Больница на окраине города (СИ). Страница 12

— Сейчас мы распряжем лошадь и пойдем, — сказала я и поставила на дорогу свой чемодан.

— Погодите, мадемуазель! Кажется, вон там кто-то едет!

Да я и сама уже услышала звук приближавшегося экипажа, который пока был скрыт перелеском.

— Кто-то едет из вашей деревни? — с надеждой спросила я.

— Нет, мадемуазель, наша деревня слева — вон там, за холмом. А едут справа, должно быть, из имения герцога Лавальера.

Это имя пробудило во мне неприятные воспоминания. Впрочем, сейчас выбирать не приходилось, и на этой дороге я обрадовалась бы даже декану Уилкинсу.

Из-за перелеска, наконец, вывернула красивая открытая карета — ландо. Увидев нас, ее кучер натянул вожжи, и экипаж остановился.

— Мадемуазель Эстре? — услышала я голос герцога Лавальера. — Что у вас случилось? И как вы оказались так далеко от города?

— Я ехала в Бёврон, ваша светлость! К пациентке, которой требуется срочная помощь. Да-да, представьте себе, пациенты у меня всё-таки есть!

Возможно, в такой ситуации мне не стоило дерзить, но как только я увидела, с какой снисходительной усмешкой он ко мне обратился, так уже не смогла сдержать себя.

— Я рад за вас, мадемуазель! Но, как я понимаю, сейчас срочная помощь требуется уже вам самой?

Нет, он, кажется, еще и издевался! У меня на языке завертелась очередная дерзость, и мне стоило немалых усилий не произнести ее вслух. Потому что на сей раз он был прав — нам действительно требовалась помощь.

— Да, ваша светлость, наш экипаж сломался, а нам нужно попасть в деревню как можно скорей. И я была бы вам чрезвычайно признательна, если бы согласились довезти нас до Бёврона. Кажется, это уже недалеко.

Я ни за что не стала бы просить об этом для себя. Но речь шла о жизни беременной женщины! И о жизни ее ребенка!

Судя по парадному костюму, его светлость ехал в Тирелис не просто так, а на какое-то важное мероприятие. Но каким бы дурным человеком и ретроградом он ни был, я надеялась, что даже он не откажется нам помочь.

И всё-таки я замерла, ожидая его ответ.

— Конечно, мадемуазель! Позвольте я возьму ваш саквояж! Понс, — обратился он к своему кучеру, — займись экипажем мадемуазель Эстре. А я пока сам сяду на козлы.

О, о том, что его слуга отремонтирует еще и нашу повозку, я не смела и мечтать!

— Благодарю вас, ваша светлость! — в этот момент я была готова простить ему наши все наши прежние разногласия.

— Ну, что вы, мадемуазель, как я мог отказаться от возможности увидеть ваши способности в деле? — насмешливо ответил он.

А я стиснула зубы, чтобы не сказать ему всё, что я думала о его высокомерии! Возможно, я скажу ему. Потом. А пока я должна была думать только о сестре Жака.

Глава 17

Деревушка Бёврон оказалась маленькой и довольно бедной. Два десятка домов вытянулись вдоль дороги, глядя на проезжающих крохотными, затянутыми слюдой оконцами. Построены они были из глины и покрыты соломой.

Мне показалось, что его светлость чуть нахмурился. Возможно, он, как и я, был здесь впервые, несмотря на то что его имение находилось неподалеку. Да и что было делать столь высокородному господину в таком месте, как это?

Когда мы выехали на деревенскую улицу, Жак выпрыгнул из экипажа и устремился к одному из домов. Перед этим домом герцог и остановил лошадей.

— Позвольте мне донести ваш саквояж, мадемуазель Эстре, — вежливо предложил он. — Он слишком тяжел для молодой барышни.

Но я поблагодарила его и отказалось. Мне не хотелось пугать ни роженицу, ни членов ее семьи. А появление в их доме хозяина провинции наверняка сильно бы их взволновало. Да и сам герцог, пожалуй, мог испугаться того, что он бы там увидел.

Чтобы войти в дом, мне пришлось чуть пригнуться. Меня сразу опахнуло тяжелым спертым воздухом, в котором чувствовался запахи и крови, и пота, и несвежей пищи.

— Женщина? — донесся до меня грубый мужской голос. — Кого ты привел, идиот? Женщины не бывают докторами.

Это меня уже не удивляло. Я бы скорей удивилась, встреть меня здесь по-другому.

Разговор происходил в соседней комнате, и я пошла именно туда. Впрочем, роженицы там не было, и я увидела только высокого и крепкого пожилого мужчину, женщину примерно того же возраста и Жака.

— Вы доктор? — недоверчиво спросил меня мужчина. — Хотя какая уже разница? Ступайте туда!

И он указал на завешенную пологом дверь.

— Только не думайте, что мы сможем вам хоть что-нибудь заплатить! — женщина посмотрела на меня исподлобья. — Эсме всё равно уже не помочь.

Неужели это была та самая мать Жака, которая послала его в город за помощью? Такая перемена в ее настрое показалась мне странной.

Но я не стала тратить время на разговоры и отодвинула полог.

По низкой деревянной кровати разметалась молодая женщина. Должно быть, она была без сознания. А ее огромный живот сказал мне, что роды пока так и не случились. У изголовья на коленях стояла плачущая женщина в годах. Значит, матерью была именно она.

Я не сразу заметила, что в комнате была и еще одна женщина. Она бросила на меня угрюмый взгляд и вздохнула:

— Зря вы приехали. Она не доживет до утра. У нее уже нет сил.

Комната была темной и грязной. Уже одно только это было опасным. Но изменить это я не могла.

— Мне нужна вода, — сказала я. — Много теплой воды. И много чистых тряпок.

Я сильно сомневалась, найдется ли в этом доме хоть какая-то чистая ткань. И кажется, сомневалась не одна я. Потому что пожилая женщина поднялась с колен и кликнула Жака.

— Беги домой и принеси все простыни, какие сможешь найти, — сказала она ему.

И мальчишка тут же скрылся из виду.

Я села на кровать, осмотрела роженицу. Она пришла в себя, но сил у нее было так мало, что она не могла даже кричать — только стонать. Бледные губы ее были искусаны до крови. Она смотрела на меня обезумевшим от боли взглядом и, кажется, уже ни на что не надеялась.

— Вы повитуха? — спросила я у той женщины, что сейчас стояла у окна.

Она кивнула и снова вздохнула:

— Ребенок пошел не так, как надо. Такое бывает. Бедняжка так намучилась.

Из-за плохого освещения я не сразу заметила темные пятна и на руках, и даже на животе лежащей на кровати женщины.

— Это синяки? — вздрогнула я. — Ее что, били? Муж?

Меня затрясло от негодования.

— Нет, — покачала головой повитуха, — ее муж помер пару месяцев назад. Потонул. Это свёкор. Характер у него тяжелый. Чуть что не по нему, сразу руки распускает. А может, и свекровь. Она тоже не сахар.

Мать роженицы всхлипнула, отвернулась.

Этот вопрос требовал выяснения, но не сейчас. И я решила вернуться к нему уже после операции. А в том, что операция потребуется, сомнений у меня не было.

— Я же сказала, что мне нужна вода! — закричала я, поняв, что мне ее так и не принесли.

Через минуту в комнате, наконец, появился таз с водой. Принесла его та женщина, что так неприветливо встретила меня. Я вымыла руки, надела халат.

В комнате не было стола, и хирургические инструменты мне пришлось разложить на табурете, на который я постелила взятое с собой полотенце. Я надела халат.

— Эсме ни на что не способна, — неприязненно бросила свекровь, — даже родить.

А потом она увидела в моих руках нож и взвизгнула:

— Вы собираетесь ее резать? Мы не позволим! Бабы испокон веков разрешаются от бремени сами! А если Эсме сделать этого не смогла, то, значит, так тому и быть.

— Подите вон! — со злостью сказала я. А потом повернулась к повитухе: — А вы помогите мне!

У меня был с собой спирт в стеклянной бутыли, и я протерла им и руки, и нож, и живот роженицы. Руки дрожали, и я несколько минут не могла заставить себя сделать разрез.

Я не была уверена в благоприятном исходе операции, но без операции и женщина, и ребенок были обречены. И если я смогу помочь хотя бы одному из них, то стоит попытаться.

Когда я сделала поперечный разрез, и кожа разошлась и хлынула кровь, мать Эсме закричала от страха. Я шикнула на нее, и она закрыла рот ладонью.