Крик Ворона (ЛП). Страница 30

— Сначала мы должны разобраться с этим, Селеста, — говорит доктор.

— Я не подчиняюсь твоим приказам, Призрак, — Селеста кладет руку на бедро. — Я не одна из твоих сучек из «Нулевой команды».

— Я твой наставник, соплячка.

— И это важно, потому что...? — она разводит руки в широком жесте.

— Я тебе плачу, так что заткнись.

— Намного лучше, — ее внимание возвращается ко мне, а я просто таращусь, как будто меня застукали на шоу уродов.

Что происходит? Как я оказалась здесь, а эти двое смотрят на меня?

— Думаешь, Шторм сильно ударил ее или что-то в этом роде? — спрашивает она.

Меня словно молнией ударило.

Ксавье. Похищение. Ворон. Бомба.

Он упал. Ворон упал с обрыва с бомбой в руках.

Я так быстро вскакиваю, что они оба вздрагивают. Медсестра нащупывает что-то в своей блузке. Нож.

Должно быть, это коллеги Ворона. Они единственные англоговорящие люди, с которыми я столкнулась после Ворона.

Ужас подкатывает к горлу. Я открываю рот, но слова не выходят. Я боюсь задать вопрос. Слезы текут по моим щекам, потому что я каким-то образом знаю. Абсолютно точно знаю ответ.

Я просто отказываюсь в это верить.

— Ворон, — мой голос – это призрачный шепот, который дрожит. — Где он?

—Bonjour (с фр. Привет), — фальшивый доктор переходит на французский. — Меня зовут Джулиан.

— Нет, не так, — фальшивая медсестра тоже говорит на безупречном французском. — Это Призрак. Не надо ей врать.

— Где Ворон? — повторяю я, на этот раз гораздо громче. Они ведут себя так непринужденно, что хочется схватить их и встряхнуть.

— Он ушел, — она говорит так ясно, что мое сердце перестает биться.

Мои ногти впиваются в матрас.

— Ушел?

— Да, ты видела, — она машет рукой в воздухе. — Этот придурок Шторм и его чертовы игры заставили их обоих разбиться на том берегу. Мы вовремя спасли тебя. Там было...

Она продолжает говорить, но я уже не слушаю. Мой пульс скачет, и все, что я слышу, – это слова Ворона перед тем, как броситься с обрыва.

Для меня честь умереть за тебя.

Мои уши закладывает, и комната превращается в тысячу белых слоев.

Острая боль пронзает мою грудь. Я прижимаю к ней руки, задыхаясь. Это гораздо хуже, чем, когда я получила известие о смерти мамы. Тогда я выбрала оцепенение в качестве убежища. Теперь же все сильные чувства нахлынули на меня, лишив дыхания.

А человек, который подтолкнул меня к борьбе с этим оцепенением, теперь ушел.

И никогда не вернется.

Из моего горла вырывается гортанный всхлип, который эхом разносится по всей комнате. Я задыхаюсь. Не могу дышать.

Я не могу дышать, черт возьми.

— ... Ворон...

Один из них произносит его имя, и это единственный раз, когда я смотрю на них. Призрак и Селеста не только были здесь все это время, но и говорили. Их лица превратились в размытые линии, словно я смотрю на них через мокрое от дождя окно.

— Великолепно, — говорит Селеста. — Она вернулась. Я сказала, не рассказывай полиции ничего о Вороне – или о нас, разумеется. Это только помешает допросу. Просто скажи, что упала с лестницы, и один доброжелательный джентльмен отвез тебя в больницу.

— Ты все еще мишень, — произносит Призрак. — Но кто-то будет присматривать за тобой, пока вся опасность не будет устранена. Ты даже не почувствуешь их присутствия. Такова воля Ворона.

Еще один всхлип вырывается из моей груди. Слово «воля» такое окончательное. Такое реальное.

Ворона действительно больше нет, и все мои надежды на перерождение теперь не имеют никакой силы.

Я снова стала просто самой собой, и понятия не имею, что с этим делать.

***

Ранний вечер сменяется ночью. Все еще лежа на больничной койке, я смотрю в окно. Слезы не высыхают на моих глазах. И вряд ли когда-нибудь высохнут.

Ворон пробыл в моей жизни всего несколько недель, но этого хватило, чтобы глубоко запечатлеть себя в моем сердце.

Я хотела умереть, но, поскольку у меня был Ворон и вкус жизни, я была достаточно глупа, чтобы просить о большем. Хотеть большего.

Теперь все исчезло.

Призрак и Селеста ушли во время моего срыва, и я благодарна им за это. Я никогда не была из тех, кто нуждается в утешении.

Зная, что оба они – коллеги Ворона, а значит, убийцы, сомневаюсь, что они смогут меня утешить.

Так не похожи на Ворона. Он был грубоват, но у него было золотое сердце. Не его вина, что он был порабощен той жестокой жизнью, которую прожил.

Еще одна слеза скатывается по моей щеке и падает на подушку.

Селин заботится о Шарлотте. Моя подруга сказала, что я пролежала в больнице три дня. Удар по голове может привести к такому. Результаты анализа крови еще не готовы, но МРТ в норме.

— Все будет хорошо, — произнес доктор Бернард. Но он говорил только о физической боли.

Шрамы, засевшие глубоко внутри меня, никогда не заживут.

Если только...

Мой разум вернется к той оцепенелой фазе, когда ничто не имело значения. Никаких эмоций. Никаких переживаний. Мне было просто все равно. Если я смогу вернуться в ту фазу, все будет хорошо.

Боль так сильна, что я больше не могу с ней жить. Я не настолько сильна, чтобы пережить еще одну смерть за такой короткий срок.

Мои пальцы сжимают конверт, который оставил для меня Призрак. Ворон выплатил все мои долги. Теперь папин дом свободен от рук банка.

Я должна радоваться, что наконец-то вернула себе папин дом, но от мысли, что буду жить там без Ворона, по щекам текут новые слезы.

Он даже оставил мне все свои деньги. Мне это не нужно. Мне нужен только он.

В дверь стучат.

Я вытираю щеки. Наверняка мои глаза красные и опухшие, но мне все равно.

Возможно, оцепенение вернется раньше, чем я думала.

Рада видеть тебя снова, старый друг.

Доктор Бернард заходит внутрь, за ним по пятам идет Селин. Она выглядит обеспокоенной, но в то же время счастливой. Странно.

—Bonsoir (с фр. Добрый вечер), Элоиза, — говорит доктор Бернар. — Тебе лучше?

Я механически киваю, даже не пытаясь сесть.

Плащ оцепенения так близок, что я чувствую, как он обволакивает меня.

— Пришли результаты анализа крови, — доктор Бернард смотрит на бумаги в своей руке. — Ничего серьезного, но...

Неужели я каким-то образом заболела раком?

Хорошо.

— Поздравляю, Элоиза. Ты беременна.

Я так быстро перехожу в сидячее положение, что голова начинает кружиться.

— Эй, полегче, — Селин рядом со мной. Она помогает мне сесть и поглаживает мою руку.

Я таращусь на доктора Барнарда, не веря своим ушам.

— Вы уверены?

В голове мелькают цифры. Мой период овуляции. Время, когда мы занимались сексом. По крайней мере, десять дней назад.

— Да. Мы обнаружили 30 мМЕ/мл ХГЧ в твоей крови. Это даже не серая зона. Он положительный, — доктор Бернард протягивает мне результаты. — Убедись сама.

С дрожащими руками и учащенным сердцебиением я смотрю на график. Вот он. Пик ХГЧ. Хорионический гонадотропин человека – он же гормон беременности – значительно выше серой границы от 6 до 24 мМЕ/мл и прямо в позитиве выше 25 мМЕ/мл.

Oh. Mon. Dieu ( с фр . О. Мой. Бог).

Я... беременна.

От осознания этого на глаза наворачиваются слезы. Только теперь это слезы счастья. Я улыбаюсь, плачу, веду себя совершенно нелепо, но ничего не могу поделать со вспышкой восторга.

Я беременна.

Через девять месяцев я подарю кому-то жизнь и стану матерью, какой была для меня мама.