Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ). Страница 70

Проснулся я резко, как от толчка. Будто кто то тряхнул за плечо и шепнул в ухо – вставай. Но в избе никого не было. Никаких звуков, только слабый свист ветра за окном. Некоторое время я лежал, прислушиваясь, но не услышал ничего подозрительного.

Но все равно было почему‑то не по себе.

Я так сильно устал за последние дни или интуиция почувствовала какую‑то угрозу? Раньше со мной такое бывало. Не всегда, но периодически. Несколько раз даже крепко выручило.

Я сел, нашарил сапоги и натянул их. Сон возвращаться, похоже, не собирается, а сидеть внутри в темноте невыносимо.

Ночь была тёмная. Звезды будто кто‑то притушил. Пахло сыростью – похоже, на утро обещался дождь. Острог, внутри которого находилась моя изба, был пуст, только где то за дальним сараем что‑то шевельнулось – скорее всего, собака.

У ворот острога стояли два часовых. Оба опирались на пищали и скучали.

– Ночь какая тихая, – сказал мне один из них.

– Да. Даже слишком, – согласился я.

Я вышел из ворот острога.

Город спал. Избы казались неживыми. Лишь в паре из них сквозь окна виднелись маленькие огоньки – светила свеча или лучина.

Я поднялся по лестнице на стену и посмотрел на Иртыш – черный, как смола. Только вдали что‑то мерцало – наверное, кто‑то жег костер. Татары? Едва ли. Скорее всего, рыбаки или охотники из местных.

И вдруг послышался крики.

– Кто ты? Стой! Стой!

Затем за стенами острога разгорелся огонь – стали видны его отблески, а потом раздался чудовищный взрыв. Земля заходила ходуном, изнутри острога вверх ударило пламя и полетели искры, а вместе с ними взлетела крыша порохового склада. Я инстинктивно ухватился за стену, чтобы не упасть.

Мелькнула мысль – живы ли те, кто ночевал в остроге, неизвестно, но пороха у нас теперь точно нет. Остался лишь тот, что в пушках, да который у казаков при себе.

В городке раздались крики, люди начали выскакивать на улицу. В первые секунды никто ничего не понимал.

Какой‑то человек, успев до взрыва перескочить стену острога, забросил крюк на внешнюю стену и быстро карабкался по веревке наверх. Меня поразило то, что он был в казачьем кафтане, хотя кто он, в темноте я рассмотреть не сумел. Судя по всему, именно он устроил взрыв. Никакого оружия, кроме подаренного Ермаком засапожного ножа, у меня с собой не было. Выхватив его, я бросился наперерез.

Глава 7

В темноте на секунду показалось, что это Савва Болдырев. Та же густая, черная, как смоль, борода, такой же кряжистый силуэт в зеленом казачьем кафтане, который здесь только у него одного. Неужели Савва предатель?

Но когда диверсант повернулся и выхватил нож, я понял, что ошибся. Это не Болдырев. И не казак. Лицо – татарское, смуглое, хотя, похоже, намазано чем‑то, чтобы скрыть эту самую смуглость. Густая борода, скорее всего, приклеена.

Татарин притворился нашим сотником, чтобы пройти мимо охраны в острог и взорвать пороховой склад. Надо признать, у него все получилось. Почему вырядился именно в Савву? Скорее всего, из‑за его необычного кафтана (кто там из охраны будет всматриваться, сразу видно, что это Болдырев, а не кто‑то другой), густой бороды, скрывающей половину физиономии и ястребиного носа, так похожего на татарский.

Савва, ну почему тебе его никто не свернул по молодости на бок? Глядишь, лазутчик бы и не пролез.

Но теперь не до шуток. Татарину, чтоб сбежать, надо закрепить крюк на стене, немного спуститься по веревке и соскочить на землю – прыгать с самого верха, с пяти метров, будет высоковато, можно переломать ноги. Даже если сначала повиснуть на руках – у меня нож, останется без пальцев. А еще плюс к этому перед осадой казаки щедро натерли край смесью жира с дегтем, поэтому она стала скользкой, как лед.

У нам уже бежали люди.

У лазутчика оставалось всего несколько секунд, и он кинулся на меня. Нож в его руке был большой, куда мощнее моего засапожного. Татарин широко махнул им, но я оказался наготове, и успел отскочить назад. Враг, осознав, что я не так прост, попытался ударить меня по выставленной вперед руке, я мигом убрал ее, и тут все кончилось.

Грохнула пищаль, тяжелая пуля ударила татарина в спину, и он мёртвый свалился на деревянный настил.

Снизу кто‑то крикнул:

– Что там?

– Всё в порядке! – ответил я.

Ко мне подбежал казак с еще дымящейся пищалью в руках, за ним еще один, и еще. Тут же примчался и Лука – начальник охраны с саблей в руках.

– Савва, что ли? – ахнул он, не разглядев, потому что татарин упал лицом вниз.

– Нет, – ответил я. – Вырядился под него, чтоб пройти в острог.

Мёртвое тело перевернули.

Лука с расширенными глазами от изумления глазами потянул за «Савву» за бороду, и та отклеилась.

– Хитро придумано, – произнес Лука и перекрестился. – А где сам Савва? Небось пьяный у жены под боком валяется? Чего не идет посмотреть на самого себя?

Разговаривать я не стал и спустился вниз. Лестница под ногами скрипела, словно жаловалась на происходящее.

– Мертв! – крикнул Лука вниз.

– Несите его сюда, – послышался в ответ голос Ермака.

Там, где стоял пороховой склад, теперь был обугленный остов. Бревна, черные, как кости после пожара, торчали в небо. Разломанная и отлетевшая крыша валялась неподалеку. Порох хранился ниже уровня земли, изба‑склад стояла над ямой, из‑за этого острог почти не пострадал – взрыв получился направленный ввысь.

Вокруг суетились казаки. Кто‑то поливал остатки огня ведрами воды, кто‑то таскал обгоревшие доски, кто‑то просто стоял, ошалело глядя на развалины.

Пострадали только двое, несших службу у ворот. Один сидел, держась за голову, второй стоял и слегка раскачивался, как пьяный, повторяя:

– Гром… как гром грянул…

Ермак стоял около останков склада.

Я подошел к нему.

– Пороха нет, – сказал он тихо. – Всё. Остался только в пушках, и у казаков, сколько они с собой носили. И всё.

Тело татарина‑диверсанта притащили за ноги в острог. Люди собрались вокруг него. Хмуро смотрели и переговаривались.

– Савва, глянь, – сказал кто‑то из казаков, – ну вылитый ты!

Болдырев вышел из‑за спин и посмотрел вниз. Лицо его перекосилось, будто он увидел двойника.

– Вот те раз, – пробормотал он. – А и правда похож…

И действительно, похож был даже с полуоторванной бородой.

А кафтан – вообще один в один. Он у Саввы особенный, как я уже говорил. Сшит из плотного темно‑зеленого сукна, с красной тесьмой на плечах и швами, обведенными тонкой желтой нитью. Ворот разрезной, с изящной застежкой. Этот кафтан он привез еще из Руси, и очень гордился им.

И вот татарин вырядился в точно такой. Наверное, давно готовили диверсию, но перед штурмом, по счастью, у врагов не получилось.

– Вот как нас обманули, – сказал тихо Ермак, глядя на тело.

Ермак обвел взглядом казаков‑часовых. Те уже немного пришли в себя, хотя были совсем недалеко от склада. Повезло, что не задело отлетевшим бревном.

– Вы что скажете? – спросил Ермак ледяным голосом. – Как вы его пропустили?

Старший из часовых, худой парень с рыжеватой бородкой, переминался с ноги на ногу.

– Мы… приняли его за Савву, Ермак Тимофеевич, – сказал он и сразу взглянул на землю.

– Приняли за Савву? – Ермак не повысил голоса, но так, что слова будто стали тяжелее. – Вы на лицо хоть смотрели?

Казаки опустили головы вниз и ничего не отвечали.

Потом один все‑таки сказал.

– Непонятно было, что это не он… Только когда достал что‑то и фитиль поджег. Да и то, не сразу… Мы же на него не смотрели… Посчитали его своим… А он с окна сорвал пузырь и бомбу туда, внутрь… Мы ничего и сделать не успели. Кинулись к нему – но он крюк на стену, и туда. А потом грохнуло. Бомбу он бросил, бомбу…