Трофей темного короля (СИ). Страница 17

Волосы тоже не заплели в привычные косы, оставили распущенными. Глаза подвели черной краской, губы — красной.

Мне не нравился мой внешний вид.

Аристид вошел неслышно, но я ощутила темную энергию ёрума кожей. Я вообще научилась распознавать его присутствие задолго до того, как он появлялся в поле зрения. Не слухом, и даже не предчувствием. Чем-то глубже, на уровне инстинкта. Его аура… Невидимая, но ощутимая аура, сплетенная из мрака и власти. Темная энергия, неумолимая, проникающая сквозь стены, сквозь мое самообладание.

Алэр вошел с вальяжностью хищника, уверенного в своей добыче. Взгляд алых глаз скользнул по служанкам, заставив их склонить головы в уважительном поклоне, затем остановился на мне.

Любовался.

Но в этом любовании не было ни капли восхищения, лишь плотоядное влечение, голодный интерес. Предвкушение. Предвкушение власти, контроля, обладания. Я была для него не больше, чем изысканное блюдо, предназначенное для утоления ненасытной жажды. Жертва.

Сердце бешено заколотилось в груди, но я старалась дышать ровно, держать спину прямо.

— Ты всё же сделал меня своей игрушкой.

— Своей маитэа… — произнес бархатно, с хрипотцой, приближаясь.

— Я никогда не стану твоей возлюбленной, алэр. Никогда.

Воздух сгустился, стал почти осязаемым. Служанки замерли, словно каменные статуи.

Алэр ухмыльнулся. Высокий и статный, как всегда безупречно одетый. Словно древний бог. Тщательно уложенные темные волосы; глаза… его глаза — омуты, в которых легко утонуть.

— Сейчас в тебе говорит злоба, но обещаю, ты полюбишь меня, — прошептал он, подойдя почти вплотную. Горячее дыхание коснулось моей шеи, вызывая дрожь отвращения.

— Не полюблю…

Аристид тихо засмеялся.

— Птицы всегда возвращаются в клетку, Эмили, а знаешь почему? Они привыкают к клетке и… к хозяину, — произнес одновременно властно и мягко, обволакивая, проникая в самое нутро голосом, каким убеждают безгрешных ангелов отречься от рая.

Захотелось отдалиться, но не успела…

Всё случилось быстро.

Он развернул меня, дерзко, без предупреждения, спиной к себе, будто я марионетка, а он — кукловод, дергающий за нити моей воли. Спина уперлась в твердую мужскую грудь. И вдруг — обжигающее касание губ к моей шее. Прямо на глазах у слуг.

Отвращение захлестнуло волной. Я попыталась вырваться, дернулась, но его хватка лишь усилилась, стальные пальцы впились в мою кожу.

— Аристид, прошу… — прошептала дрожащим голосом. Мольба застряла в горле.

В ответ ёрум лишь сильнее прижался.

Я почувствовала его возбуждение, настойчивое и пугающее. Внутри все сжалось в ледяной комок. Алэр будто не слышал моих протестов, словно я была лишь вещью, принадлежащей ему по праву.

Ошеломленные слуги смотрели. Жадно, неотрывно, внимательно. На их лицах выступил румянец. Мой разум метался, ища выход, лазейку, способ прекратить ужасное представление. Я предательски покраснела, на глаза навернулись слёзы.

Страсть? Да, она была — в нем. Напористая, властная, хищная. Но во мне — лишь отвращение, смешанное с паникой. Мое тело не откликалось, оно бунтовало. Каждый поцелуй ощущался как клеймо…

— Прекрати…

Хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, лишь бы избежать этого… этой демонстрации силы, этой пошлости, этой абсолютной власти, которой он наслаждался, демонстрируя на глазах у всех.

Наконец, ёрум отстранился. Резко, внезапно, оставив меня дрожать, словно осенний лист на ветру. Кожа горела там, где он касался…

— Я ненавижу тебя, Аристид.

Алэр усмехнулся краешком губ.

— Любовь, Эмили, — произнес степенно, — это пепел ненависти, из которого прорастает самое прекрасное и самое разрушительное пламя. Ненавидь, но однажды, моя маитэа, ты не сможешь сопротивляться, и позволишь ему гореть.

И он ушел. Оставив меня стоять, сломленную, оскорбленную, с пеплом ненависти на обожжённой, после поцелуев, коже и пламенем страха в сердце.

Слуги торопливо собрались и, поклонившись, поспешили на выход. Счастливые и довольные, ведь будет что обсудить за обедом, обговорить и приукрасить, конечно же.

Я попросила задержаться Фриду.

— У вас будут поручения, лирэя?

Я затравленно посмотрела на старшую служанку, не веря услышанному.

— К чему официальный тон? Убери его. Это по-прежнему я! Ничего не изменилось.

— Изменилось. Вы, Эмили, маитэа нашего алэра. И относиться он приказал соответственно.

— Никакая я не маитэа! — воскликнула в сердцах и тяжело задышала.

Фрида дернулась от громкого окрика.

— Да… Понимаю. Вам сложно. Но просто нужно время привыкнуть и… принять.

— Прошу, Фрида, хотя бы ты относись ко мне, как раньше…

— Хорошо, лирэя.

Я благодарно кивнула.

— Что с Адамом? Где он? Ты знаешь?

Старшая служанка зажевала губы, нервничая. Сжала пальцами передник, оглянулась. Попросила жестом подождать, ринулась к двери, выглянула в коридор и потом, когда убедилась в отсутствии «лишних ушей», вернулась и продолжила заговорщическим шепотом:

— Алэр принес только тебя, но я слышала, как он приказал стражам немедленно отправиться в Черную Пустошь за кем-то… Возможно Адамом.

— Какой ужас…

— Пока не переживай, лирэя. Если я что-то узнаю, обязательно сообщу.

— Спасибо… Спасибо большое… А Рагнар Верене? — я сжала ладони Фриды в своих. — Где он? Позови его, пожалуйста.

Служанка побледнела.

— Нельзя, лирэя! — с упреком отозвалась она. — Алэр запретил приближаться к тебе всем, кроме слуг!

— Но что с самим Рагнаром? Как он? В порядке?

Женщина снова пораженно ахнула, не понимая моей гиперболизированной обеспокоенности за советника алэра.

— Да нормально всё с ним! — буркнула и вырвала ладони. — Ладно, лирэя, побегу. Дел много, а ты пока отдыхай. И не волнуйся, хорошо? За Адама если узнаю, сообщу.

Фрида ушла, а я, не зная, чем себя занять, прошлась по периметру комнаты, осматриваясь и прислушиваясь к различным шумам: короткие беседы стражников за дверью, серное дыхание вулканов, крики птиц. Подошла к шкафу, осмотрела содержимое, вытащила тонкий кардиган и, желая прикрыть обнаженность платья, накинула сверху, подпоясала. Красную помаду стерла с губ салфеткой и выкинула.

Села на кровать. Задумалась, ощущая неровный ритм, отбиваемый моим израненным сердцем. Сердцем, пережившее слишком много эмоций за чересчур короткий промежуток времени. Самых разных, самых многогранных, самых сложных. Хочется смеяться Аристиду в лицо с холодной отстранённостью, наблюдая его жалкие попытки заставить мое сердце… полюбить.

В Эдильборге верили, из ненависти рождается самая сильная любовь. Какая любовь получается на фундаменте из беспринципности и нарушенных границ чужой гордости? Не любовь, скорее — привычка, привязанность, отчаянное желание сбросить оковы, без возможности выгнать обидчика за порог.

Аристид вернулся вечером.

Вошел без стука, не видя смысла в таком ненужном правиле этикета. А может — в этом заключалась его маленькая, садистская игра. Демонстрация власти. Напоминание о том, что мои границы не имеют для него значения.

Я сидела на кровати и рассматривала свои сжатые пальцы, пытаясь удержать внутри бурю ярости, рвущуюся наружу. Она клубилась во мне, густая и ядовитая, словно концентрированная кислота.

— Зачем ты пришел? Поиздеваться?

— Думаю, нам необходимо больше общаться, если мы хотим… сблизиться, — насмешливо произнес он.

Я подняла голову.

— Ты хочешь! Говори за себя, алэр.

Наши взгляды встретились. В его глазах — пламя. В моих — лед.

Аристид улыбнулся шире, приближаясь.

— Я хочу, маитэа, безумно хочу с тобой… сблизиться.

От двусмысленности фразы к горлу подкатила тошнота. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. На губах правителя мертвых земель играла усмешка. Он наслаждался моей ненавистью. Она забавляла его, питала его самолюбие.

Кровать прогнулась под весом мужского тела. Судорожно выдохнув, я отшатнулась к изголовью кровати и обняла колени. Страшно сидеть близко к алэру. Кожа шеи до сих пор горела после его утренних поцелуев, и я до озноба в теле боялась повторения. Или чего еще хуже…