Убийство ворон (ЛП). Страница 42

Но никто не ожидает такой смерти.

Меня медленно вталкивают в ящик, сгибая и выворачивая, пока я не срываюсь на крик от боли в ногах. Они не помещаются, как я и думала, и я сдавленно стону, когда кто-то удерживает меня, а Лео стягивает ноги верёвкой, заставляя их принять угол, под который они никогда бы сами не согнулись.

Он тяжело дышит, когда выпрямляется.

Я безучастно смотрю на края дешёвой сосны, на узоры древесных колец. А потом поворачиваю голову и смотрю вверх на небо. Впитываю в себя вид звёзд.

Боль почти неописуема, мои ноги уже сводит судорогой.

Затем они берут мои запястья, обматывая их веревкой. Воздух вокруг меня полон пожеланий долгой и мучительной смерти. Звучат гнусные насмешки, деньги переходят из рук в руки, спорят, сколько времени пройдёт, прежде чем у меня закончится воздух. Кто-то призывает не кричать, потому что это отнимает слишком много кислорода.

У Лео есть для меня последний подарок.

Я смотрю на мешок и снова начинаю сопротивляться.

Только не это. Пожалуйста, только не это.

— Это прощание, Катарина Корво. — Его голос почти нежен. — Если тебе от этого станет легче, то это все равно лучшая смерть, чем та, что была у Николетты.

Он игнорирует мои мольбы, запихивая мне в рот что-то сильно пахнущее маслом. — Мы же не можем допустить, чтобы ты вышла из игры пораньше, не так ли?

Я бросаю последний отчаянный взгляд на звезды, прежде чем Лео натягивает мне на голову темную материю. Прежде чем мой мир сужается до звука бегущей крови в ушах, до горячего ощущения моего собственного дыхания на ткани.

Раздается глухой удар. Еще один.

А потом я двигаюсь, коробка поднимается.

Я приземляюсь с толчком.

Я пообещала себе, что не буду плакать.

Я поклялась в этом.

И я нарушаю это обещание, разбиваю его на куски, когда надо мной раздается мягкий стук земли, падающей на мой гроб.

Я не хочу умирать в темноте.

Слезы текут быстро, соленые и влажные, когда я пытаюсь перестать дышать слишком глубоко, пытаясь сберечь кислород. Стараясь не шуметь, на случай, если они это услышат, используют это, чтобы подразнить людей, которых я оставляю позади.

Я никогда не смогу сказать Данте правду.

Я никогда больше не смогу положить голову Дому на плечо.

Я никогда не сяду рядом с Люком в нашем секретном месте и не спрошу его о кинжалах.

И я никогда...

Нет.

Я отказываюсь портить какие-либо из этих воспоминаний.

И когда меня закапывают в холодную, темную землю, я закрываю глаза. Держусь.

Я Катарина Корво. И я не умру крича.

Вместо этого я начинаю считать минуты.

Жду, когда все закончится.

Глава сорок третья. Лучиано

Я убираю с дороги еще одну ветку, ломая ее, пока продираюсь сквозь густой подлесок. Секунды тикают слишком быстро, время ускользает.

Нет шума, который помог бы мне ориентироваться. Ничего, кроме шума ветра в деревьях, ничего, что дало бы мне представление о том, где она может быть. Ничего, кроме свиста ветерка, шелеста листьев, трущихся друг о друга у меня над головой.

В любое другое время это было бы успокаивающим. Но не сейчас, когда у меня на затылке выступил пот, а отчаяние угрожало задушить меня.

Потому что, если я потерплю неудачу, если Данте потерпит неудачу, если ни один из нас не сможет найти ее в этих богом забытых гребаных лесах, она не переживет эту ночь.

Это невозможно. Я не позволю этому случиться.

Я иду, маленькая ворона. Тебе просто нужно продержаться, пока я не приду.

Мое дыхание становится затрудненным и прерывистым, мои шаги вязнут в грязи, когда ноги переходят на бег.

Щелчок.

Я поворачиваю голову, и резко останавливаюсь. Прислушиваюсь. Напрягаю уши, сканирую глазами деревья справа от меня.

Еще один щелчок. Звук, которого здесь не должно быть.

Этот звук принадлежит человеку. Шарканье, которое следует за тем, как они пытаются сохранять тишину, только делает это более очевидным, и я меняю направление, осторожно сходя с тропинки. Останавливаюсь, чтобы послушать.

По этим лесам идет не одна пара шагов. Группа.

Мой пистолет ощущается успокаивающей тяжестью в моей руке, скольжу пальцем по спусковому крючку. Ожидая.

Готовясь начать войну, если понадобится.

Но звуки удаляются от меня, растворяясь вдали. Как будто они возвращаются в кампус.

Как будто они закончили работу.

Наткнувшись на след, я, не теряя времени, бросаюсь обратно в направлении, противоположном шуму позади меня. Я иду по сломанным сучьям и выслеживаю углубления, оставленные тяжелыми ботинками в грязи.

Катарина близко. Она должна быть рядом.

За исключением того, что след обрывается, когда я достигаю небольшой поляны, лес возвращается к своему естественному состоянию. Я медленно поворачиваюсь. Мои глаза обшаривают окрестности, пытаясь оценить, в каком направлении двигаться дальше.

Но нет ничего. Ничего, что дало бы мне хоть какое-то гребаное указание, хоть какую-то зацепку.

Темные мысли угрожают пробиться внутрь, даже когда я изо всех сил пытаюсь отогнать их.

Потому что представить мир без нее в нем невозможно.

И неприемлемо.

Я иду по поляне, осматривая каждый возможный угол, каждый возможный маршрут. Но ничего нет.

И если она не вышла за пределы этой точки, значит, она здесь. Или она была здесь.

Яркость звезд над головой отбрасывает тусклый свет на землю, и я делаю несколько шагов. Я опускаю взгляд, и вижу очертания обуви, следы шагов, движущихся во всех направлениях. Туда-сюда, как будто они ходят гребаными кругами.

Или если бы они были сосредоточены на чем-то. На чем-то на земле.

Сконцентрируйся.

Я тщательно отслеживаю шаги, отмечаю, где они становятся беспорядочными и запутанными. Ища место, где они собирались скопом, группировались вместе. Присев на корточки, я провожу пальцем по земле.

И тут я вижу это.

Так легко пройти мимо, что я чуть не упустил этого.

Но вот. Пограничная линия, шаги резко обрываются. Я включаю фонарик со своего телефона, направляя его к земле.

И когда я вижу прямоугольник, утрамбованный, аккуратно выровненный участок земли, на котором не остается следов, без листьев и мусора с лесной подстилки, мне требуются драгоценные, потраченные впустую гребаные мгновения, чтобы понять, что я вижу.

И ясность поражает меня. Не как удар молнии. Но в зарождающемся, клубящемся ужасе, который обволакивает мое сердце и душит его, вытесняет кислород из моих легких ползучими, коварными когтями.

Телефон выпадает из моей руки, подпрыгивает на земле и с грохотом останавливается, отбрасывая ломаный луч света на могилу передо мной.

Звук, который никогда не должен издавать ни один человек, звучит глубоко в моей груди.

Нет.

Мои колени ударяются о землю, и я зарываюсь пальцами в грязь. Хватаю, дергаю, царапаю, так быстро, как только могу. Мои руки горят, ногти срываются, когда я копаю.

Но я продолжаю копать, откидываю грязь, которая удерживает ее в ловушке.

И я молюсь.

Глава сорок четвертая. Лучиано

Время теряет смысл.

Моя кровь впитывается в грязь, мои ногти остаются как зазубренная дань уважения.

Нет других отсчётов времени, кроме растущих вокруг меня куч земли. Но они растут слишком медленно. Я рыщу руками, пытаюсь зацепиться, хватаю комья и отбрасываю их в сторону, позади себя, отчаянно стараясь рыть.

Слой за слоем грязи, камни впиваются в мою кожу, разрывая ее, пока я отдаю все, что у меня есть, чтобы освободить ее.

Они могут забрать всё.

Каждую частичку меня, каждую каплю крови в теле.

Ради неё — я отдам это добровольно.

Наконец, наконец, мои пальцы царапают шершавую древесину.

Секунды ползут незаметно, пока я счищаю остатки грязи, счищаю края, пока не могу ухватиться за края импровизированной крышки гроба, грубо сколоченных досок. Мои руки дрожат от напряжения, адреналина и раздирающего душу страха, когда я отдергиваю ее, с ворчанием поднимаю и отбрасываю в сторону.