Придворный Медик. Том 2 (СИ). Страница 42

От этой мысли Громов чувствовал дрожь в конечностях. Да, именно этого он и добивался. Уже сегодня он сможет надавить на Булгакова. И тогда ему придётся выбирать. Либо сотрудничать, либо рисковать своим рабочим местом.

— Павел Андреевич, мне очень не нравится ваш взгляд, — напрягся Никита Круглов. — Что вы там нашли?

— Нашёл причину вашей блокады, — прямо сказал я. — Не накручивайте себя. Всё не так плохо, как вы думаете. Но лечиться всё же придётся. Но не у кардиолекаря. А у…

Проклятье! А как же в этом мире называют эндокринолога? Эндокринолекарь? Звучит отвратительно. Будто наждаком по барабанной перепонке прошлись!

— В общем, дальше вы наблюдаться будете у специалиста по эндокринной системе, — объяснил я. — У вас проблемы с щитовидной железой. Именно она и вызывала блокаду. Распространённая ситуация. Скорее всего, вам назначат заместительную терапию — и всё встанет на свои места.

Вот и минусы моего текущего «анализа». Я ведь осматривал его щитовидную железу, но никаких отклонений не увидел. И сейчас не вижу. Чтобы найти воспалительный процесс в ней, нужен «гистологический анализ». Если бы уже добрался до этого уровня, то смог бы в несколько раз быстрее выставить правильный диагноз.

— Заместительная терапия? — переспросил Круглов. — А что это значит?

— Это значит, что вам придётся регулярно принимать гормоны щитовидной железы, которых у вас не хватает. Смотрите, в норме эти вещества регулируют обмен веществ и, как вы уже могли понять, оказывают влияние на сердце. Много тиреоидных гормонов вызывает быстрое сердцебиение, тахикардию или даже фибрилляцию предсердий. А их недостаток, наоборот, замедляет сердечный ритм и ухудшает проводимость миокарда. Именно из-за этого у вас и возникла блокада.

— Но мне казалось, что такие заболевания должны проявляться в виде других симптомов. А я вроде неплохо себя чувствую, если исключить слабость и потери сознания, — пожал плечами Круглов.

— А вес у вас, случайно, не увеличивался за последнее время? — уточнил я.

— Ну, пару килограммов я точно набрал. Возможно, просто питаться лучше стал?

— Вряд ли. Чувство холода бывает? Запоры? Как работает желудочно-кишечный тракт? — продолжил опрос я.

— Хм… — протянул пациента и задумчиво потёр затылок. — А ведь и вправду бывают такие эпизоды, Павел Андреевич. Но я думал, что чувство холода как-то связано с потерей сознание. То есть… Как бы приближение к смерти. Я не прав?

— Не правы, — я приступил к заполнению направления. — Всё это — игра гормонов. А точнее — следствие их недостатка. Сейчас же пройдёте к специалисту. Там вам помогут. А касаемо вашей тайны, которую вы так хотите сохранить — больше никому можете не рассказывать, как конкретно вы обнаружили нарушения в организме. Всё будет описано в моём направлении. Узкий специалист не станет расспрашивать вас о ваших взаимоотношениях с госпожой Шолоховой.

Круглов смущённо покраснел, принял моё направление и покинул кабинет, чтобы приступить к основному этапу своего лечения.

М-да… Анна Николаевна прямо-таки молодец! За счёт её знакомых мы план уже перевыполнять начали. Хорошо ещё, что она герпесом их всех не перезаражала. Тогда бы у Виктора Петровича появились бы подозрения. И то не факт!

Судя по её поведению, женой своей Шолохов совсем не интересуется. Он тому же Дубкову уделял куда больше внимания. Ему лишь бы интриги плести да палки мне в колёса вставлять. Странный старикашка. Никак не успокоится! Видимо, месть у местных дворян — это дело принципа.

После окончания приёма я вновь встретился с Гавриловым, чтобы обсудить результаты нашей работы, но замер в коридоре между стационарами. В отделении Максима Ломоносова собралась такая толпа, какой я ещё ни разу не наблюдал в нашем дневном стационаре.

Это что же там происходит? Такое ощущение, что Ломоносов не приём ведёт, а концерт устраивает.

— Вы видели, что творится? — стукнул ладонями по столу Гаврилов, когда я прошёл в нашу ординаторскую. — А теперь, Павел Андреевич, взгляните на отчёты. Обратите внимание на эффективность работы наших отделений.

Сравнялись… Совсем недавно Ломоносов отставал от нас почти на десяток пациентов, а теперь у нас идентичные результаты. И судя по тому, какая толпа собралась в коридоре, в ближайшие сутки он нас обгонит.

Очевидно, Ломоносов что-то предпринял. Внёс корректировки в свой изначальный план. Кто-то помог ему набрать такое количество пациентов. Сам бы он с этим не справился. Скорее всего, у нашего коллеги появился союзник.

В этот же момент мне пришло сообщение от секретаря главного лекаря.

«Павел Андреевич, вас срочно вызывает господин Преображенский. На ваше имя пришла жалоба».

Ещё лучше. И почему у меня такое ощущение, что все эти события взаимосвязаны?

— Вы куда это? — удивился Гаврилов, когда я молча пошагал к выходу из кабинета. Но мне не хотелось лишний раз упоминать ему имена начальников. Чем меньше знает, тем ниже будет у него давление.

— Скоро вернусь. Срочное дело, — ответил я и вышел в коридор.

Где меня уже ждал старый знакомый. Александр Ярославович Громов.

— Добрый вечер, господин Булгаков, — улыбнулся он. — К главному лекарю идёте?

— Ну кто бы сомневался, что без вас тут не обошлось, — покачал головой я.

— Не спешите ругаться. Я хочу помочь вам, — он поднял лист бумаги с текстом жалобы, подписанной им и Ломоносовым. — Примите мои условия, и я откажусь от своих слов. В противном случае, господин Преображенский даст ход этому делу.

Глава 18

Тяжело быть лекарем. Как мне хочется накинуться на Александра Громова и придушить его голыми руками. Но нет! Сейчас он — пациент императорской клиники. А я давал клятву Гиппократу: «Не навреди!»

Ладно, шутки шутками, а разбираться с этим засранцем как-то надо. Раз он уже умудрился внедриться сюда в роли пациента, значит, они с отцом отставать от меня не планируют. Как раз наоборот — продолжают наступать, ещё более настырно, чем ранее.

Даже жалобу написали, скоты! Ну и дурацкая же тактика. Это и я так могу сделать! Вызову у себя сейчас гипертонический криз, напрошусь в дневной стационар Ломоносова, а потом ка-а-ак начну катать одну жалобу за другой, что меня в его отделении чуть ли не пытают!

Это же слишком очевидный обман. Уж не знаю, что там Громов с Ломоносовым выдумали такое, что даже главный лекарь решил срочно вызвать меня к себе в кабинет. Но почему-то мне кажется, что весь этот разбор полётов высосан из пальца.

— Во-первых, давай обойдёмся без «вы», — начал я. — Интересно у тебя работают манеры. Пока ты не раскрыл свой обман с зельем правды, вёл себя так, будто мы старые приятели. А теперь что? Будем по имени-отчеству друг к другу обращаться? Избавь меня от этой фальши.

— Ладно-ладно, — закивал Громов. Похоже, он не ожидал, что я так отреагирую на его слова.

Полагаю, он думал, что я сразу же начну паниковать. Как же так? Ведь меня сам Преображенский к себе вызывает! Надо ведь срочно придумать, как отменить жалобу. Верно? Нет. Не верно. Теперь-то я насквозь вижу Александра Громова. И дважды на одни и те же грабли не наступлю.

Хотя и в прошлый раз мне удалось обойти ловушку. И черенком от граблей в итоге получил сам Александр, а не я.

— Слушаю твои условия, — я скрестил руки на груди и облокотился о стену. — Только быстрее. Я тороплюсь к главному лекарю.

— Если примешь мои условия, то торопиться тебе будет уже некуда, — прошептал Александр. — Заявление я заберу. Ломоносов препятствовать этому не станет.

— Слушаю, — сухо повторил я.

— Сразу же после окончания рабочего дня ты можешь пройти в наши покои и снова поговорить с моим отцом, — начал объяснять Громов. — Только на этот раз беседа будет честной. Никаких зелий правды. Только искренность. И начать нужно уже сейчас. Ты так и не рассказал нам, жив ли твой младший брат и где он находится. Подтверди, что он не погиб вместе с остальными членами семьи. И тогда я заберу жалобу. А потом ты повторишь то же самое моему отцу. Мы ведь уже догадались, что ты не один выжил в ту ночь. Так чего ж ты так упираешься?