Академия Аркан (ЛП). Страница 56

— Именно так, — кивает Лас и чуть улыбается, словно Алор только что подтвердила её правоту. — Перевёрнутые карты «существуют» лишь мгновение — как результат плохого исполнения. Арканисты не могут сознательно использовать перевёрнутую карту, так же как не могут её прочитать. К счастью, в чтении карту можно легко «исправить». У карт есть одна сила, одно значение. Ничего больше и ничего меньше.

Пока она говорит, я чувствую на себе взгляды. Я — представительница клана, о котором ходят слухи, что его уничтожила перевёрнутая карта. Но слухи расходятся: был ли это осознанный вызов перевёрнутой карты? Или Каэлис потерял над ней контроль? Первое звучит легендарно страшно. Второе — и вовсе измена.

Я держу язык за зубами.

— А теперь вернёмся к сегодняшнему занятию, — продолжает Лас. — Мы сделаем расклад на смену сезона, когда мы встречаем осень, Сезон Монет. Напоминаю: до Дня Монет осталось чуть больше тридцати дней. Сейчас самое время довести свои навыки чтения до совершенства — они могут помочь вам впечатлить студента настолько, что он наградит вас монетой.

Каждому студенту выдают колоду для занятий по чтению, но выносить её из класса запрещено, чтобы не возникало искушения попробовать карты, которые якобы нам не по силам. Я тщательно перетасовываю колоду и веером раскладываю карты.

Первую карту кладу наверх расклада — это моё настоящее положение. Под ней — центральная проблема, что ждёт меня в новом сезоне. Слева и справа от центральной — то, что известно, и то, что скрыто. А под ними — вероятный исход.

Каждая карта кладётся рубашкой вверх, чтобы их читать по порядку, а затем рассматривать целостно. Я замираю, держа ладонь над верхней. Но не решаюсь перевернуть. От неё исходит странная, неприятная энергия, будто сама карта пытается оттолкнуть мои пальцы.

Я заставляю себя раскрывать их одну за другой.

Верхняя — настоящее положение: Семёрка Мечей.

Центр — проблема: Десятка Монет.

Центр слева — что известно: Рыцарь Мечей.

Центр справа — что неизвестно: Король Мечей.

Нижняя — вероятный исход: Десятка Мечей.

Я долго смотрю на расклад, затем поворачиваю единственную карту, что выпала перевёрнутой, — Рыцаря Мечей. Мои пальцы задерживаются на ней. Рыцарь Мечей… Я мгновенно вижу в мужчине на карте Каэлиса — суровая линия челюсти, глубокие глаза, в которых бушует едва сдерживаемая ярость.

А что скрыто… Король Мечей.

Мысли шумят так громко, что я не сразу замечаю профессора Лас у своего стола. Она издаёт негромкий звук — почти как недовольство, но на самом деле ещё хуже: жалость.

— Тебя ждёт тяжёлая осень перед наступлением зимы, Клара.

— Карты показывают лишь то, что может быть, — парирую я.

— То, что, скорее всего, будет, — мягко поправляет она.

— Но всё же не то, что будет наверняка.

— Для более искусного читателя, возможно, и то, что будет, — её слова тут же заставляют меня вспомнить Арину. Её расклады никогда не ошибались. Будь она здесь, она знала бы точно, что ждёт впереди. Лас легко постукивает по моей парте. — Учись усерднее, Клара. Испытания Трёх Мечей — это не только бой и эффектная работа с картами. Хороший читатель может получить преимущество, заранее зная, что грядёт.

Я смотрю на карты, желая, чтобы они изменились, показали что-то иное, чего я ещё не знаю. Но передо мной только Принц и Король Мечей, обрамляющие карту, означающую День Монет, — Десятку Монет.

Трактовок тут немного. Каэлис и король Нейтор поглотят мой День Монет. А итог?

Десятка Мечей — карта, где человек пронзён десятью огненными клинками. Она предвещает лишь одно: муки.

Глава 29

— Спокойно, спокойно! — Мирион вскидывает обе руки, затем опускает их на колени и тяжело дышит. — Я сдаюсь.

Я выпрямляюсь, отпускаю магию и вытираю лоб. Иногда я всё ещё тренируюсь одна, но вечерами прихожу в Святилище Старших, где можно упражняться в поединках на узкой дуэльной полосе. После тяжёлого начала этого года я решила во что бы то ни стало освоить таро так, как того требует академия. Одна мысль о том, что я могу провалить то, в чём уверена в своих силах, отвратительна. К тому же это единственное место, где я могу по-настоящему развернуться, сражаясь с теми, кто тоже способен использовать полную колоду.

— Непохоже на тебя — так проигрывать, — замечает Элорин своим мелодичным, чуть сонным голосом. Её глаза скользят ко мне. — Если бы только ты могла направить эту же уверенность в рисование Колеса.

— Грубо, — мой тон сух, как и горло, и я иду к большому кувшину с водой, что поставил для нас Тал.

— Рано или поздно тебе придётся это освоить, — продолжает Элорин, не отступая.

— Думаешь, я не хочу? — я пью и бросаю на неё косой взгляд.

— Убегая от практики рисования, ты не приблизишься к мастерству. — Каждое слово она произносит отстранённо-прекрасно, как и всегда. Лицо Элорин редко выдаёт радость, печаль или вообще какие-либо эмоции. Она словно фарфоровая кукла, расписанная яркими красками: её аура спокойна, её облик безупречен. Но, несмотря на радужные ткани, в которые она всегда облачена, в ней порой нет и тени души.

— Она справится в своё время, — Мирион подходит ко мне и тоже наливает воды. Поднимая стакан, он дарит мне тёплую, ободряющую улыбку. Мирион — один из немногих людей, кто никогда не заставлял меня держать оборону.

— Я пойду умоюсь перед ужином, — объявляет он после того, как осушает стакан. — На пустой желудок толку мало.

— Я догоню чуть позже. Мне стоит поработать над рисованием, — я направляюсь к столу и бросаю на Элорин выразительный взгляд. Она лишь едва улыбается — победа её, пусть и мелкая.

Мирион уходит, вскоре за ним — и Тал. Элорин усаживается у огня, раскрыв книгу, снятую с полки вдоль стены святилища. Здесь встречаются экземпляры более редкие, чем даже в библиотеке. Но, увы, ни слова о Мире я так и не нашла. Я кошусь на Элорин, пока рисую, но если она и замечает, то никак не выдаёт этого.

Сорза наконец потягивается с громким стоном и заявляет:

— На сегодня хватит. — Часы она просидела, склонившись над своей картой. Её попытки столь же безуспешны, как и мои, но до прорыва она явно ближе. — Идёшь, Клара?

Я качаю головой. — Иди без меня.

— Спрячу тебе еды в комнате, — не первый раз она предлагает помощь, и всегда выполняет обещанное.

— Ты слишком добра ко мне.

— И не поспоришь, — она машет рукой и уходит.

Теперь остались только мы с Элорин. Я не позволю ей снова уйти раньше меня и потом утверждать, будто я не прилагаю усилий. Склонившись над страницей, я продолжаю механически выводить линии. В этих рисунках нет души. Я не чувствую никакой связи — они столь же безжизненны, как линии Рейтаны Даскфлейм. Но выглядят как работа.

Луна уже поднялась, и ужин давно позади, когда Элорин наконец зевает и с показной грацией захлопывает книгу. Прижимая пыльный том к боку, она задерживает на мне взгляд. Я отвечаю, и время словно тянется дольше, чем вся наша молчаливая дуэль за эти часы.

— У тебя не выйдет, знаешь ли.

Моё перо останавливается. — Что именно?

— Притворяться, что тормозишь обучение, чтобы избежать задания. Не выйдет. — В её безжизненных глазах вдруг появляется новый оттенок. Голубизна мутнеет, темнеет, и я понимаю, какой шторм она прячет под безмятежной маской.

— Я не пыталась тянуть время.

— Ну конечно, — скептически отвечает она.

— Нет, правда, — настаиваю я. А потом слова вырываются сами: — Если уж на то пошло, меня бесит, что у меня не получается рисовать эту карту. Впервые таро не даётся мне естественно, и это сводит меня с ума. — Я вовремя останавливаюсь, прежде чем сказать лишнее. Элорин отводит прядь за ухо, и в её движении мелькает вина.

Люди почему-то склонны говорить при мне больше, чем хотели бы. Элорин сама сказала в первый день в святилище: если я задам вопрос, они признаются в том, что обычно скрыли бы. Только теперь я понимаю, что имела она в виду. Это признание вырвалось у меня само.