Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ). Страница 71

Я подошел ближе.

– Как она выглядела?

– Круглая, – сказал старший. – Такая… глиняная, наверно. Или железная… Фитиль, как у пушки, горел с искрами, а потом – бух!

Он махнул рукой.

– Даже кафтан у него такой же, – вставил кто‑то из толпы. – Ну как тут разглядишь в темноте?

Толпа зашумела. Кто‑то выругался, кто‑то пнул ногой землю.

Ермак окончательно оторвал у тела бороду и спросил у всех:

– Откуда он взялся? – спросил Ермак. – Кто его видел в городе?

Ответили не сразу. Потом вперед вышел один из купцов. Лицо – испуганное, будто боится, что и его в чем‑то обвинят.

– Торговал сегодня на рынке… Мясом… А потом ночевать остался, сказал, что возвращаться по темноте не хочет… Раньше я его не видел, хотя всех тут знаю… Назвал себя Закиром…

Купец развел руками и снова спрятался в толпе.

Ермак постоял еще, не шевелясь, глядя на обугленный остов склада. Огонь уже погасили, но дым еще струился.

– Всё, – громко сказал он. – Разойтись по домам. До утра.

Народ переглянулся и быстро выбежал из острога. Многие из людей, наверное, побывали в нем впервые. Остались одни казаки.

– Что теперь с порохом? – вздохнул Мещеряк.

– С порохом? – Ермак глянул на черные балки, торчавшие из земли, как зубы. – Его нет. Утром будем думать. Сейчас – ночь. Всем отдыхать. Проверить всех купцов, кто у нас остался. Вдруг тут не один такой.

Утро выдалось хмурым. Ночь была тяжелая, тревожная. Думаю, никто толком не спал. Повсюду расхаживали часовые, но город все равно лежал настороженный, будто сам не верил, что проснется целым и в темноте не случится еще что‑нибудь.

На рассвете Ермак созвал всех на совещание. Пришли все, кроме Черкаса. Он, несмотря на ночное происшествие, отправился на лодке в далекую Русь.

– Семен, говори, что у нас осталось, – сказал он.

Наш артиллерист сидел мрачный настолько, что дальше некуда.

– Всё, – сказал он. – Пороха больше нет.

В избе зашевелились и завздыхали. Не то, чтобы это никто не знал, но все‑таки.

– Около каждой пушки остался на пару выстрелов, – продолжал Семен, – и у казаков – на двадцать у каждого. Кто сколько привык с собой пороха носить. У некоторых, может, и тридцать, а у некоторых дай бог десять. И все.

– На большой бой не хватит, – сказал Мещеряк. – Если будем снова защищать стены, надежда только на огонь.

– Огонь есть, – сказал я. – Все огненные трубы на месте. Даже смесь осталась. Половину из того, что было, израсходовали. Но надо делать ее еще. Живица, спирт, жир – лучше с рыбы. Его и добывать проще. За рыбой по лесу рыскать не надо.

– Значит, делаем, – кивнул Ермак. – И огненных труб еще. Бочки вроде есть, у нас их много. Кучум вернется. Залижет раны и вернется, это точно. Живицы у нас море, в лесу сосен тьма, да и остальное будет. Порох теперь экономить. Стрелять только при необходимости. А лучше из лука или арбалета. Будем ждать караваны. А ты, Максим, бросай все дела, и ищи серу. С ней мы сможем делать порох сами.

– Постараюсь найти, Ермак Тимофеевич, – пообещал я.

Я вернулся в свою избу. Около нее до сих пор валялся обугленный кусок бревна, отлетевший после взрыва порохового склада. Но она не пострадала, хотя черная отметина после удара осталась.

А внутри, рядом с лавкой, лежала добыча, доставшаяся мне после дележа трофеев. Я получил ее в благодарность за мои огнеметы очень много. Наверное, больше всех, даже больше Ермака с Мещеряком.

Вопрос, что с этим богатством теперь делать.

Несколько татарских сабель (очень украшенных), пяток ножей, много монет (как ими тут распорядиться?), несколько перстней (их я точно не одену, скорее всего, они снимались с мертвых тел), и самое ценное для меня – два татарских лука со стрелами. Они очень интересны. Как будет время, испытаю, сравню со своим арбалетом. Но это не сейчас.

Теперь, самое главное, наладить безостановочное производство огненной смеси и искать серу. Все остальное – полумеры.

И тут в дверь постучали. Судя по звуку, рукоятью сабли. Потом она резко распахнулась, и снаружи показался Ермак.

– Поехали, – сказал он без всяких вступлений и объяснений.

Мда, ненадолго мы с тобой, Ермак Тимофеевич, расстались. Ну спасибо, хоть постучал, потому что здесь вообще было принято ходить в гости без стука. Ну разве что в темноте ситуация менялась, потому что места дикие, идет война, и неузнанный гость сильно рисковал своим здоровьем.

У городских ворот стояли уже оседланные лошади.

Ермак поехал первым, следом я, за нами Матвей Мещеряк, нахмуренный, будто у него болела голова, и начальник разведки Прохор Лиходеев. Позади на лошадях сидели три казака‑охранника, с суровыми лицами и длинными пищалями на ремнях.

Я быстро догадался, что встреча будет с разведчиком. На такую я уже однажды ездил, когда нас предупредили о нападении на рудник, и поначалу Ермак тоже ничего не говорил мне.

Мы ехали по лесной дороге. Утренний воздух был влажным и прохладным, лес пах смолой и сыростью. Деревья по обеим сторонам дороги казались одинаковыми, бесконечными – высокие сосны, иногда березы, местами осина и редкие кедры. Дорога постепенно становилась уже.

Мы ехали не слишком долго, и остановились, когда впереди показалась фигура человека.

На дороге стоял татарин. Он держал за повод небольшую темную лошадь, был без оружия – по крайней мере, его видно не было. Я сразу понял, что это не Шамсутдин, которого мы встречали в прошлый раз. Этот человек был моложе, худее, лицо у него было угрюмое, непроницаемое. Он носил простой серый кафтан, подпоясанный веревкой, и старую шапку из овчины.

– Вот, – сказал татарин, не произнеся никаких слов приветствия и протянул Ермаку какой‑то сверток.

Ермак взял его, потом повернулся ко мне и молча передал мне в руки.

– Смотри.

То, что я принял за сверток, оказалось куском толстого войлока, промазанного глиной. Он был тяжелый, плотный, на ощупь похожий на сырую шерсть. С одной стороны войлок выглядел практически целым, а вот с другой был сильно обожжен, почернел, глина на нем обгорела и покрылась трещинами. От войлока еще исходили остатки запаха гари.

– Что это такое? – спросил Ермак у татарина.

– Это Кучума, – ответил тот без эмоций, будто речь шла о чем‑то совершенно обычном. – Его воины испытывали это, прежде чем уйти в степи. Они хотят не бояться огня.

– Ты сам видел это? – спросил Мещеряк.

– Да, – ответил татарин. – Издалека. Его воины надевали одежду из этого, и их поджигали. Они горели, но не гибли. Это было не очень далеко отсюда. А потом они продолжили идти в степи. Но я смог подобраться и утащить кусок ткани.

Я щупал и осматривал ткань. Похоже, от огня она спасала. Вопрос, какие были температуры и как долго горел огонь, но тем не менее. Мы из подобного материала делали перчатки для наших «огнеметчиков», но здесь он был гораздо толще.

– Спасибо тебе, – сказал Лиходеев, и передал татарину слегка позвякивающий кошель. – Если еще что‑то узнаешь, сразу говори.

Татарин кивнул, запрыгнул на лошадь и быстро, даже не попрощавшись, уехал.

– Плохо дело, – сказал я. – Этот войлок предназначен специально, чтобы выдерживать огонь.

– Что значит «выдерживать»? – переспросил Мещеряк.

– Значит, что огнемёты, на которые мы рассчитывали, теперь будут намного слабее, – ответил я прямо. – Внутри войлочной одежды огонь будет жечь хуже.

– Смотрите, – продолжил я, показывая войлок. – С одной стороны он почти целый, огонь его не прошел насквозь. Только поверхность обгорела. Если воины Кучума оденутся в такие накидки, то смогут залезть на стены.

Все замолчали. Мещеряк мрачно потирал подбородок, Ермак хмурился, Лиходеев задумчиво смотрел в землю.

– И что теперь делать? – спросил наконец Ермак.

– Надо думать, – ответил я. – Усовершенствовать огнеметы. Но и это не поможет полностью. Теперь они знают, что наш огонь не всесилен, и их уверенность вырастет. Огонь перестанет быть для них смертельной угрозой, а станет лишь препятствием.