Развод. Дракон, мы (не) твои (СИ). Страница 19

— Мамочка, мне холодно... — его голосок дрожит, маленькие ручки судорожно цепляются за мою одежду. Я прижимаю его к себе и глажу по волосам, чувствуя, как горячая дрожь проходит по его телу.

— Всё будет хорошо, солнышко, — глажу его по волосам, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Однако внутри меня поднимается волна паники. Я знаю все признаки обычной простуды, а это... это что-то другое.

Заворачиваю его в тёплое одеяло с вышитыми узорами, которое подарила нам Эмма. Даю отвар из бузины и малины, который всегда помогал деревенским детям. Но на этот раз ничего не помогает — жар не спадает, а только усиливается.

Эмма появляется на пороге с тазом холодной воды и чистыми тряпицами.

— Попробуем компрессы, — говорит она, но я уже вижу сомнение в её глазах.

Мы прикладываем прохладные тряпки ко лбу и запястьям Конора, но это только ухудшает ситуацию. Малыш начинает дрожать ещё сильнее, из его глаз катятся крупные слёзы. В конце концов, он вырывается, и мне приходится снять компрессы.

Эмма смотрит на меня, и в её глазах я вижу ту же тревогу, что сжимает моё сердце.

— Ему нужен магический целитель, — тихо говорит она, — Но я не знаю таких поблизости.

Состояние Конора ухудшается. Мы больше не можем ждать.

— Нам нужно в Риен, — я резко встаю, принимая решение, — Там есть люди, которые помогут.

Придётся обратиться за помощью к Матильде. Надеюсь, она подскажет, где можно найти хорошего целителя.

Быстро собираю сумку: все флаконы с лекарствами, сушёные травы, немного еды в дорогу. Руки двигаются автоматически, пока ум лихорадочно перебирает возможные варианты. Что, если это не просто болезнь? Что, если...

Нет, нельзя даже думать об этом. Нужно действовать.

Эмма помогает укутать Конора в несколько слоёв одежды. Его лицо раскраснелось, глаза блестят лихорадочным блеском.

— Скоро тебе станет лучше, малыш, — шепчу я, целуя его в горячий лоб.

Но внутри меня уже зреет страшная мысль: что, если в Риене тоже не смогут помочь? Тогда останется только один вариант... Вернуться туда, где я когда-то работала. В Западные земли...

Но об этом я не говорю вслух. Пока.

Генри запрягает повозку, едва услышав о том, что я собираюсь в город. Мы не смотрим друг другу в глаза после того разговора в лесу. Я чувствую его взгляд на себе, но упрямо отворачиваюсь. Не могу позволить себе сейчас думать ни о чём, кроме Конора.

— Садись, — говорит он тихо, помогая мне подняться в повозку. — Мы будем в Риене до заката.

Конор всхлипывает, когда я устраиваю его у себя на коленях, заворачивая в мягкий плед. Его дыхание поверхностное, прерывистое, губы пересохли и покрылись трещинками.

— Держись, солнышко, — шепчу я, смачивая его лоб влажной тканью. — Скоро мы будем в городе, там тебе помогут.

Генри хлопает вожжами, и повозка трогается с места. Я прижимаю Конора крепче к груди, стараясь защитить его от тряски, но дорога в Риен — это сплошные ухабы. Каждый камень, каждая кочка заставляют меня сжимать зубы.

Конор мечется в жару, его тело то становится обжигающе горячим, то вдруг покрывается мурашками от озноба. Временами он бормочет что-то бессвязное, и я не могу понять — бредит он или пытается что-то сказать мне.

Я закутываю его ещё плотнее, но понимаю, что это не помогает. Его болезнь — не обычная простуда, и мои травы бессильны. Впервые за долгое время я чувствую себя беспомощной, и от этого в горле встаёт ком.

Генри оборачивается, его лицо напряжено:

— Ещё немного, — говорит он. — Уже виден шпиль городской ратуши.

Я с благодарностью киваю ему. Поднимаю голову и вдалеке действительно вижу очертания Риена — высокие каменные стены, дым из труб, мелькающие между домами фигуры людей.

Когда мы въезжаем в городские ворота, меня оглушает шум. Крики торговцев, ржание лошадей, звон кузнечных молотов — всё смешивается в оглушительный гул. Запахи жареного мяса, специй и конского навоза ударяют в нос.

Улицы запружены народом: купцы в дорогих одеждах, городская стража в потрёпанных мундирах. Город кажется мне последней надеждой.

29

Генри ловко лавирует между толпой, его плечи напряжены от концентрации. Повозка ныряет в узкий переулок, затем ещё в один, и вот перед нами появляется вывеска «Сладкий Рог», булочная Матильды. Деревянная дверь с колокольчиком, запах свежего хлеба и корицы...

Матильда, стоит за прилавком, её дородная фигура заполняет всё пространство за стойкой. Светлые волосы, собранные в тугой пучок, поблёскивают в свете ламп.

— Добро пожаловать в булочную, — увидев нас, она застывает с караваем в руках, её весёлое лицо сразу становится серьёзным.

— Здравствуйте, Матильда! Меня зовут Мария. Ваш брат Мартин сказал, что я могу обратиться к вам за помощью.

— Что-то случилось с малышом? — тревожно спрашивает она.

Я с трудом сдерживаю дрожь в голосе:

— Жар не спадает. Мои отвары не помогают.

Матильда тут же бросает все дела. Она выходит из-за прилавка, её широкие бёдра едва протискиваются между столами.

— Быстро в заднюю комнату, — командует она. — Там тише и прохладнее.

Генри берёт Конора у меня из рук, и мы следуем за Матильдой в маленькую комнату за кухней. Здесь пахнет дрожжами и сушёными яблоками. Матильда стелет на стол чистое полотенце, и Генри осторожно укладывает Конора. Его состояние не улучшилось — щёки горят, веки припухли. Он слабо шевелит губами, но не открывает глаз.

Матильда возвращается с кувшином холодной воды и влажными тряпицами.

— Старый Гарретт хорошо детей лечит, — задумчиво говорит она, смачивая тряпку. — Но он сейчас в отъезде... — Она замолкает, прикладывая компресс ко лбу Конора. Затем её лицо освещается догадкой: — Ах да! Есть ещё Элрик, у аптеки Синего Флакона. Говорят, учился у эльфов!

Я переглядываюсь с Генри. В его глазах читается решимость:

— Я схожу за ним, — говорит он и, не дожидаясь ответа, выходит из булочной.

Матильда берёт меня за руку:

— Он сильный мальчик, — утешает она. — Выкарабкается.

Я киваю, но внутри меня всё сжимается от страха. Что, если Элрик не поможет? Что, если... Нет, нельзя думать о плохом. Надо верить.

Конор слабо стонет, и я беру его маленькую горячую ладошку в свои руки. Мы будем бороться. До конца.

Элрик приходит через час — высокий, худощавый мужчина с бледной кожей и пронзительными зелёными глазами, которые светятся странным внутренним светом. Его длинные пальцы с синими прожилками на тыльной стороне выдают в нём если не эльфа, то хотя бы полукровку. Когда он наклоняется над Конором, от него пахнет мятой и чем-то металлическим.

— М-да... — он бормочет себе под нос, прикладывая холодную ладонь ко лбу ребёнка. — Необычная лихорадка. Очень необычная.

Его пальцы скользят по шее Конора, останавливаясь на пульсе, затем он осторожно приподнимает веки малыша, изучая зрачки. Я замечаю, как его брови чуть поднимаются, когда он видит золотистые искорки в карих глазах моего сына.

— У вас... особенный ребёнок, — говорит он наконец выпрямляясь. В его голосе звучит нечто, заставляющее меня напрячься.

Я молчу, чувствуя, как Генри настораживается за моей спиной. Элрик достаёт из складок плаща небольшой мешочек с порошком цвета ржавчины.

— Разведите половину ложки в тёплой воде и поите каждые три часа, — он протягивает мне мешочек, — Должно помочь.

Но в его глазах я читаю сомнение. Он не уверен. Это понимание сжимает мне горло, но я благодарю и даю Элрику несколько монет за помощь.

К вечеру становится ясно — порошок не действует. Конор мечется в жару, его маленькое тело извивается на постели. Губы шевелятся, произнося бессвязные слова:

— Крылья... огонь... папа...

Последнее слово заставляет меня вздрогнуть. Я сижу на краю узкой кровати в комнатке над булочной, которую любезно предоставила Матильда, и чувствую, как страх сжимает горло ледяными пальцами. Мои руки сами собой сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони.