Призрак Сомерсет-Парка. Страница 30

Часы пробили полночь. Напоминание о том, что время на исходе. Не говоря ни слова, я выбежала вон и помчалась вверх по лестнице к себе в комнату. Пока я пишу это, мое сердце все еще бешено колотится. Как все запутано, Дружочек! Но все это совершенно не важно, особенно если я столь не уверена в своих желаниях. С таким же успехом я могу пожелать луну с неба. Мне не суждено познать любовь.

Я думала, мне суждено выйти за мистера Пембертона, но, похоже, ему не нужны ни Сомерсет-Парк, ни я.

Глава 26

Войдя в темную комнату, я сразу почувствовала холод и сильный запах спиртного.

Дверь позади захлопнулась. Единственным источником света служила свеча, которую кто-то держал в руке.

Комок в горле пропал, и я обрела голос.

— Мистер Саттерли, — сказала я. — Что вы здесь делаете?

Уильям вымученно хохотнул.

— Я бы мог задать вам тот же вопрос.

— Я надеялась позаимствовать какую-нибудь принадлежавшую леди Одре вещь, которая поможет мне установить связь с ее духом, — ответила я, зная, что ложь должна быть последовательной.

— Вам здесь не место, вы не достойны находиться в этой комнате. — Он попятился и зажег от свечи канделябр на прикроватном столике.

Постель, украшенная рюшами и подушечками, была тщательно заправлена. Она больше смахивала на десерт, чем на кровать, где можно приклонить голову. С одной стороны виднелся смутный отпечаток тела.

— Теперь это ваша комната? — спросила я Уильяма, гадая, что он собирается предпринять, раз поймал меня на попытке взломать замок.

— Должна быть моей. — Он покачнулся. Его галстук был развязан, жилет и сюртук валялись скомканными на полу. — Но нет, сегодня я такой же правонарушитель, как и вы, мисс Тиммонс. — Последнюю букву он протянул, будто шипя.

— Так это вы украли ключ у миссис Донован, — сказала я.

— Просто одолжил. — Он уже успокоился и зашагал по комнате, зажигая остальные канделябры.

Меня не должно было удивить богатое убранство комнаты, но, даже зная масштабы великолепия Сомерсет-Парка, я широко распахнула глаза, когда спальня Одры проступила из тени. Элегантная мебель была обита тканью с нежным цветочным узором. Яркий и нарядный ее вид навевал мысли о летнем саде. Казалось, вот-вот повеет ароматом роз.

Величественный камин был в три раза больше моего, а в громадном зеркале, что висело над ним, отражалась роскошь обстановки.

Комната была довольно просторной и вмещала даже собственную библиотеку с гостиной зоной. Там стоял столик, где можно было выпить чаю с лакомствами. Я представила, сколько неторопливых дней Одра, должно быть, проводила здесь, читая и наслаждаясь своей беспечной жизнью.

И все это только для одного человека? Я подумала о кошеле, что прятала под тонким матрасом, и о том, как мучительно долго мне пришлось собирать деньги, чтобы наконец сбежать от мисс Крейн. И все равно моей пригоршни монет не хватило бы даже на одну из этих диванных подушек.

У нее было так много всего, а у меня так мало! Однако из нас двоих именно я все еще жива, по крайней мере пока.

— Не будь дурехой и не завидуй мертвым, — говаривала maman. — Если бы призраки воистину существовали, они бы просили только об одном: позвольте мне снова жить.

— И заново прожить даже печальные минуты? — переспрашивала я.

— Bien sûr [5], особенно печальные минуты. Именно этого мертвые жаждут, ma petite chérie, снова чувствовать. Но нам-то известно, как все происходит на самом деле.

Уильям поставил канделябр на маленький столик рядом с бутылкой и пустым бокалом. Наполнил бокал и повернулся ко мне. Ворот его рубашки был расстегнут, и я увидела еле заметный красноватый след у него на горле.

— Я понял, что вы пытаетесь ото всех скрыть, — заявил он. — Чего вы по-настоящему хотите.

Меня обдало несвежим дыханием с запахом вина, но я выдержала его взгляд. Я уже поняла — ему нравилось меня пугать.

— Я лишь хочу связаться с леди Одрой, чтобы передать от нее послание супругу, — сказала я.

Уильям с отвращением скривился.

— Он ей не супруг. Они так и не поженились. — Он посмотрел на меня поверх бокала и спросил: — Вы сирота? У вас какой-то недолюбленный взгляд.

— У меня была мать, — ответила я.

— Ваша чрезмерная впечатлительность разит простым воспитанием. Вы и сами хотели бы обладать подобными благами.

— Есть лишь одно благо, к которому я стремлюсь, — быть живой, — ответила я.

Он пропустил мой ответ мимо ушей и вновь наполнил бокал. Что Уильям делал в спальне Одры в такой час? Если он надеялся снова обыскать комнату, то почему здесь царит порядок?

Покряхтывая, Уильям опустился в ближайшее кресло, вытянул ноги и закинул одну на другую.

— Не ожидал проявления столь здравого смысла от того, кто пробуждает мертвецов.

— Я не пробуждаю мертвецов, — возразила я, глядя, как он допивает вино. — Я лишь посредник для того, что и так существует.

Он снова подлил вина, на сей раз старательно вытряхнув все до последней капли. Удивительно, но на бело-розовом ковре не осталось брызг красного вина.

На миг я отчего-то вообразила себе Одру, лежащую здесь в луже крови, с белокурыми волосами, которые выбились из шпилек и разметались вокруг головы. Диадема сползла на бок, безжизненные глаза смотрят вверх, широко раскрытые и обвиняющие. Внезапное видение застало меня врасплох. Я отошла к камину, чтобы оставить между собой и Уильямом как можно большее расстояние.

Прихватив канделябр, я направилась к книжным полкам, высматривая томик потяжелее, чтобы при необходимости швырнуть его в Саттерли. Я находилась в запертой комнате с человеком, которого, судя по нашим с ним беседам, переполняла горькая обида. Мистер Локхарт даже признался, что считает Уильяма виновным в исчезновении Одры.

На стене висела большая картина с изображением, должно быть, матери Одры, леди Чедвик. Здесь она была моложе, чем на портрете в галерее, — моя ровесница, как мне показалось. Определенно присутствовало фамильное сходство, особенно это было заметно по белокурым волосам. Однако вместо жизнелюбивого сияния, что излучала Одра, за мягкими чертами ее матери скрывалась непоколебимая жесткость. Под ее взглядом мне было неуютно, словно она насмехалась над моей скверной осанкой. Леди величественно позировала в розарии с собакой на коленях. Губы у нее были полные, но неулыбчивые. Художник уловил больше сочувствия и жизни в карих глазах песика, нежели у его хозяйки.

— Значит, по-вашему, она все еще существует? — спросил Уильям.

Слова он произносил немного невнятно, но лицо у него при этом было такое, что я догадалась: не только вино, но и горе мешает ему говорить. Он подался вперед, упершись локтями в колени и поддерживая за дно опустевший бокал.

— В виде духа, — ответила я.

— Духа... — прошептал он. Гримаса скорби исказила молодые черты, состарив его прямо на глазах.

Действовать следовало осторожно. Я хотела завести разговор о ночи перед свадьбой и спросить, как он пробрался в эту спальню, однако тем самым я бы признала, что подслушивала. Вопросы нужно было задавать более обдуманно.

— Почему вы здесь? — снова спросила я, мне казалось, если его разговорить, он вполне может разболтать какой-нибудь секрет.

Уильям поставил пустой бокал и подошел к окну. Отодвинул тяжелые шторы, впустив лунный свет.

— Я задаю себе этот вопрос каждое утро, когда просыпаюсь и вспоминаю, что любовь всей моей жизни мертва, а я жив.

Я чуть не уронила канделябр. Из всего, что он мог мне сказать, этого я ожидала меньше всего. Спустя несколько ударов сердца я обрела голос.

— Леди Одра? — осторожно спросила я.

Он кивнул.

Я пыталась осмыслить только что им сказанное. Как такое возможно? Он был подопечным семьи, а она — хозяйкой поместья. Я рассматривала его, силясь вообразить рядом с ним Одру. У мистера Саттерли было слишком отчаянное положение, он не мог стать ей подходящей партией. Даже внешне они чересчур разнились. Она была изящной и благородной, а он — невоспитанным и грубым. Как ни старалась, я так и не сумела представить их вместе.