Инженер Петра Великого 8 (СИ). Страница 8

Наследник нахмурился. Он вглядывался в карту, хотя взгляд его был устремлен вглубь себя. Долго перебирая варианты, Алексей поднял на меня глаза.

— Воля… — прошептал он. — Свобода.

— Вот именно. Думайте в этом направлении. У вас есть все рычаги «Общей Компанейской Казны» и мое полное доверие. Ищите решение.

После его ухода для наследника началось адское время. Я намеренно не вмешивался, просто наблюдая со стороны, как он мечется. Его попытки организовать артели и ввести пайки за выработку разбивались о глухую стену. Ночами он корпел над протоколами «Казны» и планами выкупа земель, пытаясь ухватиться за подкинутую мной нить. Потом пропал на целый день. И вот, когда я уже почти потерял надежду, дверь моего кабинета отворилась.

Он был измотан до предела, под глазами залегли тени, однако держался совершенно иначе. От прежней растерянности не осталось и следа. Передо мной стоял человек, принявший решение.

— Я нашел выход, Петр Алексеевич, — сказал он без предисловий. — И я уже отдал распоряжения. Завтра утром вы все увидите.

Утром мы были на самом проблемном участке, где накануне чуть не вспыхнул бунт. На широкую поляну перед временной конторой согнали тысячи рабочих — угрюмую, молчаливую массу, ожидающую очередной порки или бессмысленных приказов. На сколоченный плотниками помост поднялся Алексей.

— Мне донесли, — громко крикнул царевич толпе, — что вы почитаете работу на государевой стройке за каторгу. Что не верите ни царскому слову, ни моим обещаниям. Что ж, вы правы. Верить словам не нужно. Нужно верить делам.

По его знаку гвардейцы подвели к помосту сгорбленного старика в лаптях и всю его многочисленную семью — жену, сыновей, невесток, внуков. Я узнал в нем мастера-каменщика Потапыча, о чьей бригаде читал в отчетах: единственные, кто перевыполнял норму, несмотря ни на что. Толпа зашумела, решив, что сейчас начнется показательная казнь «усердных».

Алексей достал из ларца свиток дорогой гербовой бумаги.

— Именем Государя Императора и моею властью наследника престола, — зачитал он торжественно, — за усердие и верную службу на строительстве «Стального Хребта», Потап сын Игнатьев, со всем своим родом, отныне и вовеки объявляется вольным человеком!

Он развернул свиток, показывая всем огромную, витиеватую подпись и тяжелую сургучную печать.

— А в знак нашей монаршей милости, — продолжил Алексей, и голос его дрогнул от волнения, — ему и его потомкам даруется в вечное и наследное владение десять десятин пахотной земли и лугов у строящейся станции «Игнатовская» с полным освобождением от податей на пять лет!

Толпа замерла. Никто не мог поверить в происходящее. Люди смотрели то на Алексея, то на старика, ожидая подвоха. Пораженный, как громом, Потапыч стоял, беззвучно шевеля губами. Тогда Алексей спустился с помоста, подошел к старику и лично вложил ему в руки грамоту.

— Это твое, мастер, — сказал он тихо. — По праву.

И тут плотину прорвало. Старик упал на колени, целуя бумагу; его жена заголосила; дюжие сыновья неумело крестились, не веря своему счастью. Видя эту живую, неподдельную сцену, толпа взорвалась. Ее прорвал рев тысячи глоток, в котором было отчаянное, почти животное желание получить то же самое.

Дождавшись, пока волнение немного утихнет, Алексей снова поднялся на помост.

— У нас имеется достаточно и земель, и средств, — его голос теперь гремел над поляной. — Каждый из вас, каждая семья, что досрочно и качественно сдаст свой участок, получит то же самое. Право. Зарабатывайте!

Он все сказал. Развернулся и ушел, оставив за спиной людской муравейник.

Я хмыкнул и последовал за ним. Вечером в моем кабинете он уже докладывал.

— Производительность выросла втрое, — говорил он, с триумфальным блеском в глазах. — Зачинщики неповиновения изловлены и избиты самими рабочими. Началось соревнование между участками, работают и днем, и ночью. Они строят дорогу, а на самом деле — пробивают себе путь на волю.

Я смотрел на него еле сдерживая радостную улыбку. Алексей нащупал главный рычаг, способный перевернуть этот мир. Мой самый главный «проект» начал жить своей жизнью.

Успех Алексея на строительстве принес передышку, тогда как стратегическая обстановка накалялась с каждым часом. Главный узел напряжения затягивался там, где я ожидал его меньше всего — в технологическом сердце Игнатовского. Проект «Катрина-2», откровенно буксовал. Отчеты Андрея Нартова, ложившиеся мне на стол, превратились в образец бюрократической эквилибристики: мой гениальный, кристально ясный в мыслях инженер вдруг начал изъясняться туманно, ссылаясь на «непредвиденную гигроскопичность», «аномальное коробление» и прочую наукообразную чепуху. Каждый отчет был безупречен с технической точки зрения и абсолютно лжив по своей сути. Нутром я чуял обман. Нартов, способный из ничего собрать паровую машину, уже который день не мог склеить простой пузырь из ткани. Меня это удивило, я уж думал заявится к нему и самому все сделать, тыкнув носом в «ошибки».

Точку в моих сомнениях поставила Изабелла, когда она вошла в мой кабинет, с мрачным выражением на лице. Девушка положила передо мной сводную ведомость.

— Петр Алексеевич, я не понимаю, что происходит, — сказала она тихо. — По вашему приказу в производство было запущено три аппарата «Катрина-2»: один основной и два резервных. На это были отпущены материалы. Однако, судя по ведомостям, которых я с боем добилась от кладовщиков, ткани, клея и олифы со склада ушло уже на пять таких аппаратов. При этом в сборочном цеху стоит лишь один едва собранный каркас. Куда ушла ткань — для меня загадка.

Она постучала ногтем по другим строчкам, обведенным красным.

— И вот это. Серная кислота — расход превышен десятикратно. А мел… Зачем им сорок возов мела, Петр Алексеевич? Будто они собрались белить все Игнатовское к приезду Государя. В пропитке, состав которой представил Андрей Константинович, эти компоненты не нужны. Все это — явно для совершенно иного химического процесса.

Картина сложилась. С одной стороны — медленная работа над моим проектом. С другой — гигантский, ничем не прикрытый увод ресурсов на что-то другое. Нартов вел за моей спиной какую-то ресурсоемкую разработку.

В момент, когда судьба отряда Орлова измеряется часами, мой лучший ученик и моя правая рука, играет в какие-то игры.

— Немедленно Нартова ко мне! — приказал я вошедшему адъютанту.

Через десять минут донесли ответ.

— Андрей Константинович на дальнем полигоне, господин генерал, — отрапортовал посыльный. — Проводят срочные испытания… этого… нового клеевого состава на разрыв под нагрузкой. Велели передать, что вернутся не раньше утра.

«Испытания на разрыв». Какая наглая, изощренная ложь!

Взяв с собой двух воинов из личной охраны, я направился прямиком в его лабораторию. Путь преградил новый замок.

Даже так?

— Высадить, — бросил я.

После удара плечистого гвардейца дверь с сухим треском подалась внутрь. Лабораторию заполнил густой, едкий запах кислоты. Внутри царил хаос, будто пронесся ураган: колбы, реторты, мотки медной проволоки, куски ткани в пятнах…

На большом столе, заваленном чертежами и придавленном тяжелым пресс-папье, лежал толстый рабочий журнал.

Я открыл его. Первая же запись, сделанная четыре дня назад: «П. А. отверг проект. Приказал строить „костер“. Он посылает людей на смерть. Я не могу этого допустить».

Дальше шли страницы, исписанные убористым, лихорадочным почерком. Расчеты, формулы, десятки эскизов. Он вел войну с самой физикой. Листая страницу за страницей, я ощутил, как гнев борется с неохотным, профессиональным восхищением. Нартов нашел способ удешевить получение водорода. Разработал систему клапанов для стравливания давления. Рассчитал оптимальную сигарообразную форму для уменьшения сопротивления воздуха.

А потом я увидел главный чертеж. Две оболочки, одна в другой, с подробным описанием.

«…„Газовая броня“ из тяжелого воздуха, — читал я его выкладки, — не только предотвратит возгорание, но и послужит амортизатором при резких порывах ветра, сохраняя целостность внутреннего, более нежного водородного баллона…»