о таких пустяках. Цуй Буцюй не стал мешкать, переоделся, закутался посильнее, тщательно умылся – воду заблаговременно принесли в комнату – и размеренным шагом направился к выходу.

Фэн Сяо уже ждал его на улице и, вконец потеряв терпение, велел Пэй Цзинчжэ поторопить монаха. Юноша тоже поначалу решил, что Цуй Буцюй чересчур уж медлителен, но, увидев, что настоятель еще бледнее, чем был вчера, к тому же заходится кашлем, зажав рот кулаком, Пэй Цзинчжэ смутился, и тон его сделался чуть более миролюбивым.

– Одежда вам подошла, настоятель Цуй?

– Прекрасно подошла, благодарю, – ответил тот.

– Сегодня завтракать мы будем не в усадьбе, – с улыбкой сообщил Пэй Цзинчжэ. – Господин сказал, мы отправимся куда-то в город.

– Неужели? – заметил Цуй Буцюй. – Я едва успел проснуться, а меня уже приглашают сытно поесть!

Пэй Цзинчжэ неловко улыбнулся:

– Вчера вы только-только пришли в себя, вам нельзя есть много тяжелой пищи.

Поглядев на него, Цуй Буцюй счел, что юноша и вполовину не столь бессовестен и хитер, как его господин. Дабы не создавать молодому человеку лишних затруднений, он лишь невозмутимо склонил голову в знак согласия.

Дождавшись наконец Пэй Цзинчжэ с настоятелем Цуем, Фэн Сяо не удержался и цокнул языком:

– Провозились столько, будто девицу в свадебный паланкин собирали!

Любой от такого замечания залился бы краской, но Цуй Буцюй, наоборот, побледнел пуще прежнего: закутанный в белый плащ, он едва ли не сливался со снегом.

– Какой вы жестокий, – бесцветным голосом произнес даос. – Сперва отравили, затем оставили голодать и теперь еще что-то требуете?

По-видимому, Фэн Сяо пребывал в превосходном расположении духа, потому что он тут же осклабился:

– Сегодня наедитесь вволю! В центральной части города недавно открылось заведение, куда пригласили заправлять готовкой саму барышню Хун. Вы, как-никак, два месяца прожили в Люгуне – не могли не слышать о ней.

– Это та самая барышня Хун из лепешечной, что держал ее отец? – уточнил Цуй Буцюй.

– Она самая, – подтвердил Фэн Сяо.

Лепешечная семьи Хун была в городе на слуху. Готовили там отец с дочерью, и мастерство их в обжаривании лепешек было поистине непревзойденным. Несмотря на название, в заведении подавали всевозможные кушанья, притом очень вкусные. О них знал весь город, и, как рассказывали, купцы из Черчена, прибыв в Люгун, первым делом спешили в лепешечную попробовать какую-нибудь новинку.

Как-то раз туда заглянул и Цуй Буцюй. Он заказал лапшу в бульоне и нашел ее и впрямь превосходной на вкус. Бульон был сварен на кости, а лапша оказалась совсем тоненькой, точно серебряные нити. Отварив в воде, ее вынимали и заливали уже готовым бульоном, а сверху добавляли черпак мясной подливы по особому рецепту семьи Хун и посыпали мелко нарубленной зеленью. Миска такой лапши согревала даже в самый морозный день, так что семья Хун не уступала своими умениями даже лучшим столичным поварам.

Но не так давно отец скончался, и барышня Хун осталась совсем одна. Все вокруг судачили, что хрупкой женщине не справиться с семейным делом и что, пожалуй, лепешечная закроется навсегда, а девушка наверняка войдет в какую-нибудь зажиточную семью наложницей, и тогда уж точно больше никому не удастся отведать приготовленных ею яств.

Вот только вопреки всем досужим домыслам барышня Хун не захотела такой судьбы, а потому охотно откликнулась на предложение стать главным поваром в новом заведении.

Из-за торгов, устроенных палатами Драгоценного Перезвона, на улицах Люгуна там и тут встречались бойцы вольницы-цзянху, перепоясанные мечами. Как известно, благородным героям закон не писан, а тем, кто не обделен способностями, свойственна еще и толика высокомерия. Вольные люди из цзянху исключением не были – среди них мало попадалось скромных да открытых, то есть господ по-настоящему выдающихся. В большинстве своем по городу разгуливали лишь честолюбивые и заносчивые юнцы.

Некоторые держались по несколько человек, и, хотя одеты все были по-разному, нефритовые подвески на поясе и ножны мечей за плечами у них оказывались одинаковыми. Обычно то были посланцы какой-нибудь именитой школы или знатного рода. Кто-то, наоборот, везде показывался исключительно в одиночестве и хранил вид, безразличный ко всему. Лица у этих одиночек были жестокие: такие люди не отличаются добрым нравом. Иные из них, молодые воспитанники школ боевых искусств, вышедшие в мир, дабы набраться опыта, весело болтая и смеясь, шли под руку с сестрами по учению, приветливыми и уверенными в себе.

Простой народ старался избегать бойцов цзянху, однако Фэн Сяо не обращал на них ни малейшего внимания: вместе с Цуй Буцюем и Пэй Цзинчжэ он преспокойно шел по улицам, направляясь в новое заведение позавтракать.

Взгляд даоса незаметно скользил по прохожим. Одного мгновения хватало ему, чтобы составить примерное представление о человеке: откуда он, чем занимается, какой у него нрав.

– Не забывайте, настоятель Цуй, для чего я взял вас с собой, – заговорил Фэн Сяо. – Покажите, на что вы способны.

Заслышав его приказной тон, Цуй Буцюй не выдержал и снова закатил глаза.

– Сей ничтожный даос еще даже не позавтракал, – ответил он. – У меня нет сил говорить.

– Вам бы лучше быть паинькой и помочь мне, – усмехнулся Фэн Сяо. – Чем быстрее я раскрою дело, тем быстрее вы окажетесь на свободе. Что толку пререкаться со мной?

– Если мне не изменяет память, вчера вы сказали, что если я соглашусь помочь, то вы лишь подумаете о том, чтобы обезвредить яд. Наверняка вы ничего не обещали, – холодно заметил Цуй Буцюй. – Под действием отравы я был не в силах возражать, но неужели вы думаете, что я приложу все силы, дабы помочь вам, доверившись лишь уклончивым посулам?

Фэн Сяо тут же извлек из рукава два фарфоровых бутылечка размером с палец и протянул Цуй Буцюю.

– Я дам вам возможность, – ответил он. – Один из этих бутылечков пустой, в другом – противоядие, которое защитит от мучительного действия благовония Безысходности на три дня. Угадаете или ошибетесь – все в ваших руках, но впредь не упрекайте меня в том, что я плохо с вами обращаюсь.

В груди Цуй Буцюя жгло, да так, будто кто-то развел костер прямо у него внутри, но огонь этот только разгорался. И хотя это не шло ни в какое сравнение с той нестерпимой мукой, которую он испытал прежде, глухая боль была невыносимой: кости ныли, а тело царапали тысячи невидимых когтей, отчего кожа то немела, то пылала от зуда. Он понимал: то бесчинствуют остатки яда в крови, продолжая сводить его с ума, однако выбирать бутылек не стал – даже не взглянул в сторону Фэн Сяо и лишь, поджав губы, пошел дальше.

– Ай-яй-яй! Какой упрямец! – воскликнул Фэн Сяо. – Сам же отвергает мою доброту, а потом делает из меня злодея!