Город Стертых Лиц. Страница 3

Мои пальцы сжали стакан. Архивариус. Хранитель. Это объясняло многое. Такой человек мог знать о запретной магии, об артефактах.

– Его никто не ищет, – сказал я, наблюдая за ее реакцией. – Нет заявления о пропаже.

– Конечно, нет, – она наклонилась ко мне через стол, ее голос понизился до шепота. – Его стерли. Его жена проснулась сегодня утром в пустой постели и даже не поняла, что кого-то не хватает. Она чувствует… пустоту. Фантомную боль в своей памяти. Она пришла ко мне, потому что официальные власти ей не помогут. Они даже не поймут, в чем проблема.

Вот оно. Первая ниточка. Жертва перестала быть безымянным фантомом. У него появилось имя. Орион.

– И что ты хочешь от меня? – спросил я.

– Я хочу, чтобы ты нашел того, кто это сделал. Или то, что это сделало. Заплачу щедро. Мне не нравится, когда в моем городе появляются игроки, способные стирать людей из реальности. Это нарушает баланс. Плохо для бизнеса.

– У Мнемостражи то же дело. Зачем мне работать на тебя?

– Потому что Стража будет копать по протоколу. Они упрутся в стену и закроют дело за отсутствием улик и самого факта преступления. А ты, Казл… ты умеешь ходить сквозь стены. У меня есть кое-что для тебя. Адрес. Место, где Орион бывал в последнее время очень часто, но не по работе. Он что-то искал.

Лилит положила на стол маленький чип.

– Это аванс. И вся информация, которую мне удалось наскрести о его последних днях. Там же координаты. «Лавка украденных снов». Знаешь такую?

Я кивнул. Еще бы мне не знать. Это было одно из самых гнусных мест в городе. Там торговали не просто воспоминаниями, а целыми фрагментами личностей. За большие деньги там можно было купить чужой талант, чужую любовь, чужой успех. Или продать свое отчаяние, свою боль. Владелец лавки, загадочный тип по прозвищу Морфей, был одним из самых могущественных игроков на теневом рынке памяти.

– Что архивариусу понадобилось у Морфея?

– Это тебе и предстоит выяснить, – Лилит поднялась. – Будь осторожен, Казл. Похоже, ты наступил на хвост чему-то очень древнему. И оно не любит, когда его беспокоят.

Она растворилась в толпе, оставив меня наедине с чипом, стаканом виски и предчувствием больших неприятностей. Я посмотрел на чип. Мое следующее дело. Моя следующая головная боль. Фантом на мостовой обретал плоть. У него было имя, работа, тайны. И враг, который владел силой, способной стирать миры.

Я поднял стакан, мысленно салютуя Ориону. Бедняга. Он слишком глубоко заглянул в бездну, и бездна поглотила его целиком. Теперь моя очередь заглянуть туда. Главное – не упасть. Я вставил чип в свой коммуникатор. На маленьком экране высветилась карта города с мигающей точкой. «Лавка украденных снов». Она находилась в самом сердце Чернильного квартала, района, куда даже Мнемостража совалась только большими группами. Идти туда ночью было чистым самоубийством. Но другого выбора у меня не было. Тайна не любит ждать. Она, как кислота, разъедает все вокруг, пока от нее не останется одна лишь дыра. А дыр в этом деле и так было предостаточно.

Я допил виски, оставил на столе несколько кредитных чипов и вышел из бара обратно под дождь. Город встретил меня своим холодным, безразличным объятием. Неоновые огни отражались в бесконечных лужах, создавая иллюзию другого мира, зазеркалья, где все было искажено и неправильно. Где-то там, в лабиринте мокрых улиц, меня ждал ответ на вопрос, что случилось с Орионом. И, возможно, следующий фантом на мостовой мог оказаться моим. Я поплотнее закутался в плащ и шагнул в ночь. Работа началась. И мне почему-то казалось, что эта работа может стать для меня последней. В Эмберфолле всегда так: каждое новое дело кажется последним. Проблема в том, что однажды оно им и оказывается. И никто даже не вспомнит твоего имени. В этом городе забвение было не проклятием, а обычным состоянием. И я был его верным слугой.

Лавка украденных снов

Дождь не прекращался, он был вечным саундтреком Эмберфолла, фоновым шумом, под который рождались, любили и умирали, чаще всего – забытыми. Я застегнул воротник плаща, чувствуя, как холодная влага пытается просочиться под одежду, добраться до самой кожи. Лилит ушла так же бесшумно, как и появилась, оставив на столе маленький чип с информацией и ощущение, что я только что заключил сделку с тенью, у которой были слишком острые зубы. Я поднял чип. Гладкий, холодный, черный, как застывшая капля ночи. Вставил его в инфопланшет. На экране вспыхнули координаты. Не адрес, нет. Слишком просто для такого места, как «Лавка украденных снов». Это был маршрут. Набор векторов и ориентиров, понятный только тому, кто умел читать город не по картам, а по его шрамам.

Путь вел вниз. Всегда вниз. Эмберфолл был построен слоями, как больной разум, где самые темные мысли и постыдные секреты были запрятаны на самом дне. Я спустился на несколько ярусов по скрипучим, ржавым лифтам, мимо окон, за которыми проносились жизни, светившиеся неоном и отчаянием. Воздух становился гуще, тяжелее, пропитывался запахами сырости, грибницы, перегретой проводки и чего-то сладковато-гнилостного, что могло быть как просроченными пищевыми концентратами, так и несбывшимися надеждами. Здесь, внизу, дождь почти не доставал до земли, превращаясь в вечный туман, который цеплялся за одежду и оседал на ресницах. Неоновые вывески были тусклыми, многие из них трещали и мигали, выплевывая снопы искр в полумрак. Тени здесь были длиннее и темнее, они жили своей жизнью, сгущаясь в углах и вытягиваясь вслед прохожим.

Маршрут привел меня в район, который на картах назывался Старым Ткацким кварталом, но местные звали его проще – Перепутье Шепотков. Легенда гласила, что когда-то здесь жили мнемо-ткачи, способные вплетать эмоции в материю, но их искусство было признано слишком опасным и забыто. Теперь же здесь торговали слухами, секретами и информацией, которая была слишком горячей для верхних ярусов. Узкие улочки петляли, образуя лабиринт, в котором легко мог заблудиться и свет, и звук. Стены домов, покрытые многослойной копотью и мхом, казалось, наклонялись друг к другу, перешептываясь над головой. На одном из поворотов, как и указывал маршрут Лилит, я увидел символ, нацарапанный на кирпичной кладке: перевернутый полумесяц, из которого капала слеза. Знак тех, кто торгует снами. Я свернул в почти незаметный проход, такой узкий, что пришлось идти боком, касаясь плечами влажных, холодных стен.

Проход вывел меня на крошечную, замкнутую со всех сторон площадь, на которой царила почти полная тишина. Дождь сюда не попадал, его шум доносился откуда-то сверху, глухой и далекий. Посреди площади росло мертвое дерево, его черные, скрюченные ветви тянулись к невидимому небу, как пальцы утопленника. У подножия дерева, в глубокой тени, притаилась дверь. Без вывески, без номера, без ручки. Просто темный прямоугольник почерневшего дерева, окованный полосами ржавого металла. На двери был вырезан тот же символ, что я видел на стене: спираль, закручивающаяся в бесконечность, и расколотый глаз. Те самые символы, что я видел в остаточном эхе на месте преступления. Холод пробежал по моей спине, не имеющий ничего общего с сыростью переулка. Это было не совпадение. Это была ловушка или приглашение. В Эмберфолле разница между ними часто была незаметной.

Я подошел ближе. На двери не было замка, но я чувствовал, как от нее исходит едва заметная ментальная вибрация, тонкое, почти неслышимое гудение. Мнемо-замок. Он сканировал не отпечатки пальцев или сетчатку, а намерение. Пропускал тех, кто пришел купить или продать. Или тех, кто был достаточно отчаян, чтобы рискнуть. Я приложил ладонь к холодному дереву, сосредоточившись не на деле, не на Орионе, а на общем чувстве пустоты, которое преследовало меня по жизни. На желании заполнить ее чем-то чужим, чем-то, что не будет так сильно болеть. Замок щелкнул. Не физический звук, а скорее ментальный резонанс, короткий всплеск понимания. Дверь беззвучно подалась внутрь, открывая проход в бархатную темноту.