Десять тысяч дней осени (СИ). Страница 3

— Держаться! Зубами за воздух цепляться, младший сержант! Ты меня слышишь? Это приказ!

В палате было тесно и душно. У самой койки, прикрыв ладонями причинные места, в парадной форме стояли: командир ВЧ 7120-ВВ полковник Алдамжаров, замкомполка Мустафин, чуть подальше в вечном недоумении дышал полковник Жаксегельдинов. Хлипкий ВСПР-щик, которого несметная ватага посетителей сместила в центр палаты, не нашел ничего лучшего, чем усесться на койку. Перекинув ногу в хромовом сапоге через колено, он птицей оглядывал собравшихся, не словом, но видом показывая, что именно вот так и надо. Ну а за офицерьем — его братуши-сослуживцы, радостные, словно только сбежали в увольнительное. Заметив на губах Дархана такую слабую еще улыбку дружно, без приказа заорали «Ура!».

Из липкого сна Дархана выдернул пристальный чей-то взгляд. Привычка просыпаться, когда на тебя смотрят шла вместе с ним по жизни с того самого дня, как стальная заточка-антенна пронзила сердце. Сдернув кожух, Дархан мутными глазами уставился на смотрящего. Зябкая дрожь встряхнула его тело. Лишь диким усилием воли он постарался сохранить спокойствие.

— Ты?

Голос предательски дрогнул, хотя всеми силами Дархан пытался задать этот вопрос как можно небрежнее и безразличнее. Алмаз, весь измятый, какой-то неряшливый, в отвратительных старомодных очках смотрел на него с ужасом и удивлением. Очки (Дархан был уверен, что таких больше не производят) делали глаза Алмаза еще нелепее и беспомощнее. Выбравшись из коляски, Дархан побрел к машине, даже не взглянув на брата.

— Отец сказал отвезти тебя домой. Собирайся быстрее, мне некогда.

Сев в машину, Дархан тут же запустил мотор. Не было в этом никакой необходимости. Без полноценного ужина и сна он вряд ли куда-то бы поехал. Но сейчас, пока эмоции душили, переполняли его, Дархан не знал, как быть. Всю дорогу репетировал эту встречу с братом. И вот сидит в машине, не знает, что делать и как себя вести. В зеркало заднего вида Дархан осторожно наблюдал за братом. Тот стоял как вкопанный, а потом бросился в его сторону.

— Эй! Как ты сюда попал⁈ Зачем⁈ Зачем! Тебе нельзя сюда. Нельзя.

Алмаз с силой рванул дверцу машины и бросился к Дархану с объятьями. Его трясло, по щекам катились крупные слезы. Дархан с силой оттолкнул брата. Тот уткнул лицо в ладони, продолжая безмолвно рыдать.

— Хватит нюни лить. Не разжалобишь. Садись в тачку. Если есть что важного, захвати. Сюда ты больше не вернешься.

— Ты… ты ничего не понимаешь. Сюда нельзя. Тебе отсюда не выбраться…

Алмаз упал на колени, затем уткнул голову в кучу жухлой листвы, словно читал намаз. Дархан подошел к нему и брезгливо пнул по ноге.

— Э… нарик хренов. Завязывай концерт. Отец при смерти. На тебя мне посрать, но если я его не увижу, то и тебе не жить. Услышал⁈ Быстрее давай, нам всю ночь ехать.

Алмаз беззвучно мотал головой.

— Что? Не поедешь? Ты, тварина, просравшая семью… — Дархан, наклонившись, подхватил Алмаза за руку и, подняв, как следует встряхнув за грудки, — Я Дамирке обещал… я детям обещал, — от лютой злобы Дархан задыхался, словно питбуль, тяжело дыша в лицо Алмазу, — а из-за тебя… я твои сратые концерты тут слушать не буду. Поедешь как миленький! Доставлю к отцу, а там делай, что хочешь…

Алмаз посмотрел в глаза Дархану. Взгляд был ясным. Осознанным. Неужели трезвый?

— Тебе не уехать отсюда. Никогда!

Алмаз попытался вновь обнять брата. Коротким в щеку Дархан лишь хотел остудить нелепый пыл братца. Да и не удар был это вовсе. Так, шапалак, пощечина. Однако и этого хватило, чтобы очки слетели, звякнув о бордюр, которому именно в этом месте зачем-то понадобилось выбраться из-под листвы. Алмаз бросился искать очки словно от этого зависела жизнь. Швырнув в него листву ногой, Дархан сел в машину и медленно поехал со двора. Ну его к черту. Сейчас он не владеет собой. Чего доброго, и вправду искалечит доходягу. И тогда (Дархан знал это точно) отец не простит его. До самой смерти. А может и после смерти. В зеркало заднего вида Дархан заметил, как Алмаз, наконец-то разыскавший свои очки, бросился к нему, крича что-то вдогонку. Злорадно улыбнувшись, Дархан прибавил газу. Заставляя бежать за собой этого нелепого, близорукого человека, Дархан словно вымещал на нем все эти годы обид и безразличия. Все этому очкарику вечно сходило с рук. Он, Дархан, должен то, должен это. А Алмазик — молодое дарование. Он не как все. Следует проявлять снисхождение. И то, что сходило с рук Алмазу, никогда не прощалось Дархану. А больше всего бесило вечное это желание идти наперекор судьбе, делать не как другие. И ладно бы толк. А то — за что не возьмется, все поперек жопы. И родители решают проблемы, куда сынок загнал их по своей глупости. Хорошо так жить. Рисковать, ничего не бояться. Предки и старший брат все покроют. А он будет делать как хочет. Наперекор судьбе. Вот она его судьба. Валяться в жухлой листве в Аллахом проклятом городе, выглядеть как бомж, просравший все на свете. А если бы Алмаз тут сдох? Ведь не нашли бы ни за что, подключи Дархан хоть всю казахстанскую полицию. Братец всю жизнь забивал на догмы и принципы. Отец, напротив, строго блюл традиции. А он, Дархан, словно маркитанская лодка, вынужден скитаться между хотелками Алмаза и уставами отца. Самая позорная роль, за которую он себя иногда ненавидел. Глянув в зеркало, Дархан понял, что Алмаз давно уже отстал и возится у мотоцикла. Потягаться хочет? Дархан уделает его.

Где-то в глубине души Дархан понимал, что мотоцикл из прошлого века не может тягаться с его новым каракалом. Братец плелся где-то позади, отчаянно фаря и сигналя. Он выжимал из бирюзового бедолаги все соки, но Дархан лишь играючи прибавлял газу, чтобы держаться от братца не дальше сотни метров. Плутать по незнакомому городу в потемках не хотелось. Он выгонит братца на трассу, а где-то у стелы резко остановится, перехватит Алмаза и закинет в машину. Если и есть тут какие-то важные вещи, то Алмаз непременно о них скажет в дороге. Дархан еще не знал, позволит ли он вернуться за ними или нет. Его больше забавляла другая мысль. В багажнике, справа от аптечки валялся здоровенный моток широкого скотча. Скотч, сама по себе, вещь незаменимая. А тут представлялась возможность использовать его по новому назначению. Что, если связать Алмаза? Отец, узнав, конечно побухтит. Но всегда можно рассказать о пируэтах Алмаза возле подъезда. Мол буйный был, возможно под солями. И он, Дархан, принял такое решение, чтобы обезопасить драгоценного Алмазика, которому вдруг, да вздумается покинуть машину на ста сорока километрах в час. Детское запирание не поможет. Алмазик — круглый отличник. Эта мысль так позабавила Дархана, что он пулей погнал машину к стеле. Мотоцикл остался далеко позади. Там, на окраинах города мерцал его одинокий фонарь. Здесь же, на трассе, темень была такая, что яркие неоновые фары освещали лишь узкий коридор. Переключение на «дальний» не сильно помогло. Дархан понял, что занимается ребячеством. В кромешной тьме эта гонка до добра не доведет. Надо съехать с трассы, дождаться брата, оставив включенной аварийку. Поговорить спокойно. Все объяснить. Может и обмануть. Мол, отвезу к отцу, побеседует, а дальше, если хочешь, вернешься. Алмаз все время жаловался на гиперопеку. Вот пусть сам и решает. Не привезти тоже нельзя. Сам Алмаз не простит Дархану, что тот не дал проститься с отцом. От последней этой мысли Дархана покорежило. Он снова додумывал за брата мысли, которых, возможно, и не было в помине в его непутевой голове. Дархан начал плавно сбрасывать скорость, выискивая удобное место для съезда на обочину. Что за черт. Машина, вместо торможения, стала разгоняться. Сбылись пророчества завистников, что тачки еще новые, что совсем необкатанные, что иностры-производители хотят протестировать их на казахстанцах, а уж потом пустить в цивилизованный мир. Тормоз не работал. Ручник (если крохотную сенсорную кнопку на приборной панели можно было назвать ручником) и не думал слушаться. Сто девятнадцать… Сто двадцать… Медленно, но неотвратимо, машина набирала скорость. Может свернуть с трассы? Нет, на такой скорости в степи он точно разобьётся. Сто тридцать три… Вот же проклятье. Дархан пытался вилять, чтобы сбросить дикую прыть. Ясно было, что на такой скорости любой маневр вышвырнет его к шайтану. Вцепившись в руль Дархан отчаянно жал в педаль тормоза, которая застыла на месте. Проклятая электроника. Были бы ключи, можно было выдернуть их нахрен и тормознуть двигателем. А здесь кнопка «старт» и не думала реагировать. Оставалось одно — держать курс, вцепившись обеими руками в руль. Малейший поворот или кочка и Дархан слетит с трассы или перевернется. Сто пятьдесят восемь, сто пятьдесят девять… Дорога слилась в одно сплошное бегущее полотно. Дархан уже не видел, что происходит по сторонам, все внимание было приковано к трассе. Удержать! Удержать машину во что бы то ни стало. Приближаясь к двумстам, он, давно уже перечитавший все молитвы, какие смог вспомнить, на секунду подумал, что бензин рано или поздно кончится. А до этого надо держать, вцепившись всеми силами, руль, не позволяя колесам повернуть ни на миллиметр. Паниковать Дархан начал, когда на спидометре значилась неимоверная цифра — двести тридцать два. Точнее Дархан думал, что паникует, до этого самого рубежа. И вот теперь, когда в принципе он ни на что не реагировал и уже ничего не мог поделать, Дархан стал задыхаться. Снова, как в девятнадцать лет в том жутком бараке закололо сердце. Закололо так, словно Реквава (а может и другой хирург) и не вынул заточку тогда, на операционном столе. Двести тридцать семь… двести тридцать восемь… двести тридцать девять… двести сорок. Скорость продолжала расти. Просто спидометр не предусматривал цифры выше. Давно уже гирляндами сияли всевозможные «алярмы» и «предупреждения». Пищали сигналы, нежное сопрано голосового помощника, напоминавшее о критической опасности, казалось напуганным. И вдруг все замерло-остановилось. Медленно колыхались степные кустарники по краям трассы, пыль неторопливо мельтешила в ярком снопе фар. Пропали все звуки, стало тихо. Дархан тупо смотрел на полыхающие от слабого ветерка, зонтики кураев. И вот в правом окне появилось что-то длинное, узкое, серое. Дархан лишь запомнил, как нечто повернуло крохотную лохматую голову, словно пыталось рассмотреть его получше. Молочный свет электронного спидометра на секунду отразился в жухлых ассиметричных глазах. Нелепо, неуклюже, словно нехотя, существо попятилось назад, извиваясь, словно змея, скрылось в зарослях кураев. Дархан же запомнил длинные, кривые, со свернутыми назад коленками конечности, которые при всем желании невозможно было назвать ногами.