Фортуна Флетчера (ЛП). Страница 22

— Они могут в нас попасть? — бормотал он. — Есть шанс, есть шанс?

Он стонал и причитал, распространяя тревогу, как чуму, от орудия к орудию. Мистер Сеймур должен был бы его заткнуть, но он этого не сделал. Все его внимание было сосредоточено на определении расстояния до француза. Я видел, что Сэмми рвется что-то сказать, но недавний опыт сделал его осторожным. Тогда Джонни Бэсфорд, со всей своей невинностью, скопировал Персиваля-Клайва.

— Эй, Сэмми, — сказал он, — а эти лягушатники могут в нас попасть? Есть шанс?

Сэмми лучезарно ему улыбнулся и ответил голосом, достаточно громким, чтобы его было слышно от одного конца палубы до другого.

— Есть ли шанс? — сказал он. — Джонни, парень, у них столько же шансов попасть в нас оттуда… сколько у тебя — запихнуть полфунта масла в задницу какаду раскаленной иглой!

Раздался взрыв хохота, возможно, более громкий, чем заслуживала шутка, который разрядил напряжение и заставил нас почувствовать себя лучше.

Мистер Сеймур имел достаточно ума, чтобы оценить пользу этого, и рассмеялся вместе с остальными. Затем он посмотрел на Сэмми, еще раз на француза и взлетел по сходному трапу на квартердек. Он коснулся шляпы перед капитаном Боллингтоном и сказал несколько слов. Капитан кивнул, и мистер Сеймур крикнул вниз с лееров квартердека:

— Расчет восьмого орудия! Выкатить погонное орудие левого борта! Живо!

— Есть, сэр! — с огромным восторгом ответил Сэмми. — А ну, парни! — и он повел нас к длинным бронзовым пушкам по обе стороны от бушприта.

Поскольку они были медленно стреляющими, их не выкатывали по заведенному порядку, когда играли боевую тревогу, а оставляли под просмоленными парусиновыми чехлами для защиты от брызг. Каждый орудийный расчет упражнялся с ними, но Сэмми был их повелителем.

— Наводить на левый борт, мистер Боун! — скомандовал лейтенант Сеймур, но приказ был излишним. Мы уже отдали тали орудия и разворачивали его на девяносто градусов, чтобы закрепить у пустого пушечного порта, ждавшего в фальшборте квартердека. Орудие было прекрасным, более двенадцати футов от дула до винграда, сияющее золотистой бронзой, с литыми дельфинами над цапфами. Это было итальянское орудие, почти столетней давности, с именем литейщика, выгравированным на казенной части: Albertus Ambrosius me fecit, — гласила надпись.

Сквозь пушечный порт в фальшборте бронзовое орудие смотрело на люгер, находившийся теперь примерно в полумиле от нас на траверзе. Чтобы поторопить нас, люгер выстрелил снова. Белый дым с оранжевой вспышкой, затем глухой «бух» и воющее ядро, а потом… ХРЯСЬ! Случайно или расчетливо, но она нас нашла, и от нашего корпуса полетели щепки.

— Шевелись! Шевелись! Шевелись! — кричал Сэмми, пока мы напрягались, готовя орудие. — Ниммо! Принеси мне полный заряд из погреба… Бегом!

Мальчишка понесся прочь, его кожаная картузная сумка подпрыгивала на ремне, пока Сэмми и Овадия прикручивали кремневый замок к орудию у запального отверстия. Мальчишка вернулся через несколько секунд, и мы зарядили и заполнили запал в рекордно короткие сроки. Все было готово, оставалось только навести и выстрелить.

Капитан Боллингтон, мистер Уильямс и толпа других присоединились к мистеру Сеймуру, чтобы посмотреть на это зрелище, и все взгляды были устремлены на Сэмми. Большинство людей оробели бы от такого внимания, но Сэмми это обожал. Тщательная стрельба на большую дистанцию из хорошего орудия была для него как хлеб и вода.

Рядом с Сэмми лейтенант Сеймур от волнения переминался с ноги на ногу. Оба были невысокого роста, но Сэмми был худ, как палка, в то время как лейтенант был коротконогим и плотным. И Сэмми был аккуратен в одежде, тогда как другой был неряшлив до смешного. В тот момент он качал головой из стороны в сторону, прикидывая расстояние, смотрел на орудие и горел желанием сделать все самому. Капитан Боллингтон угадал его настроение.

— Не желаете ли навести орудие, мистер Сеймур? — спросил капитан.

Лейтенант вздохнул и выпрямился.

— С вашего позволения, сэр, я оставлю это Боуну, — сказал он. — Ну что ж, мистер Боун, посмотрим, не сможете ли вы сбить рангоут с того корабля.

Затем все отошли от зоны отката, и Сэмми принял командование. Он дал орудию два градуса возвышения и навел его по своему усмотрению. Тем временем — бух! — люгер выстрелил снова, ядро улетело бог весть куда, пока он подходил все ближе под раздутыми парусами, все еще держась на безопасном расстоянии от орудий нашей главной палубы.

Сэмми прицелился, натянул спусковой шнур… мгновение предельной концентрации… и… БУМ! Орудие откатилось назад, и мы набросились на него, как черти. Банник-картуз-ДОСЫЛАЙ! Ядро-пыж-ДОСЫЛАЙ! Тяни-тяни-тяни! Чтобы выкатить и навести. Спокойно Сэмми прицелился и выстрелил, и наше второе ядро со свистом понеслось над водой. Мы снова бросились к орудию, но в разгар работы раздался оглушительный рев, и все, кто был рядом, с восторженным ликованием на лицах колотили Сэмми по спине.

Он это сделал. И всего двумя выстрелами. Люгер волочил за собой обломки фок-мачты по левому борту, что нарушило то хрупкое равновесие ветра, парусов и корпуса, которое несло его по волнам. Я видел, как его команда, словно муравьи, в панике забегала, пытаясь расчистить завал.

Но капитан Боллингтон уже во весь голос выкрикивал приказы, бегом возвращаясь на квартердек, а за ним спешил лейтенант Уильямс. И в мгновение ока мы уже крепили погонное орудие, пока «Фиандра» делала поворот оверштаг, чтобы наброситься на нашу жертву. К тому времени, как мы вернулись к своему орудию на главной палубе, «Фиандра» неслась на люгер под всеми парусами, с ветром в корму, на своем лучшем курсе, и мчалась вперед, как скаковой жеребец. Каждая снасть пела, а мы, высунувшись из пушечных портов, в азарте короткой погони безумно кричали «ура».

У люгера не было ни единого шанса уйти. Он едва двигался. Через несколько минут мы были уже рядом с ним, положив марсели на мачту, чтобы сбавить ход. Его напарник благоразумно ушел по ветру, оставив его на произвол судьбы. Они ничего не могли поделать. Вдвоем они не были нам ровней со своими пукалками.

Когда между нами и французом оставалось не более десяти ярдов, наша команда, смеясь, шутя и хлопая друг друга по спинам, уже прикидывала стоимость нашего славного приза и гадала, сколько каждому достанется. Некоторые из нас даже по-дружески перекрикивались с французишками. В конце концов, мы ведь победили, не так ли? Могли себе позволить повеселиться.

Тем не менее, с обеих сторон каждое орудие было заряжено и готово к бою, и мы стояли слишком близко, чтобы промахнуться. На самом деле, так близко, что мы могли разглядеть их лица и слышать, как они лопочут по-французски. Они не могли надеяться на победу, но флага еще не спустили, и на борту у них было полно вооруженных людей.

Капитан Боллингтон крикнул им по-французски, на котором он говорил свободно. Полагаю, он призывал их сдаться… тишина… флаг остался на топе грот-мачты. Он крикнул снова, но на полуслове какой-то адский маньяк с их стороны выкрикнул команду, и их орудия взревели оглушительной стеной пламени. Полетели щепки, горящий пыж со свистом пронесся у меня над головой, и краем глаза я увидел, как «пороховую обезьяну» седьмого орудия разнесло в дымящуюся груду мяса.

— Ублюдки! — взревел лейтенант Сеймур. — Огонь!

И «Фиандра» содрогнулась от отдачи батареи левого борта и четырех карронад. Резня на палубах люгера была неописуемой. Это был единственный залп, который они успели дать, и за считанные минуты их судно превратилось в груду плавучих обломков, забрызганных и залитых продуктами бойни.

Бог знает, на что рассчитывали французишки, открыв по нам огонь. Возможно, они думали, что внезапность сгладит неравенство сил. На деле же они лишь привели в ярость наши орудийные расчеты, и мы не прекращали стрельбу, пока капитан Боллингтон и лейтенанты буквально не оттащили каждого канонира от его дела.

Прошитый насквозь, люгер затонул за несколько минут — один из немногих кораблей, которые я видел потопленными артиллерийским огнем за все свои годы в море. Из всех, кто был на его борту, нам удалось спасти около пятидесяти человек. Некоторые были убиты нашим огнем или утянуты на дно вместе с кораблем, но многие утонули в мучениях, захлебываясь в воде в пределах досягаемости нашего судна. Мы бросали им концы и вытаскивали на борт так быстро, как могли, но их было так много, а вода была холодной, и, как и наши «просмоленные», почти никто из них не умел плавать. Пусть они и были врагами, но видеть это было ужасно.