Только вперед! (СИ). Страница 17

Петербург

8 июля 1735 года

— Принц, а вы, оказывается, небезнадёжный рассказчик, — сказала Анна Леопольдовна и улыбнулась Антону Ульриху.

Казалось бы, что гендерные роли поменялись. Анна делает комплименты, Антон же — словно та девица краснеет и принимает похвалу. Вот только при этом разговоре, по крайней мере, Анна, и даже не думает о гендерах. Ей так проще воспринимать своего мужа, как друга, а не как мужчину.

Если бы ни чувство вины, которое испытывала Анна Леопольдовна, что собиралась отравить Антона, то и таких эмоций и чувств у неё не обнаружилось бы. Еще Антон Ульрих удобен для Анны, как собеседник. Перед ним не нужно прихорашиваться, что в последнее время все чаще лениться делать великая княжна.

— Я слышала, мой друг, что вы который день ругаетесь с Ушаковым? — спросила Анна Леопольдовна.

— Всего лишь третий день, — тоном хвастливого мальчишки отвечал Антон. — Такое впечатление, что Ушаков сходит с ума. Несколько дней назад и вовсе смотрел на меня, осматривал, как и медикусы не делали перед тем, как допустить к вам.

— Прошу вас более этого не делать, — жестко сказала Анна. — И не напоминать мне о тех унижениях, и не ссориться с Ушаковым.

Антон Ульрих с непониманием посмотрел на свою жену. А внутри него начинала зарождаться обида. Ведь всё, на что только решается этот человек не самого сильного характера, всё это ради неё, ради Анны Леопольдовны. Он дает отпор Ушакову, грубит Бирону, решается смотреть прямо в глаза государыне. А она, Анна, — вот так. Он все, она… А она прекрасна.

— Вижу, что сердитесь. Ну разве стоит нам ссориться хоть с каким-нибудь вельможей? А все замечают, что Андрей Иванович Ушаков в последнее время набрал весомый политический вес, — разъясняла своему мужу обстановку Анна.

«Нам! Она сказала нам!» — возликовал Антон.

Со стороны, человеку, который прожил уже некоторое время на белом свете и может считаться мудрым, показалось бы, что сейчас происходит не разговор двух взрослых людей. Скорее, это похоже на то, что девочка захотела поиграть с мальчиком в дочки-матери, при этом Анна Леопольдовна — мама, в то время как Антон Ульрих — не муж, а несмышлёное дитя, сын.

Но даже такое общение, практически подчинённое, Антону нравилось. И он уже понемногу начинал доверять своей жене, хотя они всего лишь второй раз беседуют вот так непринуждённо, по-дружески. Но по мере того, как Антон Ульрих осваивался в компании Анны, он начинал проявлять себя. Пока робко… Но все же.

— Я не смею на вас обижаться. Между тем, сударыня, я бы хотел сам выбирать, как и когда защищать ваше доброе имя, — сказал Антон и испугался своих слов.

Анна Леопольдовна с удивлением посмотрела на своего мужа, хмыкнула, привстала с кресла. Мотнула копной плохо расчёсанных волос. Антон Ульрих прямо умилился, завидев, насколько по-свойски, как даже во многих королевских семьях себя не ведут, выглядела Анна Леопольдовна.

Ему бы понять, неопытному парню, что, если девушка в твоём присутствии читает позволительным вести себя таким образом, когда она не расчёсана, когда у неё не уложено платье, когда она позволяет себе не самые лучшие манеры — вот тогда стоит задуматься, что это. И когда придет понимание… Антону это может не понравиться.

Скорее всего, Антон Ульрих просто перешёл в разряд «подружка». Такой, своего рода, отстойник для мужчин, в которых женщина, собственно, мужчину и не видит. Одни могут попасть в «отстойник» как просто удобные, в чём-либо помогающие женщине. Другие там оказываются по причине того, что женщина не может решительно отказать, ну или вынуждена терпеть. Как мужа, с которым так или иначе придётся совместно проживать.

А ещё Анна Леопольдовна чувствовала перед Антоном… Всё же женщина решилась его убить и сделала для этого всё. Главное — она решилась на такой гнусный поступок.

— Как вы находите Юлиану? — спрашивала Анна Леопольдовна уже в котороый раз.

— Боюсь, её героический муж, о котором слагают множество сплетен, будет огорчён, если я начну оценивать госпожу Норову. Меня вызовут на дуэль, а, как человек чести, я не откажусь, — Антон Ульрих даже в какой-то мере подобрался, являя собой хвастливого мальчонку.

Анна Леопольдовна решила дальше эту тему не развивать. Но только сегодня. А вот после… Понемногу, по чуть-чуть, будет говорить про Юлиану, чтобы Антон Ульрих со временем смирился, понял, что быть ему, как с женщиной, только с Юлианой. И чтобы Анна, как женщина, была с Александром Норовым.

— Могу ли я остаться сегодня на ночь в вашей спальне? — Антон сделал робкую попытку ещё больше сблизиться со своей супругой.

— Нет же! Конечно же, нельзя! А если вы во сне ударите меня сильно по животу? — Анна Леопольдовна активно запротестовала.

Хилый, щуплый Антон и не понял. Это шутка какая? Он? И ударит сильно?

В дверь спальни Анны постучали, но никто не вошёл.

— Императрица идёт! — с нотками испуга сказала Анна Леопольдовна.

Был такой уговор, который, впрочем, почти ничего и не стоил лакеям и медикам, которые всё так же продолжали дежурить у покоев великой княжны. Если становится известно, что государыня намеревается посетить свою племянницу, тогда в дверь спальни обязательно постучат, и никто не войдёт. Анна Леопольдовна думала, что это она так влияет на свое окружение. Но это окружение делает все, чтобы создать вокруг беременной зону спокойствия.

Антон Ульрих наблюдал за тем, как судорожно, самостоятельно, даже не вызвав служанку, прихорашивается его супруга. Гребень в руках Анны Леопольдовны отрабатывал не хуже, чем бритва у лучшего придворного цирюльника. Тут же и платье было разглажено, пусть и руками. Поверх был накинут шёлковый платок с притороченными к нему кружевами.

Последний элемент одежды выглядел хоть и безвкусно, на что обязательно попеняет императрица, но явно богато. В любом случае Антон Ульрих позавидовал и во многом заревновал свою жену к тётке. Явно Анна Леопольдовна никогда подобным образом не прихорашивалась перед приходом своего мужа.

Государыня ворвалась в спальню к своей племяннице, как сквозняк, раскидывая створки дверей, обдувая присутствующих холодом.

— Антон, поди прочь! — грозно сказала императрица. — Все прочь, окромя Анны!

Напряглась не только Анна Леопольдовна, но и все придворные. Наибольшее недоумение вызвало следующее требование государыни:

— Остерман, останься только ты!

Андрей Иванович Остерман поклонился. Не преминул торжествующим взглядом исподлобья посмотреть на Бирона. Однако министр быстро взял себя в руки и тут же перестал тешить своё самолюбие и являть превосходство. Он понял, для чего именно его оставляют в спальне Анны Леопольдовны.

Больше всего негодовал Ушаков. Он, человек, который ещё недавно считал, что властен и даже способен победить при необходимости Бирона, недоумевал. Непонятным было для Андрея Ивановича Ушакова и то, почему за последние несколько дней к нему охладела государыня. Нет, она его не гонит, но и практически не обращает внимания, не спрашивает совета, не прислушивается, когда он говорит.

Несомненно, умный Ушаков, все же не смог понять, что его странное поведение в последние дни вызывало недоумение не только у государыни. Он нередко говорил невпопад. Вид имел такой болезненный и усталый, что государыня терялась: относиться ли к Ушакову по-прежнему, как к мудрецу и государственному деятелю, или причислить его к армии своих уродцев.

Это так болезненно далось Андрею Ивановичу — та растерянность, которая случилась из-за мнимого, ошибочного «отравления» принца и государыни. Оказалось, что здоровье уже далеко не молодого человека не железное. И не знал он, что многие болезни, если не все, — от нервов.

Из спальни Анны Леопольдовны вышли все, кроме государыни и Остермана. Строгий вид императрицы неожиданно сменился другим — с признаками усталой и больной женщины. А ведь Анна Иоанновна ещё явно не была старухой по годам.