Перекресток воронов. Страница 25

– Хотелось бы в это верить.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты тоже знаешь, чья здесь вина, комендант.

Она побарабанила пальцами по столу.

– Интересное предположение, – сказала она. – Которое я, тем не менее, отрицаю. Подозрения, предположения и домыслы – это не знание. Ты ведь тоже точно не знаешь. У тебя лишь домыслы. И что ты хотел бы сделать на основе этих домыслов?

Она наклонилась, заглянула ему в глаза.

– Я спрашиваю, что ты хотел бы сделать? Так, как в Стеклянной Горе, разрубить крест-накрест подозреваемой персоне всю грудную клетку? Я была там, видела, что ты сделал с красильщицей. Ну и что теперь? С кого начнешь? Зарубишь сперва Деяниру на глазах Герцелоиды или Герцелоиду на глазах Деяниры? Мать на глазах дочери или наоборот?

– В Стеклянной Горе я…

– Спас от смерти бургомистра, его жену и пару детей, знаю, – резко оборвала она его. – Здесь не спасешь никого. Некого спасать.

– Строго говоря… – он замялся. – Строго говоря, все же есть кого. Кого-то, когда-нибудь, радикально, в будущем… Кто знает, что эта пара может еще выткать на своем станочке? Какой очередной орнамент? Если кто-то умеет, если кто-то знает, как наводить порчу…

– То непременно наведет снова? – перебила она. – Что же, гарантий нет. Особенно, если появятся сходные обстоятельства. Если какой-нибудь пропитой старикан свихнется на какой-нибудь пятнадцатилетке. Если эта пятнадцатилетка будет кокетничать и крутить перед ним задницей, но держать на расстоянии и не подпускать, пока он не исполнит ее желаний да хотелок. А он, окончательно ополоумев, исполнит каждую ее прихоть. Да, ты верно предполагаешь. Свихнувшийся на соплячке Линденброг на полном серьезе планировал сделать из этой девицы, объекта своей похоти, маркграфиню. Ему не впервой, по той же самой причине прогнал прошлую жену. А теперь собирался выгнать Деяниру. Вместе с дочкой. Ребенком, что в результате перенесенной болезни стал глухонемым. – А в связи с этим, – продолжила она, – никакого следствия я возбуждать не буду. Нет причин. Для всех было, есть и будет очевидным и несомненным, что девушка стала стрыгой, ибо была зачата в кровосмесительной связи, связи между отцом и его собственной дочерью. Об этом уже говорится широко, и сейчас это уже версия официальная. И пусть так и останется. Мы понимаем друг друга?

Он кивнул.

– Вот и прекрасно. – Елена Фиахра де Мерсо хлопнула ладонью по столу. – Солнце встает, горняки из поселка скоро начнут собираться в шахту. Пойду, объявлю им прекрасную новость. Храбрый ведьмак спас их. Бесстрашно вышел на бой с упырицей, победил ее и убил. Угрозы больше нет, можно перестать подпирать двери на ночь. И в корчму можно будет идти с вечера, а возвращаться из корчмы хоть даже и поздно ночью. Весь горняцкий поселок, о храбрый ведьмак, и весь замок Брунанбург будет знать о произошедшем, еще до того, как солнце как следует поднимется. И до того, что не менее важно, как маркграф Линденброг выберется из-под перин, проссытся и потребует вина. Ты меня понимаешь?

Он снова кивнул.

– Вот и прекрасно, – повторила комендант. – А теперь я буду одеваться, так что проваливай. Иди туда, где тебя поселили, сиди там, не выходи и не открывай никому. Кроме меня.

Он безмолвно подчинился.

Глава двенадцатая

– Я ждал тебя пораньше. – Престон Хольт поковырялся деревянной ложкой в чугунке, выловил из капусты кусочек ребрышек. – Слух прошел, что в Брунанбурге ты был примерно в середине октября. Где тебя носило?

– Ну в общем нигде. – Геральт облизал жирные пальцы, глотнул вина. – В Брунанбурге я завербовался в охрану транспорта соли, что выходил в Ард Каррайг. Заплатили прилично, а у меня с деньгами совсем беда была. Караван вышел незадолго перед Саовиной, но полз как улитка. Становилось все холодней, я уж боялся, что в конце концов выпадет снег и мы до весны застрянем в каком-нибудь лагере…

– Ну ты прибыл наконец. Как раз в Мидинваэрне. На последний, если так можно сказать, звонок.

В Каэр Морхене, само собой, было известно Колесо эльфийского годового цикла и восемь праздников, восемь магических точек, отмеченных на ободе Колеса. Ведьмаки знали Имбаэлк, Ламмас, Беллетэйн, Саовину, а также солнцестояния и равноденствия. Однако относились ко всем этим дням исключительно как к календарным датам. Никто в Ведьмачьем Селении никогда и не думал о том, чтобы эти дни как-то праздновать или почитать.

Велико же было удивление Геральта, когда в Мидинваэрне, в день перелома зимы, он наконец добрался до окрестностей городка Бан Филлим, до поместья Рокамора, резиденции Престона Холта. Было уже темно, и замеченный издалека огонь сперва несколько его насторожил. Но вскоре он успокоился, услышав пение, причем веселое и радостное, которое ну никак не могло сопровождать пожар или другие неприятные события. Все прояснилось, когда он выехал на майдан усадьбы. Там пылал огромный костер, а за столами по кругу сидела вся прислуга имения, да еще, похоже, с приглашенными из соседних сел родственниками, свойственниками и знакомыми. Геральт едва успел слезть с седла, как среди громких и нескладных пожеланий счастливого Солстициум [40]  и веселого Йуле ему вручили кружку пенного пива и кусок запеченной колбасы. Ему пришлось еще какое-то время посидеть в компании и даже сделать вид, что подпевает. К счастью, это не затянулось – Престон Хольт быстро забрал Геральта в дом и усадил за стол. На стол сей домоправительница тут же поставила большой кувшин вина и дымящийся котелок, содержащий, как оказалось, ребрышки молодого кабана в истекающей жиром капусте.

Хольт достал из серванта два бокала, протер их от пыли и наполнил.

– Рассказывай. – Он уселся за стол. – Рассказывай, ведьмак Геральт.

Он рассказывал. Довольно нескладно и несколько стеснительно. Обо всем – или почти обо всем, – что случилось с месяца Блатэ до начала зимы. Хольт слушал не перебивая. Иногда казалось, что он буквально дремлет. Слегка оживился, когда Геральт дошел до встречи с комендантом Фиахрой де Мерсо, до аудиенции у маркграфа Линденброга и до боя со стрыгой.

С майдана по-прежнему доносились пение, смех и веселые возгласы. Праздничное веселье шло полным ходом.

– Ну и на следующий день, как я убил стрыгу, – рассказ Геральта подходил к концу, – еще полдень не пробили, как уже весь Брунанбург, городок при замке и горняцкий поселок – все праздновали гибель чудовища, а я внезапно сделался героем.

Престон Хольт по-прежнему слушал молча, поигрывая бокалом.

– Комендант де Мерсо постаралась, чтобы о моих деяниях узнал каждый, от самого маленького ребенка до самого дряхлого деда. Где бы я ни появился, меня везде шумно встречали, славили так, что мне неловко становилось. На руках пытались по улицам пронести, но я не разрешил. Песни уже начали слагать в мою честь и распевать их. Но что было делать, приходилось терпеть, поскольку…

– Маркграф Линденброг, – понял Хольт.

– Именно что. Комендант знала, что делает, начиная всю эту шумиху. Маркграфа-то отрубленная голова стрыги вовсе не порадовала, подозреваю, что он уж мою собственную голову к своей коллекции примерял – над камином, где-нибудь между лосем и муфлоном. Но ему пришлось изображать радость, и мстить он мне никак не мог, не вышло бы отыграться на всеми прославляемом герое, что спас людей от смертельной опасности. Тем более что повсюду громко славили и его самого, за то, что отыскал и нанял ведьмака. А поскольку горняки стали возвращаться, да и соль начали копать вдвойне от прежнего, то маркграфу полегче было смириться с тем, что его избранницы-молодки нет и не будет больше. Вот только…