Перекресток воронов. Страница 26

Геральт замялся. Хольт не торопил.

– Вот только он мне ничего не заплатил. И в глаза видеть не хотел. Последнее-то меня как раз скорей порадовало, потому что…

Он замолк. И молчал долго. Престон Хольт покивал головой, встал, вынул из серванта большую квадратную бутылку темного стекла.

– Вижу, – сказал он, наливая, – что рассказ твой требует напитка посерьезнее, чем это слабое вино. Ну же, выпей.

– А что мне было… – Геральт глотнул из бокала, с трудом отдышался, закашлялся. – Что мне было маркграфу сказать? Что все это моя вина? Что вместо того, чтоб изматывать стрыгу танцем до самых третьих петухов, я ее просто зарубил, потому что… Потому что у меня вдруг ноги подкосились, а горло сжало так, что в глазах потемнело?

Престон Хольт молчал. Гудел лишь огонь в камине.

– Мне что – надо было ему сказать, – поднял голову Геральт, – что это со мной что-то не так, что я дефективный, отбракованный, неполучившийся ведьмак? Что он ошибся, поручая это задание мне, а не какому-нибудь более… получившемуся ведьмаку? Такому, что даже без эликсиров не может, попросту не может испытать что-то подобное тому, что я там испытал? А маркграф понял бы это? Сомневаюсь. Я и сам-то не понимаю.

Хольт молчал.

– Тот мародер, в марте… Тот, за которого меня чуть не повесили… Бросился на меня с топором, а я даже меча не обнажил. Чисто ушел от удара. И только во второй раз, когда он опять замахнулся, тогда я его… И ничего со мной не случилось. Даже дыхание не сбилось. И с красильщицей той тоже… Так что же со мной не так? Престон Хольт! Можешь ты мне это объяснить?

Хольт встал.

– Нет, не могу. Пойдем спать. Время уже позднее.

Зима, как оказалось, шла с севера след в след за Геральтом, буквально наступая ему на пятки. Через два дня после Мидинваэрне подул ледяной, обжигающий кожу ветер. На следующий день небо потемнело, а в воздухе закружились снежинки. Еще через день все вокруг было уже белым-бело. А еще через несколько дней сугробы уже высились до горизонта словно горы, а крыши всех домов имения украсились толстыми белыми шапками. Сомнений не оставалось: наступила каэдвенская зима, и в ландшафте можно было не ждать перемен как минимум до марта, если не до апреля.

Спустя еще несколько дней, когда после заката они сидели у камина с рюмками в руках, Престон Хольт сам поднял тему, что беспокоила Геральта уже очень давно.

– Знаешь ли ты, Геральт, откуда взялись ведьмаки? Как возникли? Каким было начало всего этого?

– Знаю. Ты же рассказывал мне в Спинхэме. Что будто бы мы происходим от ведьм…

– Это тоже правда. Но я говорю о самом начале. Хочешь послушать?

– Ну само собой.

Хольт глотнул из рюмки, всматриваясь в горящие в камине поленья.

– Как и в случае всех изобретений и инноваций, – заговорил он, – начальный импульс дали армия и война. Каждый вождь мечтал обладать подразделением для специальных заданий, состоящим из невероятно умелых и непобедимых в бою сверхлюдей. Каждый владыка и каждый самозваный король желал иметь такую личную гвардию. Чародеи, то бишь элитная их группа, носящая тогда название Круга, решили эту потребность удовлетворить. Создать сверхчеловека, то есть улучшенную версию рода человеческого, которая стала бы первой ступенью в эволюции всего вида на уровень, более высокий во всех отношениях. В теории, а точней – в теориях, ибо их было несколько, речь шла о создании переходной формы, из каковой посредством естественного отбора возникнет новая и лучшая раса людей. Методы были различными. Одни чародеи выбрали метод оживления выбранных трупов и их улучшенных сочетаний. Другие сосредоточились на младенцах в утробах матерей. Третьи же брали в обработку маленьких детей. Результатов долго не было, а неудавшиеся объекты попадали в лабораторные крематории. И крематории эти дымили без перерыва.

– Но им все же наконец удалось.

– Факт. Все получилось. Говорят, абсолютно случайно. Но в конце концов они создали мутаген, анатоксин, гормон и вирус, все, что было нужно. И, само собой, разработали магические формулы и ритуалы, необходимые для действия этих декоктов. Но когда всё уже было в шаге от завершения и оставалось лишь собственно внедрить разработки на практике, один из работающих над проектом чародеев похитил все материалы и сбежал.

– Как тот герой из легенды, забыл его имя… Тот, что будто бы украл у богов и отдал людям огонь. Да?

– Ну так далеко я бы, наверное, не заходил. Чародеи Круга, как и следовало ожидать, обвинили ренегата в чем только смогли, включая злокозненный заговор с целью захвата власти над миром. Другие, впрочем, приписывали ему более благородные побуждения. Что, дескать, да, сверхчеловек будет создан, но не для власти, не для какой-то королевской стражи, а для общего добра. Для всех. А общество, напоминаю, весьма страдало от чудовищ, порой угрожавших существованию самих людей. И улучшенное создание должно было людей от чудовищ охранять и спасать. Должно было стать спасением и лекарством от любого зла. Чародей-ренегат, – задумчиво продолжал Хольт, – вскоре расстался с жизнью при неясных обстоятельствах. Однако перед этим успел основать лабораторию, в которой начали создавать этих улучшенных созданий. Лаборатория возникла далеко на Севере, за истоками реки Тоины.

– Мирабель, – утвердительно, а не вопросительно сказал Геральт.

– Мирабель, – подтвердил Хольт. – Старая цитадель у горы Траанберг. У чародея были ученики. И именно они создали в Мирабели первых ведьмаков.

– А Беанн Грудд и Каэр Морхен?

– Возникли позже. Среди упомянутых мною учеников случилось расхождение во мнениях относительно того, каким способом производить наилучшие мутации. В конце концов произошел раскол, и из одной лаборатории стало три. На ведьмаков был большой спрос, ибо чудовища весьма осложняли людям жизнь. Так что выпускали, сколько могли. Не задумываясь о последствиях. И таким образом начало стало началом конца.

Геральт молчал.

– Голову даю на отсечение, – сказал Хольт, – что знаю, каково твое самое раннее воспоминание из Каэр Морхена. Потому что у меня точно такое же. Большая общая спальня на двадцать кроватей. Вокруг мальчишки. Никак не уснуть. Кто-то плачет, кто-то стонет, еще кто-то кричит или разговаривает во сне. Проходит неделя за неделей, и становится все тише. И наконец уже совсем тихо. Потому что вас осталось трое.

– Один, – буркнул Геральт, – был совсем маленький. Все время плакал. А однажды его забрали… И он уже не вернулся.

– Мутации, – кивнул Хольт, – умеют мутировать и самостоятельно. В производстве эликсиров неизбежны ошибки. А патогены, что вырабатываются и хранятся в холодных подвалах, деградируют. Ничто не вечно. Я полагал – и был не одинок в этом мнении – что Испытания следует прекратить. Выживал один ребенок из десяти. О возможных ошибках нельзя было говорить. Это больше походило на преступление. Это заняло какое-то время, были ссоры, были дискуссии, были аргументы. Но в конце концов здравый смысл победил. Испытания отменили полностью. К сожалению, слишком поздно. Ты ведь слышал о Котах, правда? Это произошло, как ты знаешь, в Беанн Грудде. В Мирабели будто бы случилось нечто еще худшее, но брак немедленно… ликвидировали. В Каэр Морхене ничего подобного никогда не бывало. Когда ты покидал Цитадель, сколько там было еще малышей?

– Шестеро.

– Интересно, сколько выживет. В любом случае, ты, Геральт, один из последних, кто вышел на большак из Каэр Морхена.

– Один из последних. Жаль, что не слишком удавшийся, как оказалось. Это все из-за тех просроченных эликсиров?

– Может быть. Может, и не только из-за них. Природа, когда натыкается на мутацию, борется с ней. У тебя нет выхода, юный ведьмак. Тебе придется смириться с собственным несовершенством.

Зима не отпускала. Мало того – казалось, свирепеет с каждым днем. Рокамора тонула в сугробах.

Хольт быстро отыскал способ борьбы со скукой и бездеятельностью. Тут не берлога и на зиму засыпать я никому не дам, заявил он. Есть занятия и на время зимы, занятия, которыми ни одному ведьмаку пренебрегать нельзя.