Десять тысяч дней осени (СИ). Страница 2

— Она сирота теперь. Отца нет защитить. Значит я ее отец. Еще раз обидишь — өлтіремін! — последнее слово прозвучало так грозно, что Дамира невольно вздрогнула.

Уже потом, много позже, Дамира все рассказала мужу. Дархан в ответ лишь ухмыльнулся, отшутившись, что может и вправду убьет. А сам крепко задумался — обижает сироту, за которую заступается отец. Что он за муж, который не может защитить жену. Умного Дархану в голову тогда ничего не пришло, а наутро он заказал Дамире цветы. Калы, которые та очень любила.

Дархан посмотрел на циферблат часов. Восемь шестого. Где же чертов город? По навигатору давно уже добрался до окраин. Солнце и не думало садиться за горизонт. Засветив ему в глаза ярким светом, оно на секунду ослепило Дархана, а когда тот пришел в себя, увидел длинную гранитную стелу с орлом на вершине. Выйти что ли, сфотографироваться? Дархан усмехнулся. У каждого в Казахстане есть фото с такой стелой. Чтобы заснять орла, фотографу приходится отойти так, что люди на фото выходят меньше тыквенных семечек. А если брать крупно, то орел не войдет в кадр. Город выскочил на Дархана, словно собака из подъезда. Начинался он сразу слепыми, безжизненными трехэтажками, покосившимися заборами с вечной сеткой рабица, какими-то пыльными киосками. Дархан хотел остановиться возле первого магазинчика. Сразу было видно, кофе тут не продают, но хотя бы минералки отпустить должны. Где же люди? И вообще — жилые это дома или нет. Вон там, за засыпанной жухлой листвой детской площадкой возвышается дом. Вроде и стекла имеются. До точки, отправленной братом, оставалось не больше пяти километров. Нечего время терять. Заберет Алмаза, перекусит, если найдет где и тут же домой. Поспать хотя бы тройку часов. Дархан понимал, что разговора не избежать, он заготовил много фраз, которые хотел выпалить братцу при встрече. Фразы не случайные. Фразы колкие и едкие. Это отцу вздумалось напоследок увидеть Алмаза. А ему, Дархану, плевать. Было время он стучался к брату в душу, хотел, чтобы как в детстве, без тайн и секретов, все вместе. Но у Алмаза свои виды. И Дархан ему, как старший брат, совсем не нужен. Давно уже братья стали чужими. Дархан не гордый. Не нужен, ну и черт с ним. А вот то, что Алмаз забил на родителей — этого Дархан ему не простит никогда. Кто он сейчас? Жалкий спившийся алкаш? Нарик? Обомжевший в край бичарашка, которому просто понадобились деньги? Плевать. Дархан привезет Алмаза отцу, там и оставит. А отец пусть сам решает, что с ним делать. Может вообще не говорить ничего? Ляпнуть небрежно, мол, папа приказал, мое дело доставить? И молчать всю дорогу. Заткнуть, если будет о чем-то спрашивать. Заткнуть грубо, жестоко. Ах, как жаль, что кипят-клокочут невысказанные, такие горячие слова. Не удержится Дархан. Выскажет все, как на духу. А еще (и это очень даже может случиться) вытащит хилого братца из тачки и наваляет подальше от отцовьих глаз. Вот потом пусть уж катится с окровавленной ватой в разбитых ноздрях. На заднем сиденье. Справа. Подальше от Дархана.

Дархан вкатил в утопающий в осенней листве двор. Начал покрапывать скучный колючий дождик. Ржавые качели, растянутые между бетонными столбами бельевые веревки. Ну и где его искать? Ни квартиры, ни адреса. Лишь точка. «Дворники» уныло стирали редкие капли. А что там зеленое у подъезда? Дархан осторожно покатил машину вперед, понимая, что из-за листвы совсем не видит дороги. Черт побери, не может быть. Дархан пулей выскочил из машины и бросился к не до конца накрытому брезентовым кожухом мотоциклу. Дархан сдернул кожух. Сердце радостно застучало. Он самый. Шестьдесят второй. Дед покупал его с рук. Дархан до сих пор помнит до одури резкий запах в покрасочном боксе. И яркий, словно игрушка сияющий свежей, такой необычной для транспорта бирюзой мотоцикл-красавец. Дед пригнал моцик на дачу, а маленький Дархан с Алмазом на коленях объездили в люльке пол-области. Семейной легендой на тоях балагурили о том, как дед сменял моцик на никому не нужную однушку в Балхаше. И как в ГАИ инспектор не хотел регистрировать новый цвет. Нет такого цвета, «береза», говорил он. И хоть дед с отцом по-русски и по-казахски объясняли, что никакая это не береза, а бирюза, инспектор все же вписал в техпаспорт «зеленый», отдал «честь» и пожелал езды без происшествий. И вот моцик тут. Видать, ушлый Алмазик подсуетился и выклянчил аппарат у кого-то из многочисленных родственников. Дархан любовно гладил приборную панель, никелированные ручки, массивный бензобак. Оседлав моцик, Дархан с наслаждением ухватился за штурвал, прикосновение моментально перенесло его в далекое жаркое лето девяностых, когда дядька учил братьев езде на «Урале» в паре километров от поселка. Дархан хохотал от счастья, гоняя с дядькой по степи, заросшей полынью, до сумасшествия пахнущей горечью земли и солнца и желал лишь одного — прожить и состариться здесь, в этих степях, под этим небом. Слушая лестные похвальбы дядьки, Дархан влюбился в езду на мотоциклах.

Дождь накрапывал все сильнее, Дархан слез с седла, обошел моцик, забрался в люльку. Как же тут тесно. А ведь раньше они свободно помещались с Алмазом, да еще и место оставалось для совсем уж мелких братишек-сестренок. Накрывшись чехлом, Дархан вдыхал свежий осенний воздух. Согревшись, усталый Дархан тут же провалился в сон. Снилась ему родная-ненавистная войсковая часть ВЧ 7120-ВВ. И лютый, зимний вечер, когда в шестом бараке началась лютая резня. Он, отличник боевой подготовки, младший сержант Селимгариев, первым среди конвойного расчета ворвался в барак. А там, обдолбанный до скотоложства зека Кирьянов по кличке «Хляпа», размахивая невесть как попавшей к нему заточкой, изготовленной из радиоантенны, невидящими красными от наркоты глазами, оглядывал барак в поисках жертвы. Заливая дощатый пол кровью, стонал на коленях зека Цхай. Из разодранной заточкой щеки кровь лилась непрекращающимся каскадом. Позади Хляпы на дальних нарах валялся бригадир ДядьКоля и не было понятно, жив он или мертв. Старшина Терликбаев, вскинув АК, грозно прошипел:

— Кирьянов, сука!.. заточку в сторону, сам мордой на пол!

Кирьянов медленно, словно во сне повернулся к старшине. Во взгляде ненависть и злобу тушила непробиваемая, беспощадная тупость. Было ясно, Кирянов ничего не понимает и на слова реагировать не будет. Но стрелять нельзя. Цхай корчился у самых ног Хляпы. ДядьКоля был на линии огня. И Дархан двинулся вперед. Вырубить этого доходягу, ему, чемпиону района по боксу, ничего не стоило. Кирьянов, медленный словно беременная корова, особо и не заметил, как в челюсть прикатил солидный увесистый свинг. Лететь ему было недалеко. Ударившись головой об печку, Хляпа свалился в узкий проход между нарами, так и оставшись лежать с открытыми глазами. Дархану до смерти захотелось рассмотреть заточку, которой Хляпа навел столько шороху. Опустившись на колено, он потянулся к заточке, которую Хляпа так и не выпустил из рук. И пропустил стремительный, резкий удар. Поначалу не было больно. Лишь при вдохе что-то мешало в груди, а на выдохе стало царапать. Еще вдох. Лоб покрылся ледяным потом и боль, резкая, пронзительная. От которой тошнило. Засвистело в ушах. И вот над ним уже столпились сослуживцы и дежурный санитар, который с первого же взгляда произнес: «Каюк пацану!». Наступила темнота. Страшная, как могила. Стало нечем дышать. Дархан помнил крепкий брезент, на котором его тащили в медчасть. А заточка-антенна так и торчала из груди. Вдох — помеха. Выдох — острая боль. И снова темнота. В памяти застрял вопрос — почему его тащат и солдаты, и зеки?.. Вообще-то не положено… Глупый вопрос… Не найдя на него ответа, Дархан снова потерял сознание…

— Держись! Зубами за воздух держись! Слышишь… Селимгариев!.. Держаться до конца! Это приказ! — властный, не терпящий возражений голос военврача Реквавы выдернул его из густой, липкой пелены, в которой Дархан увязал все сильнее. Везли ли его куда-то либо оперировали прямо в санчасти, он уже давно не понимал. Перед глазами — калейдоскоп огней, запахов, звуков. Он очень устал. Не было ни боли, ни страха. Лишь желание закрыть веки и заснуть. Возможно навсегда. Но снова и снова Реквава кричал своим зычным голосом, колдуя над его грудью. Веки вздрагивали. И Дархан вновь видел огромного военврача в заляпанном кровью, наспех накинутом на китель с майорскими звездочками белом халате.