Браконьер 2. Страница 10

– Если я правильно определил направление, – задумчиво произнёс Соловей, – к ещё одному такому же бункеру госрезерва. Здесь полно закрытых городов. Арзамас и всё такое… – Он покрутил пальцами в воздухе. – И почти все они должны оставаться в работе в экстренной ситуации.

– П-хах, – усмехнулся Утиль. – И как, получается?

– Да уж, к такому никто из нас не был готов, – философски заметил я, набивая бумагой рукава.

– К такому невозможно подготовиться, – добавил Щебень. – Я даже не сразу понял, как отличить их от обычных людей. Меня схватили на второй день, когда я попросил помощи у парочки мужиков. Кто бы мог подумать, что это закончится заключением в концлагере.

– А тебя как взяли? – покосился на Утиля я.

– Меня не брали, – ответил он. – Я сам пришёл.

– Зачем?! – Соловей даже замер, глядя на него удивлённым взглядом.

– Так было нужно, – отмахнулся командир. – Готовы?

– К чему? – чуть ли не в один голос спросили мы.

– К ночной пробежке. Пешком нельзя – сдохнем. Всё, девочки, хорош мяться. Не для того мы проделали такой путь, чтобы нас убил какой-то сраный мороз.

– Да там градусов тридцать! – возмутился Щебень.

– Двадцать два, – поправил Соловей и постучал пальцем по градуснику, который был прибит к остаткам оконной рамы.

Судя по снежному покрову, на дворе стоял либо конец декабря, либо начало января. В центральной России погода чаще всего предсказуема, хотя исключения, конечно, бывают. Но как правило, первая половина зимы снегом не балует. Вот февраль – совсем другое дело. Лютые метели способны за одну ночь накидать снега по пояс. И тогда бы наше передвижение сильно усложнилось. Но сейчас ноги утопали в нём едва ли по щиколотку, не мешая лёгкому бегу трусцой.

Лёгкие горели от морозного воздуха. Тяжёлое дыхание с хрипом вырывалось из наших ртов, и только Утилизатору, казалось, всё нипочём. Я даже начал думать, будто он один из выродков.

Но это было не так, ведь я видел, как он совершенно спокойно касался серебра. А ещё под тусклым светом звёзд мне удалось немного рассмотреть его лицо, которое, как и у всех нас, знатно заросло волосами. И это дало мне ответ на вопрос, почему я раньше никогда его не видел. Точнее, думал, что не видел. Его внешность была настолько серой и блеклой, что попросту не откладывалась в памяти.

Обычный, без малейших признаков красоты и уродства. Всё на своих местах и в то же время совсем не притягивает взора. В жизни таких называют «серая мышь». Даже всклоченная чумазая борода не придавала ему никакой индивидуальности. Сомневаюсь, что я вообще смог бы его описать, коснись дело чего-то подобного. Он даже ростом никак не выделялся. Не знай я, кто он такой, даже не покосился бы в его сторону. Однако для его профессии это было скорее плюсом.

А ещё я поражался тяге к выживанию, которую заложила в нас природа. Истощённые, практически голые на морозе, мы продолжали бороться. Совсем недавно я думал, что наше карабканье по транспортёрам – это самое сложное испытание. Даже не скажу, сколько раз в тот момент я перешагнул через себя, чтобы не сдаться и не опустить руки. И вроде оно должно было забрать остатки сил, но нет… Мы упорно куда-то бежим. Ночью, в мороз, без капли еды и воды, после долгого физического труда в забое и практически без сна.

Расскажи мне кто-то об этом год назад, да я бы плюнул тому человеку в лицо, не поверив ни единому слову. Но я здесь, на свободе, и продолжаю двигаться, непонятно откуда черпая для этого энергию.

В памяти всплыли моменты, из давным-давно прочитанных книг о Второй мировой войне. Один из солдат записывал в дневник свои мысли и вопросы, которые его мучили. Тогда меня очень зацепили некоторые из них, и сейчас, в похожей ситуации, они вновь зашевелились под черепом.

А суть этого вопроса проста и сложна одновременно. Боец удивлялся тому, почему во время сражений никто из них не болел? Ведь они лазали в мороз по болотам, часами валялись в снегу, замерзали. Без разницы, ноябрьские лужи с ледяной водой или мартовская слякоть, по которой приходилось ползти на пузе. Людей не брало ничего, словно вирусы и простуды просто боялись того дерьма, что сплошным потоком захлестнуло страну. Не знаю, сработает ли этот закон в нашем случае, но даже то, что мы делаем сейчас, уже давно вышло за рамки возможного.

– Жрать хочу, – выдохнул Щебень. – Я бы сейчас что угодно схомячил.

– Задрал уже своим нытьём, – огрызнулся Соловей.

– В очко иди, – отмахнулся Щебень. – Тебя забыл спросить, о чём мне можно говорить, а о чём нет.

– Заткнитесь оба, – буркнул я. – Дыхание собьёте.

Где-то вдалеке загрохотали очереди. И работали не только автоматы, но и что-то крупное. Небо на горизонте озарили всполохи взрывов, и раскаты доносились до нас подобно громовым. Кажется, выродки наконец добрались до расположения людей и вступили в схватку.

– Кассетами работают, – подметил Соловей. – Надеюсь, это наши.

Но его никто не поддержал, и продолжения не последовало. Сил и без того едва хватало на то, чтобы передвигать ноги. И да, Щебень был прав: жрать хотелось просто невыносимо. А за всеми нашими приключениями я уже успел позабыть об этом проклятом чувстве. Страх и переживания за жизнь перекрыли ставший привычным голод. Но стоило напомнить телу о необходимости пополнения энергией, как оно тут же взбунтовалось, требуя насыщения.

Не знаю, сколько мы так бежали. Усталость и желание плюнуть на всё вскоре окончательно отключили другие мысли. Я просто бежал и думал о том, что нельзя останавливаться. Нельзя даже переходить на шаг, ведь если я дам себе слабину – хоть на секунду, хоть на мгновение, – то сдамся. Просто лягу на рельсы, что бесконечным полотном тянутся справа, и позволю холоду вытянуть из меня остатки жизни. Говорят, что это очень лёгкая и приятная смерть. Ты просто засыпаешь – и всё. Нет ни боли, не страха, лишь покой, плавно переходящий в забвение.

Так ради чего я мучаю себя? Что ждёт меня впереди? У меня ничего не осталось: ни семьи, ни дома, ни друзей. Только бесконечное чувство голода, холод, пронизывающий до костей, и смертельная усталость. Но я упрямо цепляюсь за жизнь…

– Там дома, что ли? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Щебень.

– Где? – тем не менее уточнил Соловей.

– Да вон же, у кромки леса маячат! – Щебень даже пальцем указал, куда стоит обратить внимание.

Небо уже начало светлеть, и на белоснежном фоне вокруг строения уже были видны невооружённым глазом.

– Ёпт, точняк! – неподдельно обрадовался Соловей. – Слышь, Брак, мы добрались! Твою мать! Добрались, братцы!

– Ещё раз вякнешь громче положенного, я тебе глотку вскрою, – сухо осадил его радость Утиль. – Входим тихо и вначале осматриваемся. Нужно обыскать каждый дом, заглянуть во все щели. Особое внимание – подвалам и сараям.

– На хрена? – вставил свои пять копеек Щебень. – По снегу же будет понятно, есть там кто или нет.

– Твоего мнения не спрашивали, – сухо отрезал Утиль. – Либо делай, что говорят, либо вали – тебя здесь силой не держат. В приоритете всё ещё одежда, затем жратва. Ищем дом с печью или баню. Задача понятна?

– Да, – за всех ответил я.

– Отлично, пойдёшь с Соловьём. Щебень, за мной. Ваши дома по правую руку, наши – слева. На обыск полчаса. Не зависаем и не тормозим, просто смотрим и берём что нужно. Переодеваться и жрать будем, когда закончим. Вперёд.

Закончив инструктаж, Утиль резко ушёл влево и скрылся в доме. Вскоре оттуда донёсся скрип дверей и какой-то грохот. Щебень лишь успел к двери подобраться, когда он вышел обратно, доложил: «чисто», и тут же направился к следующему дому.

Я в очередной раз подивился его профессионализму и постарался всячески его копировать. Точно так же вошёл в дом, быстро осмотрел каждую комнату и подхватил ватное одеяло, которое набросил на плечи. Соловей обследовал подвал и доложил о наличии консервированных овощей, ну и об отсутствии противника. Поступив моему примеру, он тоже закутался в одеяло.