Ведьма и столичный инквизитор (СИ). Страница 18

Дом, небогатый, но крепкий и ухоженный, казался гнездышком. Каменный низ хранил прохладу, деревянный верх, щедро увитый хмелем, грелся на солнце. В сенях пахло сладковатой вязью сушеных яблочных долек, развешанных под потолком. Я толкнула скрипучую дверь, и волна тепла и знакомых запахов обняла меня. Главная комната купалась в золотистом свете, пробивавшемся сквозь занавески с синими вышитыми васильками.

Повсюду царило рукоделие матери Эльды: подушки на широкой лавке у массивной печи пестрели цветочными узорами. На полках, между парой дорогих фарфоровых чашек – семейной реликвии – теснились глиняные свистульки и деревянные игрушки.

У самого теплого места у печи, на потертом, но чистом половике, игрался Торн, младший брат Эльды. Мальчуган лет шести, с лицом, еще не до конца оправившимся от прошлогодней лихорадки (той самой, что лекари в отличие от меня сочли безнадежной). Его большие, синие, как у сестры, глаза то и дело тревожно скользили по кровати, где подруга лежала, уткнувшись лицом в вышитую подушку.

— Т-Тея! Ты пришла! — Торн вскочил так резко, что его башня из кубиков пошатнулась, но выстояла. Он бросился ко мне, маленькая теплая ладошка вцепилась в мою юбку. — Эльда плачет. Очень громко, — прошептал он, задирая кудрявую головку. В детских глазах стоял немой вопрос и искреннее беспомощное сочувствие.

Потом, внезапно набравшись храбрости, мальчишка выпрямился, надув щеки:

— Но я совсем не понимаю почему. Никто ее не обижал. — Он ткнул пухлым пальцем в сторону сестры, его лицо было серьезным, как у маленького рыцаря, давшего обет.

— Здравствуй, великий строитель, — сказала я тихо, поглаживая его вихры. — Пока иди, дострой свою могучую башню до небес. А я попробую выяснить, какая муха укусила твою сестрицу. Узнаю, что у нее случилось.

Обыкновенная картина. Честно говоря, муха обычно оказывалась разочаровавшим кавалером. Учитывая скоропалительность решений и дурной вкус подруги я была практически уверена, что иду в очередной раз слушать все те же слезы по разбитой любви. «Возможно самой последней в ее жизни».

Мальчик кивнул с важным видом и побежал обратно к своим кубикам, старательно подбирая рассыпавшиеся и бросая на Эльду озадаченные взгляды.

Я глубоко вздохнула, ощущая тяжесть предстоящего утешения – словно мне предстояло вытащить занозу у дикого ежа – и направилась к кровати, готовясь к буре.

Эльда лежала на боку, отвернувшись к стене, будто стена могла ей что-то посоветовать. Ее обычно сияющая золотая коса растрепалась так, будто через нее пронеслось стадо разъяренных коз, голубая лента съехала набок и бессильно свисала, как флаг побежденной армии. Плечи под домашним платьем мелко и часто вздрагивали, напоминая крылья пойманной птички. Всхлипы были не просто громкими – они были душераздирающими, с подвыванием на высокой ноте, будто раненый зверек забился в угол, не мог найти выхода и решил спеть об этом оперную арию.

— Эльда? — осторожно позвала я, присаживаясь на край широкой кровати. — Дорогая, что случилось?

Я легонько коснулась ее плеча. Подруга резко повернулась, села, упираясь руками в тюфяк. Лицо ее было красным, опухшим от слез, нос сиял, как переспелая слива. Глаза, обычно ясные и сияющие, как летнее небо после дождя, были мутными, заплывшими от горя. Слезы текли по щекам непрерывными ручейками, оставляя блестящие дорожки на коже.

— В-в-все! — выдохнула она, и новый спазм рыданий согнул ее пополам. — К-катастрофа! К-конец света настал, Тея! П-полная! Б-безнадега!

Я молча протянула ей чистый платок, валявшийся на резном деревянном комоде. Девушка схватила его, высморкалась так отчаянно и громко, что звук эхом отозвался в печке.

— Тихо, тихо, ураган, — сказала я, поглаживая ее по горячей, напряженной спине сквозь тонкую ткань платья. — Дыши. Глубоко. Вдох… Выдох… И расскажи мне все. По порядку. Что случилось?

Она всхлипнула еще несколько раз, пытаясь заглотнуть воздух, вытерла глаза платком, оставив на нем мокрые пятна.

— Н-ну… с этим… с этим инквизитором, — начала Эльда, голос все еще дрожал, но в нем пробивалась знакомая интонация опытной рассказчицы, пусть и искаженная горем.

— Ты ж знаешь, я решила! Шанс же. Из столицы. Важный. Должно же повезти! — Она вскинула руки в отчаянном жесте, словно пытаясь поймать ускользающую мечту. — Я все продумала! Узнала, где он, этот красавчик, бывает… ну, в Жандармерии. Там инквизиция расположена.

Подруга сделала паузу, и на ее заплаканном лице мелькнула тень былой решимости, быстро сменившаяся новым приступом стыда.

— И стала караулить. После обеда. И когда служба кончается. У самых дверей Жандармерии. — Она сжала платок в кулак, костяшки побелели. — Три дня подряд, Тея! Три! В лучших платьях. С самой аккуратной прической. С корзинкой пирожков. Мама напекла… я же сама не умею. Думала, подарю, заговорю, познакомлюсь, — Девушка зажмурилась, будто от удара. — А он! Он даже ни разу мне не попался! Живет он там что ли?! На своей работе. Три дня потеряла, — Эльда уткнулась лицом в платок, ее плечи снова затряслись.

Внутри меня что-то сжалось. Жалость – да, огромная, теплая волна. Моя яркая, жизнерадостная подруга была растоптана. Но вместе с ней поднялось и другое – тонкая, острая тень раздражения. Вся эта буря из-за мужского внимания? Опять? Из-за того, что ее «не заметил» какой-то важный столичный инквизитор? Когда в двух шагах, в Эдернии, творятся какие-то непонятные, темные дела? Совсем не разумно. Но сейчас Эльде нужна была не моя рациональность или тревога за ее безопасность, а просто подруга, плечо, чтобы выплакаться.

— Эльда, милая, — начала я осторожно, продолжая гладить ее по спине, ощущая под ладонью дрожь. — Может, он просто… очень занят? Дела государственные, расследования… Ты же сама говорила, важный. Не до знакомств ему сейчас.

— Занят! — фыркнула она сквозь слезы, но всхлипы стали чуть реже, сменившись обиженным сопением. Девушка вытерла нос. — Да все они заняты, когда им неинтересно! У них всегда дела, когда видят девушку попроще. А увидели бы принцессу – сразу бы время нашлось.

— Ладно, с этим столичным не вышло, — сказала я, стараясь звучать ободряюще. — Но у тебя же были другие. Миколаж-булочник и Грер-охотник. Вот о них расскажи. Как они? Ухаживают?

Это было роковой ошибкой. Эльда завыла так, что, казалось, васильки на занавесках съежились от жалости.

— О-о-о-о! Они! Эти тупые, бесчувственные, лупоглазые бараны! — Она вскочила с кровати, как ужаленная гигантской осой, и начала мерить шагами комнату, размахивая скомканным платком, словно это был флаг.

— Сначала все было чудесно! Просто сказка! И Миколаж, и Грер – оба носили подарки. Я думала. — Эльда остановилась, лицо ее исказилось горькой усмешкой, — Пусть одновременно. Мне же приятно. Я как принцесса!

Подруга вытерла новый поток слез тыльной стороной ладони.

— А потом они встретились! У фонтана на площади! Вчера! Я шла с Грером, а тут как раз Миколаж идет с булочками И началось! — Эльда замерла, в ее глазах горел огонь пережитого унижения. — «Ты что, к моей девушке пристаешь?» – как рявкнет Миколаж Весь красный стал. А Грер, тот и глазом не моргнул: «Твоя? Да она мне сама улыбалась слаще меда, когда я шкурку лисью приносил!». А Миколаж ему, визгливо так: «Пахнешь, как медвежья берлога после спячки, а туда же, красавчик полевой!» — Эльда передразнила его визгливый от злости голос.

— А Грер фыркнул, как медведь: «А ты на себя смотрел? Пугало огородное после ливня! Ишь, раздулся от булочек своих!» — Она передразнила хриплый бас охотника. — Я стояла и думала, ну, сейчас! Сейчас подерутся! Из-за меня. Как в романах! И я их остановлю. Своим царственным словом. И все вокруг мне позавидуют и поймут какая я бесценная.