Город Стертых Лиц. Страница 4

Я шагнул за порог. Воздух внутри был неподвижным и сухим, пах старой бумагой, пылью, сушеными травами и едва уловимым ароматом озона, как после грозы. Дверь за моей спиной закрылась сама, отрезая меня от мира тумана и шепота. На несколько секунд я оказался в полной темноте, дезориентированный, слыша только стук собственного сердца. Затем темнота начала отступать. Свет рождался медленно, не из какого-то конкретного источника, а словно из самого воздуха. Он был мягким, жемчужно-серым, как предрассветная дымка, и в нем плавали мириады пылинок, похожих на крошечные звезды.

Я стоял в огромном, почти круглом зале, потолок которого терялся где-то вверху, в непроглядной тени. Стены были от пола до потолка заставлены стеллажами из темного дерева, забитыми бесчисленными предметами. Это не было похоже на магазин. Скорее на музей забытых вещей, на архив чьей-то бесконечной жизни. Здесь не было прилавков или витрин. «Товар» был повсюду. На полках стояли стеклянные банки и колбы, в которых клубился цветной туман – короткие эмоции, концентрированные до состояния дымки. Радость переливалась золотом, печаль – глубоким индиго, гнев – багровыми всполохами. Рядом лежали шкатулки из резного дерева. Я знал, что если открыть такую, услышишь эхо смеха или плача, отголосок давно минувшего разговора. На стенах висели гобелены, сотканные не из нитей, а из общих снов целых поколений, их узоры медленно и плавно менялись, рассказывая свои истории. Вдоль стен стояли манекены в одеждах разных эпох, и я чувствовал исходящее от них тепло – фантомные ощущения от прикосновений, которые эта одежда помнила.

По залу бесшумно двигалось несколько посетителей. Их лица были скрыты в тени, движения медленны и плавны, словно они боялись нарушить хрупкое равновесие этого места. Вот женщина в дорогом платье с тоской смотрит на хрустальный флакон, в котором заключен запах детской комнаты. А вот старик с дрожащими руками бережно держит в руках медный компас, стрелка которого указывает не на север, а в сторону самого счастливого дня в его жизни. Каждый здесь был паломником у алтаря собственного или чужого прошлого.

Это место было храмом забвения и ностальгии. И управлял им верховный жрец.

Он появился из тени так тихо, что я не заметил его движения. Просто в один миг его не было, а в следующий – он уже стоял в нескольких шагах от меня. Он был высок и худ, одет в простой темный балахон, который, казалось, поглощал свет. Лица его я почти не видел, оно было скрыто в глубоком капюшоне, но я чувствовал на себе его взгляд. Взгляд, который, казалось, видел не меня, а слои моей памяти, шрамы и трещины на моей душе.

«Каждый сон имеет свою цену, мнемодетектив, – его голос был тихим, как шелест страниц старой книги, но проникал прямо в сознание. – Одни платят, чтобы забыть. Другие – чтобы вспомнить. А третьи приходят, чтобы украсть то, чего у них никогда не было. К какой категории относите себя вы?»

«Я пришел по делу, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. В этом месте любая эмоция казалась слабостью. – Меня зовут Каэл. Я ищу человека, который мог быть вашим клиентом. Или вашим поставщиком».

Фигура в балахоне медленно обошла меня по кругу. Я не двигался, чувствуя себя насекомым под лупой энтомолога.

«Имена здесь – лишь ярлыки на пустых сосудах, – произнес он, остановившись за моей спиной. – Они ничего не значат. Важны лишь истории, которые эти сосуды хранят. Расскажите мне историю, которую вы ищете, и, возможно, я смогу вам помочь. Мое имя – Морфей. И я – хранитель этих историй».

«История, которую я ищу, оборвалась, – сказал я, поворачиваясь к нему. – Ее вырвали с корнем. Человек по имени Орион. Архивариус из Мнемотеки. Хранитель Эхо-Хроник».

При упоминании имени и должности я заметил, как фигура Морфея на мгновение замерла. Это было почти незаметно, как сбой в кадре старого фильма, но я это уловил. Он знал.

«Хранители редко покидают свои хранилища, – голос Морфея оставался ровным, но в нем появилась нотка металла. – Их воспоминания слишком ценны, чтобы рисковать ими на грязных улицах Эмберфолла. И слишком опасны».

«Тем не менее, он здесь побывал. А потом исчез. Был стерт. Полностью. Остался только сухой контур на мокром асфальте. И вот это».

Я достал инфопланшет и вывел на экран набросок символов, которые сделал в переулке. Спираль и расколотый глаз. Тусклый свет экрана осветил пространство под капюшоном Морфея. Я увидел бледный подбородок и тонкие, бескровные губы, сжатые в прямую линию. Он долго смотрел на изображение, и тишина в лавке стала тяжелой, давящей. Даже шепот из шкатулок и переливы цвета в банках, казалось, замерли.

«Знак Жнецов Пустоты, – наконец произнес он, и в его голосе прозвучало что-то похожее на отвращение. Или страх. – Древний культ. Фанатики, верящие, что память – это проклятие, цепь, которая держит реальность в плену. Они не стирают воспоминания. Они их пожирают. Аннигилируют. Они верят, что, поглотив достаточно чужих историй, они смогут распутать гобелен реальности и вернуть все в первозданный, безмолвный хаос».

«Я думал, это просто страшные сказки, которыми пугают младших мнемотехников», – сказал я.

«Любая сказка в этом городе имеет под собой реальную, и как правило, кровавую основу, – Морфей отвернулся от планшета и медленно пошел вглубь зала. Я последовал за ним. – Жнецы не появлялись десятилетиями. Со времен Войн Памяти. Их считали уничтоженными. Если они вернулись, и их целью стал Архивариус Мнемотеки… значит, они ищут что-то очень важное. Что-то, что может дать им силу для их жатвы».

Мы подошли к одному из самых дальних стеллажей. Он отличался от других. Полки были почти пусты. На них стояло всего несколько предметов, каждый в своем собственном ореоле тишины. Морфей указал тонким длинным пальцем на один из них. Это был небольшой куб из черного, как полночь, обсидиана. Его поверхность была идеально гладкой, но казалось, что внутри него движется тьма.

«Орион был здесь, – сказал Морфей. – Несколько дней назад. Он не покупал и не продавал. Он искал информацию. Его интересовали артефакты, связанные со Жнецами. Он считал, что кто-то пытается найти один из них. Сердце Тишины».

«Что это?»

«Артефакт, способный не просто стирать память, а вырезать целые концепции из полотна реальности. Представьте, что можно заставить всех забыть не человека, а, например, слово "любовь". Или понятие "справедливость". Мир продолжит существовать, но в нем образуется огромная дыра, которую ничем нельзя будет заполнить. Жнецы верят, что с помощью Сердца они смогут стереть саму память о существовании реальности. Это их священный грааль».

Я смотрел на черный куб, и холод пустоты, который я ощутил в переулке, снова вернулся, только теперь он был сильнее. Он исходил от этого предмета.

«Что это за куб?» – спросил я.

«Это все, что осталось от одного из них. От Жнеца. Фрагмент его аннигилированной души. Он пытался украсть у меня сон о сотворении мира. Я оказался сильнее. Орион приходил, чтобы изучить его. Он касался его, пытался прочесть остаточные вибрации. Возможно… там остался его след».

«Я могу попробовать?»