Академия Аркан (ЛП). Страница 50

— Прошу прощения? — бровь Вадуина поднимается.

— Какая разница, если карта призвана? Что меняет жест?

Он выпрямляется чуть сильнее, глядит на меня свысока.

— Двойка Мечей, — холодно повторяет он.

Сжав губы, я снова поднимаю руку, намереваясь не уступать. Его движение — быстрее удара змеи. Холодные пальцы сжимают мой запястье, он наклоняется ближе и пронзает меня изумрудным взглядом.

— Двойка Мечей, — повторяет он, как приговор.

Сдерживая раздражение, я устремляю взгляд на колоду, приказывая карте подняться. Она дрожит, почти выскальзывает наружу. Края карт раздвигаются — и…

Падают на пол, рассыпаясь веером. Шорох бумаги по камню кажется оглушительным. Никогда ещё карты не ослушались меня так унизительно.

— Вот почему, — Вадуин отпускает мою руку. — Управление — это связь между твоей сущностью и колодой. Если ты опираешься на движение — значит, не даёшь себе полностью соединиться с этой силой. Более того — ты предоставляешь врагу простой способ обезвредить тебя.

Как Эза, Каэль и Нидус… Чёрт. Он прав. Каэль и Нидус наверняка следили за тем, как я управляла на Фестивале Огня — и доложили Эзе перед тем, как тот запустил свой план.

Я стараюсь не смотреть в сторону Эзы… и всё равно не выдерживаю. Он улыбается до ушей. Как дурак.

От этого тошнотворного, вязкого ощущения в животе становится только хуже, когда Вадуин добавляет:

— К тому же, такие движения заставляют вас выглядеть, как незаконный арканист, убегающий от стражи. Те, кто проходил должную подготовку — как вам, по статусу, положено, — никогда бы себе такого не позволили.

Он не отводит взгляда. Его слова — острые, как лезвие ножа, — оставляют за собой звенящую тишину.

Её прерывает чей-то приглушённый голос. Один из посвящённых, Марлон, говорит своему соседу:

— Шлюха принца, наверное, такая же неуклюжая в постели, как и с картами.

Моя рука сжимает половину колоды в кулаке до дрожи. Я едва удерживаюсь от ответа. Леди не станет опускаться до того, чтобы реагировать на подобные выпады. Но клянусь Двадцатью, как же я хочу дать волю той самой незаконной арканистке, о которой Вадуин так презрительно отозвался.

— Ещё раз, Редуин. Но без движений, — бросает он, делая вид, будто не слышал слов Марлона. Хотя не мог не услышать.

— Тройка Жезлов, — называет он следующую карту классу.

Я быстро собираю карты, рассыпавшиеся по каменному полу. Колода теперь кажется тяжёлой в руке. Исчезло всё — лёгкость, азарт, даже мимолётная радость, которую мне когда-то приносило управление. Я прижимаю кончики пальцев свободной руки под бедро и сосредотачиваюсь на колоде. Тройка Жезлов дрожит. Колеблется. На лбу выступает пот. Поднимайся, чёрт бы тебя побрал.

Вздрогнув, медленно, почти неохотно — она поднимается.

Никогда ещё победа не казалась такой мелкой. Такой пустой.

***

Иногда мне кажется, будто я хожу по Академии с одной рукой, связанной за спиной. С каждым днём это всё больше действует на нервы. Мне нельзя чертить или применять карты выше пятой — потому что первогодкам якобы рано этим заниматься. Первокурсникам строго-настрого запрещено даже пытаться использовать более продвинутые карты — чтобы снизить риск «отката», когда арканист тянется к магии, которую не в силах контролировать. Если бы я показала, на что способна, это вызвало бы слишком много вопросов.

Карты, к которым у меня есть доступ, кажутся мне чужими. Узоры, которые нужно выводить на них, ничуть не похожи на те, которым учила меня Мама. А стиль ведения, которому учит Вадуин, заставляет мой разум, тело и магию двигаться — или не двигаться — так, как я никогда не делала раньше.

А гадание?.. При всём моём уважении к четырём мастям, это всегда было больше по части Арины, чем по моей.

Всё здесь чужое, неудобное. Когда второкурсники или третьекурсники снисходят до того, чтобы взглянуть на нас, посвящённых, их взгляды так и режут — будто вскрывают до костей. Среди моих ровесников тоже мало отрады. Группки и кружки уже начали формироваться, но я не принадлежу ни к одной. Я недостаточно «благородна» для тех, кто из кланов, несмотря на ложь Каэлиса и мои усилия выдать себя за потерянную наследницу. Но по этой же лжи и для простолюдинов я — чужая. Для них я тоже не «одна из».

И всё это сопровождается шёпотом, от которого никуда не деться, как бы я ни старалась. «Ты слышал про беглянку из Халазара?» — «Говорят, она утонула в реке». — «Стража тела не нашла». — «Жутко». И всё в том же духе…

Я молчу, ничего не комментирую. Даже когда однажды вечером в общей комнате Эза бросает:

— Это было прямо перед Фестивалем Огня. Как думаете, неужели кто-то из посвящённых — тот самый беглец?

Никто, похоже, не придаёт этому значения, но сплетни после этого словно только усиливаются.

Моё единственное утешение — неожиданная дружба с Сорзой, Дристином, Луреном и даже Келом. Мы проводим время за едой и после занятий. Но, как только наступает ночь, я всегда отделяюсь и ухожу в более тихие залы Академии — в тёмные, тенистые коридоры, которые раньше казались мне гнетущими, а теперь стали убежищем.

Вдали от чужих глаз я тренирую тело.

Бегаю кругами — вверх на три лестничных пролёта, вниз на три, мимо четырёх дверей — всё быстрее и быстрее, пока не начинает кружиться голова, пока не падаю, пока меня не тошнит. Ставлю стол под высоким окном, цепляюсь за прочный карниз от штор и пытаюсь подтянуться до подбородка. Поднимаю и снова опускаю поваленные статуи, возвращаю их на место — и опять на пол, и снова вверх. Двигаюсь до тех пор, пока ноги и руки не начинают дрожать, пока стены не начинают плавать перед глазами. А как только дыхание хоть немного приходит в норму — начинаю всё сначала.

Больно. Всё тело болит. Но эта боль — слаще любого мёда за завтраком. Будто вместе с потом я выпариваю из себя проклятые коридоры Халазара. Будто, если достаточно изменю себя физически, никто не станет связывать меня с той женщиной, что сбежала из тюрьмы.

Я намеренно избегаю Святилища Старших Арканов, создавая свои собственные уголки для учёбы и практики. Встречаться снова с Эзой, Нидусом или Кайлом, пока я не восстановила силы, мне совсем не улыбается. Но это не значит, что я не сталкиваюсь с другими Старшими.

С тем же Сайласом… На которого я буквально натыкаюсь однажды ночью.

Я на полпути очередного круга по внешнему кольцу крепости — одному из моих любимых маршрутов — когда вдруг слышу:

— Прогуливаешься?

Я едва не падаю от неожиданности.

Сайлас стоит в тени, с видом провинившегося мальчишки, который только что стащил печенье с прилавка.

— Это всего лишь я. Нечего пугаться.

— Ты сам по себе уже причина для тревоги, — говорю я.

Он чуть улыбается.

— Сама тоже вышла прогуляться.

Прогулка? В моём состоянии это выглядит… неубедительно. Пот с меня льёт градом.

— Просто пытаюсь не чувствовать себя такой… жалкой, — признаюсь и себе, и ему.

— Жалкой ты не выглядишь ни капли.

— Милый ты. И врёшь безбожно, — улыбаюсь я.

Он бросает на меня взгляд, в котором читается: ты серьёзно?

— Жалкие не сбегают из Халазара. И не проходят через весь город Затмения, когда от них осталась одна кожа да кости.

— Я делаю то, что должна, — пожимаю плечами. Комплименты звучат искренне, и от этого немного неловко.

— И что же заставило тебя почувствовать себя жалкой?

Мы продолжаем идти бок о бок, пока я восстанавливаю дыхание, и я рассказываю ему, как мне сложно даётся магия в Академии. Как впервые в жизни я чувствую себя неумелой в Таро. Он делится со мной полезными приёмами — что можно попробовать и на занятиях, и вне их.

С Сайласом удивительно легко разговаривать. Так что я совсем не против, когда он приходит снова на следующую ночь. И потом — ещё раз.

Теперь я понимаю, почему Арине он так нравился.

Рутина превращается в ритм. День за днём, всё моё внимание сосредоточено на одном — стать сильнее. Я не смогу ничего добиться, пока остаюсь такой же слабой, какой Халазар меня оставил. Узнать правду об Арине и матери. Сбежать из академии. Помочь клубу. Украсть Мир прямо из-под носа у Каэлиса. Ничего из этого не произойдёт, пока я не стану прежней.