Перекресток воронов. Страница 22

– Все началось еще до конца Йуле [32] . Девочка начала выходить из могилы как… Как ты это сказал? Чудовище из группы упырей, подгруппы ночниц? Люди, однако же, не стеснялись называть чудовище его собственным именем. Потому что хоть все и было покрыто полной тайной, слухов удержать не удалось. Эта аристократка из Ард Каррайга сбежала из столицы от отца. С дочерью, которая… Была одновременно и ее сестрой. И именно поэтому стала стрыгой. Чудовищем с очень большими и очень острыми зубами. Стрыга, – Елена Фиахра де Мерсо все еще смотрела на огонь свечи, – начала делать то, что обычно и делает стрыга. То есть вылезать по ночам из могилы и убивать людей. Во множестве. Настоящим богатством Верхней Мархии, – продолжила она после паузы, – и лично маркграфа является соль. Все Предгорье, то есть западные склоны Синих гор, особенно окрестности Брунанбурга, стоит на огромных подземных залежах каменной соли высочайшего качества. Сейчас там работают уже три шахты, а добыча доходит до нескольких тысяч цетнаров [33]  в год. А перспективы открываются значительно большие. Близ Брунанбурга вырос целый городок горняков, их там добрая сотня живет, с семьями.

По несчастному совпадению кладбище и склеп стрыги оказались как раз вблизи этого городка и самой шахты. Стрыга не затрудняется далекими вылазками, так что число жертв среди горняков растет. И вдруг никто там уже не хочет жить, а также и работать у маркграфа рудокопом. Стрыга угрожает мархии экономически.

Скажешь, что толпа рудокопов с кирками должна справиться с какой-то стрыгой, да? Так вот нет, не справилась и не справляется. Разошлись сплетни и слухи. Что-де стрыга есть тварь сверхъестественная, и смертным с ней ничего не сделать. Что-де каждый, стрыгой укушенный, сам стрыгой станет. Что-де и укуса не надо, одного взгляда хватит. Что-де и взгляда не надо, а проклятие стрыги действует на расстоянии и беда каждой беременной в округе. А ко всему этому…

Она вдруг умолкла. Огонек свечи замерцал, фитиль треснул и закоптил.

– Ко всему этому ходит слух, что маркграф Линденброг и не думает о том, чтобы… ликвидировать чудовище. Все еще безуспешно ищет возможность снять заклятие. И расколдовать девочку. Маркграф ищет, стрыга убивает, горняки бегут из Брунанбурга, народ волнуется. И требует, чтобы маркграф наконец что-то сделал. Конкретно, чтобы отбросил свои предрассудки. И позвал на помощь ведьмаков. Которых… Ну, скажем так, не любит.

Геральт мог кивнуть, но решил, что нужды в этом нет.

– В Стеклянной Горе, – комендант подняла голову, – ты снял порчу, убив женщину, что эту порчу наслала. В случае со стрыгой нужно будет тоже так поступить?

– Нет. Совсем иначе. И чтобы было понятно: я не собираюсь ехать в Ард Каррайг, чтобы убить отца девочки.

– Рада слышать.

Какое-то время оба молчали.

– У меня странное чувство, – сказал он наконец, – или, точнее, предчувствие. Что ты не говоришь мне всего.

На самом-то деле ни чувства, ни предчувствия у Геральта не было, а в поведении и речи коменданта не было ничего, решительно ничего, что могло бы указывать на недоговоренности. Он просто выстрелил наугад. И, о чудо, попал.

Точно так же, впрочем, мог и промахнуться. Потому что Елена Фиахра де Мерсо вообще не отреагировала.

– Я не привыкла, – взглянула она ему в глаза поверх пламени свечи, – признаваться во всем на первом свидании. А теперь иди уже отсюда. Мы выходим на рассвете, надо выспаться.

Глава одиннадцатая

Участок за замком Брунанбург был неглубокой впадиной, естественным седлом между двумя холмами. Замок поднимался на более высоком обрывистом холме; над тем же, что пониже, доминировали руины некогда величественного строения, руины все еще величественные. Геральт догадывался, что некогда это был храм. А намного раньше, чем некогда, – некая эльфийская постройка, которую сперва превратили в руины, а потом переделали в храм. А потом и его превратили в руины тоже.

Впадинку, кроме корявых ив, окружали густые заросли, сплетенные кусты, непролазная их изгородь. Центр же впадины покрывал настоящий лес надгробных камней, разнообразнейшего размера и формы. Сразу бросалось в глаза разделение кладбища на старинную часть, что помнила еще времена эльфов, и более новую, человеческую. В эльфийской части преобладали сильно потрепанные временем и обросшие мхом приземистые дольмены. Новую же, человеческую часть, заполняли современные надгробия – стройные колонны, столпы, стелы.

Было полнолуние. Кладбище в свете луны выглядело заколдованным, чарующим.

Геральт получил точные инструкции, знал, где искать нужную могилу. Но и без инструкций все равно наверняка нашел бы ее, настолько она выделялась. Стелы над ней не было, лишь плита из светлого мрамора. Плита абсолютно чистая, без надписей и эпитафий.

Безошибочным знаком были также разбросанные вокруг черепа и кости. Некоторых из жертв стрыга тащила поближе к своему склепу, чтобы пировать там.

Он знал, что ему придется делать, хорошо помнил обучение в Каэр Морхене.

Все теории снятия чар с упырей группы ночниц – а этих теорий было несколько – сходились на том, что метаморфирующие стрыгу чары исчезнут, если покойницу застанут вне ее склепа третьи петухи, то бишь третье пение петуха. Само собой, дело было не в самом петухе и не в его пении, а в астрономическом времени и положении Солнца под горизонтом. Об астрономическом времени, однако, мало кто слышал, а положения Солнца ниже горизонта кроме астрономов не умел измерять никто. Так что время отмечали петухи, поющие трижды между полуночью и рассветом. Первый крик петуха, или первые петухи, звучал сразу после полуночи. Вторые петухи оповещали о наступлении предутренних сумерек, отмечая момент, когда над горизонтом появляется первый отблеск зари. Третьи петухи пели на рассвете, в тот момент, когда утренняя заря стирала с небосвода самые слабые звезды.

Октябрь подходил к середине, а дальний колокол и первые петухи, возвещающие полночь, отзвучали примерно час назад. Следовательно, до рассвета оставалось около четырех часов. Может, чуть больше. Может, меньше.

Он уселся на могиле – там, где начиналась ведущая к поселку горняков тропа. Из сумки достал шкатулку, нажал впадинку-замок, провел пальцем по крышечкам флакончиков. Иволга, Черная Чайка, Чибис, Трясогузка, Черный Дрозд, Цапля, Козодой и Чечевица.

Сегодня, подумал он, вынимая из ячейки флакончик, без Козодоя не обойтись.

Все четыре стены комнаты украшали охотничьи трофеи. И не какая-то мелочь. Оленьи рога, например, только начинались от двадцативосьмиконечных. Шкуры и головы кабанов весом фунтов по шестьсот верных. Шкуры огромных росомах. Небывалой величины гофрированные рога муфлонов.

Почетное же место – над камином, у которого грел ноги Луитпольд [34]  Линденброг, маркграф Верхней Мархии – занимали рога гигантского лося, так называемые «лопаты», размахом в добрых восемьдесят дюймов.

Маркграф молча присматривался к Геральту, забавляясь большим серебряным кубком, украшенным чем-то вроде фрагментов костей. Он выглядел как хорошо ухоженный пятидесятилетний мужчина. Или же как сорокалетний, который всю жизнь совершенно о себе не заботился. Синеватый нос и выдающееся брюхо выдавали пристрастие к напиткам и кулинарным излишествам.