45. Развод. (не) прощу подлеца (СИ). Страница 9

У меня ничего не было. Только боль, только желание найти сына, только дрожащие руки и сердце, которое билось как у загнанной лошади.

— Но есть и хорошая новость, — улыбнулась детектив. — Я уже начала работать. Поднимала архивы родильного дома. В ту ночь, с пятого на шестое марта, родились четверо мальчиков. Ваш Алёша — один из них.

— А остальные трое?

— Вот здесь становится интересно. — Ирина Валерьевна достала папку с документами. — Один из мальчиков умер через три дня после рождения. Один — усыновлён из детского дома через полгода. А третий...

Она сделала паузу, и от этой паузы меня бросило в жар.

— Третий живёт с отцом-одиночкой. Мать бросила их, когда мальчику было два месяца. Данила Петрович Седов, слесарь-сантехник. Сын — Тимофей. Девять лет.

Тимофей. Моего сына зовут Тимофей.

Меня ломило кости от волнения. Всё тело напряглось, как пружина перед выстрелом. Я представила себе мальчика с этим именем. Тёмноволосого? Светлого? Похожего на меня? На Сашу? Или совсем чужого, потому что гены — штука непредсказуемая?

— Где они живут? — голос мой дрожал, как лист на ветру.

— В Заречье. Старый район, частный сектор. Скромно живут. Данила работает в ЖЭКе, подрабатывает ремонтами. Мальчик ходит в обычную школу, учится неплохо. Болел в детстве астмой, но сейчас, говорят, лучше.

Болел астмой. У меня в детстве тоже была астма. Генетика не врёт.

— Но есть нюанс, — продолжила детектив. — Данила Седов очень привязан к мальчику. Они для друг друга — всё. Единственная семья. Если окажется, что Тимофей не его сын...

— Он пострадает, — закончила я.

— Сильно пострадает. Представьте: девять лет ты растишь ребёнка, любишь его больше жизни, а потом узнаёшь, что он не твой. Что ты жил в иллюзии.

Представьте. Да я уже представила. Я живу в этом кошмаре каждый день.

— А что, если не говорить ему? — предложила я. — Взять анализ тайно, убедиться, что это мой сын, а потом уже решать, что делать дальше?

Ирина Валерьевна посмотрела на меня долго и грустно.

— Знаете, что самое страшное в нашей работе? — спросила она. — Не то, что мы ищем людей. А то, что находим правду. А правда не всегда освобождает. Иногда она разрушает.

Правда разрушает. Я уже знала это на собственной шкуре. Моя правда разрушила мою семью, мою веру в себя, моё понимание того, кто я такая.

— Но без правды нельзя, — сказала я. — Как можно жить во лжи?

— Легко, — усмехнулась детектив. — Большинство людей так и живут. В иллюзиях, в самообмане, в удобных сказках. И знаете что? Они счастливее нас, правдоискателей.

Знаете, есть момент, когда ты понимаешь: назад дороги нет. Когда ты стоишь на краю пропасти и понимаешь — или прыгай, или всю жизнь будешь жалеть, что не решился. Я стояла на таком краю. Позади была старая жизнь — разрушенная, болезненная, но привычная. Впереди — неизвестность, которая могла принести как счастье, так и новую боль.

— Я готова на всё, — сказала я. — Я бы согласилась на многое, если бы это помогло найти сына. На любые последствия. На любую боль. Только бы знать правду.

— Тогда завтра мы едем в Заречье, — решила детектив. — Посмотрим на мальчика. Попробуем незаметно взять образец для анализа.

Образец для анализа. Как медицински, как холодно это звучало. А за этими словами — чужая жизнь, чужое счастье, которое я могла разрушить одним своим появлением.

— А если... — начала я и запнулась.

— Если что?

— А если он будет похож на меня? Если я увижу и сразу пойму, что он мой? Что я буду делать?

— То же самое, что и сейчас. Искать справедливости. — Ирина Валерьевна встала и подошла к окну. — Знаете, после того как исчезла моя дочь, я поняла: справедливости в мире нет. Есть только то, за что мы готовы бороться. И то, что мы готовы отпустить.

Я не готова отпустить. Не готова смириться. Не готова жить с пустотой в груди там, где должен быть мой сын.

— Но предупреждаю, — сказала детектив. — Если мы пойдём по этому пути, обратной дороги не будет. Узнаете правду — и она изменит всё. И вашу жизнь, и жизнь этого мужчины, и жизнь мальчика. Готовы к этому?

Готова ли я? Готова ли я разрушить чужое счастье ради своего? Готова ли я причинить боль невинному человеку? Готова ли я рискнуть тем, что мой сын возненавидит меня за то, что я разрушила его семью?

Подумайте, на что готовы вы ради материнской любви. Где та грань, которую вы не переступите? А что, если эта грань — единственный путь к вашему ребёнку?

— Готова, — сказала я, и голос мой звучал как клятва. — Потому что без него я уже не живу. Я существую. А это не одно и то же.

Ирина Валерьевна кивнула.

— Тогда завтра в девять утра встречаемся здесь. И помните — мы идём не ломать жизни. Мы идём искать истину. А истина, какой бы болезненной она ни была, всегда лучше лжи.

Выходя из офиса, я думала: вот и всё. Завтра я увижу мальчика, который может оказаться моим сыном. Завтра я узнаю, на что похожи девять потерянных лет. Завтра я пойму, стоила ли правда всех этих страданий.

А может, узнаю, что страдания только начинаются.

Потому что найти ребёнка — это полдела. Нужно ещё суметь стать ему матерью. Настоящей. Той, которой он нуждается.

И я не знала, хватит ли у меня сил на это.

Но знала одно: назад дороги нет.

Есть только вперёд. К правде. К боли. К сыну.

К себе.