Худшие охотники за пиратами на Окраине (ЛП). Страница 10

В-третьих и в-последних, наш двигатель с рёвом оживает, как раз когда шлюз снова закрывается. Он включается лишь на долю секунды, но на полную мощность, и он действительно зажигает. Потому что теперь мы находимся достаточно глубоко в атмосфере, чтобы жара и пламени от нашего двигателя на максимальной тяге, пусть и на мгновение, было достаточно, чтобы воспламенить каждую частицу воздуха в радиусе пятисот метров от нашего кораблика.

Я съёживаюсь, представляя, как огонь охватывает нас и сжигает «Странник», а затем и каждого из нас до липкого шлака и пепла. К счастью, нашей инерции хватает, чтобы в основном обогнать этот вихрь, и я держу курс глубже в атмосферу. Затем, в надежде, что мы уже достаточно глубоко, чтобы скрыться из виду и из зоны действия сенсоров, я включаю ретро-ускорители и замедляю наше безумное погружение в газовые глубины Большого Бена.

Мы живы, хоть и, возможно, еле-еле. Теперь остаётся только надеяться, что это сработало.

Глава 11

Куча газа

В кино «Странник» смог бы зависнуть на месте, как раз на нужной глубине, чтобы его не обнаружили, а герои внутри поздравляли бы друг друга и наслаждались вкусным ужином.

Это не кино, и, как ни печально, большинство звездолётов не слишком-то хороши в зависании, особенно в гравитационном колодце газового гиганта, где скорость ветра измеряется сотнями километров в час.

Так что единственный способ удерживать наш кораблик на нужной глубине — достаточно глубоко, чтобы, надеюсь, быть невидимыми для пиратов наверху, но достаточно высоко, чтобы в какой-то момент суметь набрать вторую космическую скорость и вырваться из тисков гравитации гигантской планеты, — это лететь с почти безрассудной скоростью по, по сути, очень низкой орбите.

С сильными ветрами и внезапными скачками и падениями атмосферного давления, которые грозят швырнуть нас вверх-вниз на несколько сотен метров за раз, это означает, что я постоянно сижу за штурвалом, вцепившись в него до побелевших костяшек и едва сдерживая панику. Это просто отвратительно.

Через четыре часа мои руки свело так, что они практически приросли к штурвалу, а пот льётся с лица настоящими реками. В этот момент Джессика наконец убеждает меня дать ей порулить.

Дело не в том, что я ей не доверяю, но когда ты капитан корабля — любого корабля, — ты чувствуешь ответственность за то, чтобы делать самую трудную работу самому, особенно когда на кону так много. Странно, я снова возвращаюсь к тем старым командным привычкам, которые, как я думал, утратил после Беллерофонта.

Я, пошатываясь, выхожу из кабины и иду по коридору на камбуз. Как бы я ни устал и как бы сильно мне ни хотелось просто рухнуть на койку до тех пор, пока через несколько часов не придётся сменить Джессику, я знаю, что моему телу нужно питание не меньше, чем сон. Мой план — схватить несколько пайков и проглотить их по пути в каюту, но, войдя на камбуз, я вижу там Кайлу с дымящейся тарелкой чего-то, что пахнет просто восхитительно.

Я без единого слова сажусь за стол, моё тело всё ещё дрожит от напряжения, и она ставит тарелку передо мной. Я начинаю жадно есть, и я уверен, что это самое непривлекательное зрелище на свете, но она обходит стол и садится на скамью рядом со мной, очень близко. Пока я запихиваю еду в рот, она начинает легонько поглаживать кончиками пальцев мою спину.

Я всегда задавался вопросом: понимают ли женщины, что они делают с мужчинами, когда щекочут или легонько почёсывают им спину. Карла, бывало, делала это рассеянно, когда мы смотрели кино на диване во время моих редких возвращений домой из походов, и каждый раз это сводило меня с ума — в хорошем смысле.

И вот сейчас, когда Кайла делает то же самое, это слегка расслабляет мои ноющие мышцы, и я вдруг остро ощущаю, как её бедро касается моего, ведь она сидит так близко. Голова у меня в тумане, словно я только что выпил полбутылки виски, и я так устал и измотан, что удивляюсь, как вообще способен на рациональные мысли. Но та малая часть моего мозга, которая ещё на что-то способна, кричит мне: «Думай, а не действуй».

Однако это лишь малая часть, в то время как всё остальное моё существо ищет разрядки — любой разрядки — от напряжения последних нескольких часов. Добавьте к этому острую боль, которую я всё ещё чувствую, услышав вчера на камбузе, как Джессика сказала Кайле, что между нами никогда ничего не будет, и, полагаю, я нахожусь в довольно уязвимом и обострённом состоянии.

Я не знаю, кто из нас это начал, но вдруг мы с Кайлой уже целуемся. Это длится недолго, и именно я разрываю поцелуй, но заканчивается всё тем, что она довольно прижимается ко мне, а я пытаюсь понять, что только что произошло, и вернуть интерес к еде передо мной.

Теперь в глубине моего сознания раздаётся голос, шепчущий мне всякое. Если я прислушаюсь к этому голосу, то, что произойдёт дальше, довольно очевидно. Но в голове есть и другой голос, который возражает. Это голос моей матери, и я слышу её почти так же ясно, как если бы она была в комнате, и она говорит мне то, что сказала на мой семнадцатый день рождения, когда у нас с моей тогдашней подружкой всё становилось серьёзно: «Сынок, ты всегда можешь подождать, и если этому суждено быть, оно никуда не денется. Но если ты поспешишь, то уже никогда не сможешь взять это обратно».

И правда в том, что я всё ещё люблю Джессику. Даже услышав то, что она сказала вчера вечером, я пока не готов от неё отказаться. Честно говоря, не знаю, буду ли когда-нибудь готов. Часть меня задаётся вопросом, не потому ли это, что она так недостижима, и я вижу в этом своего рода вызов. Но мои мысли также постоянно возвращаются к той ночи, когда мы смеялись и рассказывали истории в кабине, перевозя Оуэна Томпсона и его команду в систему Фиори. Даже в недавних разговорах с Кайлой я редко чувствовал такое единение с другим человеком, как в тот вечер с Джессикой. Кроме того, всего за три недели, прошедшие с нашей встречи на «Персефоне», мы невероятно много пережили вместе. Готов ли я всё это выбросить ради шанса переспать с девушкой, которую только что встретил?

Нет. Не готов.

Поэтому с лёгким сожалением я осторожно отстраняюсь от Кайлы, отношу свою тарелку к раковине, а затем бормочу что-то о том, как я устал, прежде чем покинуть камбуз и рухнуть на свою койку… один.

Глава 12

Бомбы

Три часа спустя меня резко будит будильник, и я выбираюсь из каюты и возвращаюсь на камбуз. Я одновременно разочарован и рад, что Кайла не ждёт меня там, но она или, возможно, Харрис недавно заварили новую порцию кофе, так что я наливаю себе две полные чашки, чтобы стряхнуть сон. Затем я поднимаюсь в кабину, чтобы проверить, как там Лин.

Джессика даже не замечает меня, когда я сажусь в кресло рядом с ней. Её покрасневшие глаза прикованы к консоли, где приборы — единственное, что указывает на наше местоположение; клубящиеся газы атмосферы Большого Бена закрывают любой осмысленный обзор через передний экран. Руки Лин, как и мои до этого, сжимают штурвал так крепко, что костяшки побелели, и я вижу дрожь в её руках от усталости и напряжения из-за постоянной необходимости корректировать курс корабля, чтобы удерживать нас на нужной высоте.

— Думаешь, они уже улетели? — тихо спрашиваю я, в основном чтобы убедиться, что она вообще знает о моём присутствии.

— Никак не узнать, если не рискнуть высунуться туда, где нас будет видно. Но тогда они нас увидят, если ещё не улетели. — Голос её дрожит, и в нём слышится отчаянная нотка, которая мне знакома.

Я согласно хмыкаю. С неохотой я вывожу нужный вид на свою консоль, а затем обхватываю руками штурвал. С громким вздохом облегчения Джессика передаёт мне управление и откидывается в кресле, тяжело дыша после четырёх часов напряжения.

Десять минут спустя, как раз когда я начинаю чувствовать боль в уже и так сведённых мышцах плеч, спины и рук, она, кажется, наконец приходит в себя и восстанавливает моторику настолько, чтобы уйти. Она встаёт и, опираясь на спинки кресел, начинает пробираться к люку кабины.