Десять тысяч дней осени (СИ). Страница 4

И снова — дикая скорость. И вновь — все внимание на трассу. Дархан, впившийся в руль, вспомнил о твари лишь через несколько секунд. Но вспомнив, подумал, что забыл испугаться. И вот он страх, грязный, липкий, заполнивший весь его живот. От отвращения Дархан резко крутанул баранку влево, словно с запозданием решив отъехать от неведомой твари. В последнее мгновение в мозгу остро вспыхнула картинка — маленькая Камилка встречает его с работы, он элегантно становится на колени, а дочь, хохоча греет-трогает замерзшие на морозе уши.

Кап-кап-кап. Дархан с трудом разлепил левый, затекший глаз. Правый и не думал открываться. Внутри было светло. Машина задействовала аварийное освещение. Кап-кап-кап. Кровь, собравшись густым озерком на подушке безопасности, капала куда-то вниз. Дархан почувствовал невероятную тяжесть в теле. Было трудно дышать. А вот боли как не бывало. Кап-кап-кап. Машинка-то ничего. Выдержала такой кордебалет, но его спасла. Дархан попытался оглядеться по сторонам, но резкая боль едва не отрубила его. Дышать тяжко. Почти невозможно. Остро запахло бензином. Он сгорит, наверное, заживо. Хотя нет, вряд ли сгорит. Дышать уже не получается. Почему он не паникует. Скорее заставив себя, чем паникуя на самом деле Дархан начал ритмично махать кистью. Рука плохо, но все же слушалась его. Он вспомнил ИВЛ в реанимации. Когда вот так же бился рукой, боясь, что не сможет дышать. Говорить он не мог, во рту торчала толстая трубка. Но врач, мудрый и усатый, объяснял, что сейчас, после наркоза, все мышцы еще расслаблены, а возможно и атрофированы. И если вынуть трубку, легкие просто не сделают вдох. И все же Дархана такое объяснение тогда не устроило. Слезы градом покатились из глаз, он сильнее забил рукой. Врач лишь легонько придержал руку, попросив потерпеть. А вот сейчас нет ни врача, ни трубки. И все для Дархана кончено… Что-то бросилось на него сквозь разбитое боковое стекло. Дархан успел подумать, что это не может быть тварью с трассы. Та была серой, какой-то землистой. А тут — что-то наше, живое.

— Жив? Дарик⁈ Жив? Эй!

Алмаз осторожно попытался вытащить Дархана, все никак не получалось расцепить ремень. Пошарив в кармане куртки, Алмаз достал нож и в несколько движений перерезал ремень. Дархан медленно опустился ему на руки. Осторожно, но стремительно, Алмаз вытащил Дархана из машины и поволок к трассе. Дархана сильно тошнило. Боль сковала тело, дышать стало совсем невмоготу. Однако Алмаз все тащил и тащил его, постоянно оглядываясь на машину. Заметив, что Дархан не может дышать, Алмаз быстро осмотрел его, потрогал за шею, от чего Дархан провалился в забытье. Очнулся он от методичных, тыльной стороной ладони похлопываний по щеке. Крепко запахло спиртом. Алмаз срезал ножом кончик шприца. Увидев, что Дархан пришел в себя, сказал:

— Сейчас больно будет, братка.

Облив лезвие ножа йодом из аптечки, Алмаз поднес его к горлу брата. Дархан до конца думал, что это шутка какая-то, трюк, может брат хочет срезать пуловер? Поняв, что ему режут шею, Дархан попытался поднять руки, но уже не мог. Мозг, вопящий о недостатке кислорода, отказался соображать. Лишь на задворках билась мысль, что родной брат режет ему горло. Никаких оправданий этому поступку Дархану найти не удалось. Напоследок подумал, что слава Аллаху, отец не узнает об этом никогда.

Очнулся Дархан от дикой боли в горле. Он попытался было дышать носом, но ничего не получилось. И тут же глубоко, со свистом вдохнул воздух через горло. Что-то там мешало ему дышать, что-то торчало и свистело. Дархан не мог поднять руку, но понял, что все это время дышал именно так. ИВЛ? Нет, он катит по трассе. Он в люльке. А Алмаз ведет мотоцикл.

— А-а-грх-грх-г, — Дархан понял, что не может сказать ни слова. Что-то мешало в горле. Изображать Сашу Грей было нелепо и больно. Алмаз, заметив движение, сказал:

— Тихо сиди, не разговаривай. У тебя шприц в горле, вылетит или проглотишь, задохнешься. Кислорода катастрофически не хватало. Дархан все время проваливался в сон, но Алмаз запрещал ему спать. Смутно запомнились темные, безжизненные переулки городишки, куда Алмаз закатил его на своем моцике.

Глава 2

Дархан пришел в себя на операционном столе. Алмаз возился с веной, толстой иглой вкалывая систему. Пожилая женщина копошилась у столика справа. Все было загажено и неимоверно запущено. И в этой антисанитарии ему собираются делать операцию? Дархан понял, что шприца в горле больше нет. Трубка ИВЛ.

— Шара, ему точно от этого ничего не будет?

Женщина, продолжая быстро и методично протирать, и складывать в лоток какие-то инструменты, даже не повернулась.

— Не об этом сейчас думай. Его бы вытащить, вот задача. Вводи скорее, нам давно пора начинать.

— А если Артық явится. Я хлорки прихватил, но…

— Не явится. Закир ей только вчера…

Это были последние слова, которые Дархан услышал. Через пару секунд он парил над нежно-розовым ароматным вишневым садом и кристальным прудиком с оранжевыми карпами где-то в Японии, в которой никогда не был.

Дархан оглядел комнату, в которой лежал. В грязные, давно не мытые окна, пытался пробиться свет тусклого осеннего солнца. Книжный шкаф. В углу — телевизор. Телевизор почему-то стоял на полу, экраном к батарее. Запахло жареным углем. Если бы не укутанные туманом серые высотки за окном, Дархан непременно бы подумал, что он сейчас в деревне. Прислушался к гулу. Да, ошибки быть не могло. Топилась самая настоящая печь.

— Э-э-э, — говорить он мог и больше не было никаких трубок в горле. Но горло саднило и болело, словно во время острой ангины. На звук пришел Алмаз с копченым казанком, который он держал сквозь полотенце. Поставив казанок на стол, осторожно налил бульон в стакан, развел его чем-то белым. Развернувшись, посмотрел на брата.

— Пить хочешь?

Дархан покачал головой.

— Погоди, сорпа остынет, я тебя накормлю.

Дархан отвернулся к стене. Алмаз не уходил. Робко спросил:

— Как Гуля?

Дархан, так и не повернувшись, бросил небрежно:

— Нормально.

Алмаз все не уходил. Он чувствовал, как братец ждет услышать хоть какую-то весточку о бывшей семье. Воздух словно наэлектризовался в комнате. Выдержав паузу, Дархан, для которого каждое слово давалось с пыткой, выпалил целую фразу.

— Хорошо твоя Гуля. В Штатах живет. Муж — американец. Твой совсем по-казахски не говорит. Еще двое — от нового мужа родилось. Я их ни разу не видел. Вот, летом приехать собиралась.

Брат ничего не ответил лишь подошел к серванту и зазвенел там чем-то. Дархан повернулся. Дрожащей рукой брат налил себе полстакана водки и выпил залпом. Закусывать не стал лишь сидел и тупо смотрел перед собой. Очки его — нелепые и несуразные были замотаны синей изолентой. Видать неплохо прилетели в бордюр. Когда он так успел зарасти? Только вчера Дархан съездил ему по морде. А сегодня уже по ежу на щеках. Дархан слегка завидовал брату. У самого не росло даже пушка.

— Честно сказать, я рад, что у Гули так все сложилось. У пацана нормальный отец появился.

Дархан закашлялся. Алмаз пытался подать тому тряпку, но Дархан лишь вяло отмахнулся.

— Давай, выпей еще. Может поплачешь, легче станет, — Дархан ухмыльнулся.

Алмаз решительно закрутил крышку, поставив водку обратно в сервант.

— Больше пить не буду. Мама этого не любит.

— Ее больше нет.

Алмаз осторожно потрогал бульон. Накрыл крышкой казанок и лишь после этого круто развернулся к Дархану.

— Что? Что ты такое говоришь?

— Матери больше нет. Мы звали тебя на похороны.

Воспоминания о матери больно задели и самого Дархана. Как бы не хотелось позлорадствовать над братцем, но Дархан лишь отвернулся к стене и ни на какие вопросы брата больше не отвечал. А тот ушел в другую комнату и выл там, как зверь.