Призрак Сомерсет-Парка. Страница 34

Мистер Локхарт сжал обе руки в кулаки и осторожно поставил их на стол.

— Помните, — сказал он, — вы произносите эти слова в доме, где она родилась и выросла, и перед тем человеком, который знал ее с детства. Повернуться спиной к Сомерсету — значит повернуться спиной к самой леди Одре.

— И вы почтили ее память, устроив эту комедию и сделав меня центром всеобщего внимания, — сказал мистер Пембертон.

Кончики моих ушей загорелись, но я отогнала это чувство. Я подумала о комнате Одры, обо всех тех вещах, до которых она никогда не дотронется, которыми не насладится.

— Я могу быть кем угодно, милорд, — сказала я, изо всех сил стараясь не повышать голос, — но комедианткой меня назвать нельзя, поверьте. Никто никогда не скажет, будто его не поразил мой спиритический сеанс.

Повисла тишина, и только половица скрипнула, когда Бромуэлл переступил с ноги на ногу. Мистер Пембертон с вызовом уставился на меня. Затем лишь самую малость приподнял бровь.

Я со вздохом продолжила:

— Я здесь всего несколько дней, но очевидно, что все обитатели Сомерсета любили леди Одру и очень скучают по ней. Если есть хоть малейший шанс связаться с усопшей, разве это не лучше, чем вообще ничего?

Мистер Пембертон промолчал, но мистер Локхарт с той стороны стола одобрительно мне кивнул.

Позже в тот же день я встретилась с мистером Пембертоном в библиотеке. Он стоял спиной ко мне, перебирая один за другим корешки книг. От камина исходило приятное тепло, а один из столиков был накрыт для чаепития: на нем стояла тарелка сконов и сэндвичей.

Я подивилась, отчего жители Сомерсет-Парка еще проходят в дверные проемы. Я уже заметила, что платья Одры стали сидеть на мне лучше после нескольких дней стряпни миссис Гэллоуэй. Даже когда я ела у себя в комнате, порции были щедрыми, с добавками, будто прислуга знала, что мне требуется все до последнего кусочка.

Я водрузила свой саквояж на большой круглый стол в центре комнаты.

— Комедиантка на месте, — провозгласила я.

Мистер Пембертон повернулся и смущенно на меня посмотрел.

— Вас оскорбил мой выбор слов? Вы же понимаете, как важно создавать видимость, будто я неохотно принимаю во всем этом участие?

— Да, милорд, — ответила я, доставая свои свечи и раскладывая одну за другой на столе.

— Так эффект будет поразительнее. — Хозяин Сомерсета взял свечу и осмотрел ее. — В титулах нет необходимости. Вы можете называть меня Гарет.

Вряд ли кто-нибудь зовет его милость по имени, даже доктор Барнаби. Я помедлила с ответом, хотя он выжидающе на меня смотрел.

— А вы можете называть меня мисс Тиммонс. — Мне было любопытно, что он скажет.

К моему удивлению, мистер Пембертон только сухо хохотнул.

Я улыбнулась.

— А замечание насчет танцев было завуалированной насмешкой надо мной?

Он вернул мне свечу, и кончики его пальцев коснулись моих.

— Вы же не думаете, будто я умею так же искусно притворяться, как вы, мисс Тиммонс? Я просто высказал свое мнение. Если вы уловили в этом нечто большее, тогда смею предположить, что вы выдаете желаемое за действительное.

— Желаемое? — фыркнула я, и шею обдало предательски невыносимым жаром. Я отвернулась и сделала вид, будто роюсь в саквояже. Достала из него Книгу духов и осторожно опустила на стол. — Вы меня поддразнивали, не отрицайте, — бросила я через плечо. — Я заметила, как вы усмехались в свою тарелку, когда это говорили.

— Вы задаете столько вопросов о танцах, что можно счесть, будто вы просите урок.

Я застыла. Конечно, он насмехается. Я заправила за ухо выбившийся из прически локон.

— Вам нравится подшучивать над медиумами, которым недостает светских манер? — Я изо всех сил старалась говорить спокойно, однако мой голос дрогнул. Я повернулась, думая, что мистер Пембертон как раз наливает себе чашку чая и берет сэндвич, а он стоял у меня за спиной и приглашающе протягивал ко мне руку.

— Я никогда не шучу насчет танцев, мисс Тиммонс. — В его глазах виднелся лишь слабый намек на улыбку, но смотрели они тепло. Сердце затрепыхалось — минула будто не одна сотня секунд. Наконец он сказал: — Все, что вам нужно сделать, — это лишь шаг вперед.

И верно. Один шаг — и я окажусь в его объятиях. Мне показалось, будто я падаю, будто меня тянет к нему, но ноги не идут. Возможно, это чувство вины держало меня на месте.

Внезапно дверь библиотеки отворилась.

— Прошу прощения, милорд, но здесь... — Миссис Донован осеклась на полуслове, рассматривая открывшуюся картину. Она воззрилась на нас осуждающе, застыв неподвижно, как затаившаяся ворона.

Замешательство и гнев соперничали на ее лице, и наконец их сменило обычное чопорное выражение.

— Я просил нас не тревожить, — сказал мистер Пембертон, опустив руку.

Экономка отрывисто кивнула.

— У миссис Гэллоуэй имеются вопросы касательно меню для приема в честь памяти леди Одры. Кроме того, главный конюх просит вас подойти на конюшню при первой же возможности. — Затем она перевела взгляд на меня. — Вам что-нибудь угодно, мисс Тиммонс?

— Пока ничего не нужно, благодарю, — ответила я, надеясь, что у нее не появится повод задержаться. Не сомневаюсь: вздумай она сказать еще хоть слово, ее уста изрыгнули бы змей.

Поклонившись, экономка развернулась и закрыла за собой дверь. Я тихонько вздохнула с облегчением. Но вмешательство миссис Донован изменило атмосферу в комнате. Сама того не осознавая, я отошла от мистера Пембертона.

Неописуемый восторг сменился настороженностью и сомнениями. Как же глупо было возомнить, что я сумею стать достойной партнершей по танцам! Уверена — он всего лишь хотел посмотреть, как далеко может зайти шутка. Есть только одна причина, по которой я нахожусь в Сомерсете.

Мистер Пембертон взял в руки Книгу духов, слегка подбросил и принялся рассматривать.

— Пожалуйста, осторожнее, — сказала я, забирая у него книгу. — Страницы графитовые. Я покажу вам, как это работает, только наберитесь терпения.

— Прошу прощения. — Он поднял руки, будто сдаваясь. — Позвольте вас кое о чем спросить?

— Конечно.

— Тиммонс — весьма любопытная фамилия для особы с французским выговором.

— Это не вопрос. И нет, у меня его нет.

— Нет, есть. Не всегда, но в некоторых фразах он слышен. — Мистер Пембертон без особой нужды коснулся свечей, лежавших в ряд на столе, слегка их поправив. — Обычно, когда вы говорите о смерти.

— Моя мать была француженкой, — ответила я. — Если во мне и есть что-то, напоминающее вам о Франции, это от нее. Сама я никогда там не была. — Я постаралась ответить кратко, надеясь, что он не различит затаенную в моем голосе тоску.

Я покосилась на поднос с сэндвичами, учуяв аромат жареной курицы. В животе у меня уже все улеглось, и он давал знать, что я пропустила обед. Мое тело стало привыкать к регулярным трапезам.

— А вы бы хотели когда-нибудь туда поехать?

Я вспомнила рисунок с maman, позирующей перед Собором Парижской Богоматери.

— Да, — отозвалась я. Мистер Пембертон молчал, словно ожидая подробностей. — Почему вы об этом спрашиваете? — поинтересовалась я.

— Я знаю, что Испания славится великолепными жеребцами. Я иногда подумываю перебраться туда. — Он рассеянно покрутил золотой перстень. Казалось, он хочет поведать больше, но его взгляд переместился к камину, к портрету прадеда Одры, лорду Чедвику Третьему. Мистер Пембертон с опаской добавил: — Иногда мне чудится, будто это место живое, а все внутри — мертвы. — Он снова повернулся ко мне. — Звучит безумно?

— Не для меня. — Мы оба посмотрели на полотно с дедом Одры. Нельзя было отрицать, что в его чертах просматривалась сама суть зла. — Я знаю, вы считаете, будто его жестокость объясняется тяжелым детством, однако все слуги убеждены в ином: он был одержим дьяволом.

Мистер Пембертон фыркнул.

— Люди охотнее согласятся поверить в дьявола — некую внешнюю силу, которой мы не в состоянии противиться, — чем признать собственную жестокость. А вы верите в дьявола, мисс Тиммонс?