Крик Ворона (ЛП). Страница 29

Он касается своими губами моих. Поцелуй короткий и нежный, на вкус как сладкая капитуляция.

Когда он отстраняется, в его глазах плещется нежность.

— Потому что это означало бы отказаться от себя.

— Если ты закончила быть отвратительной, — Шторм подходит к краю обрыва. Он выбирает ветку и рисует ею крестик. — Встань здесь, Элоиза.

Как бы я ни сжимала челюсть, мои зубы лязгают.

Руки Ворона обхватывают меня, и на секунду я чувствую себя в безопасности, как будто со мной ничего не случится.

Боже. Почему он не появился в моей жизни раньше, чтобы я успела насытиться им?

Я задыхаюсь, зарываясь лицом в его грудь. Если есть возможность воскреснуть, я хочу встретиться с ним снова на всю жизнь.

— Ты не имеешь никакого отношения к смерти своей матери, — пробормотал Ворон мне на ухо. — Это все Шторм. Не вини себя за это.

Я озадачена его заявлением, но чувство вины толкает меня в грудь. Я пытаюсь посмотреть на него, но его руки крепче обхватывают меня.

— Ты доверяешь мне? — шепчет он мне на ухо.

Я киваю ему в грудь, фыркая. Но ему не придется проверять мое доверие своими точными навыками. Я покончу с Ксавье еще до начала игры.

— Когда я тебя толкну, лежи.

И тут я понимаю, что он не только гладит пальцами мой бок, но и возится с жилетом. Так незаметно, что даже я этого не заметила.

Я открываю рот, чтобы спросить, но он качает головой.

Что он планирует?

Неважно. Мой план намного проще и логичнее.

— Ты идешь или нет? — Ксавье снова шевелит пультом.

Ворон берет мою руку в свою большую и ведет туда, где стоит Ксавье, широко расставив ноги, с глупой ухмылкой на лице. Но в глубине его взгляда есть что-то стеклянное, роботизированное, нечеловеческое. Я не могу отделаться от мысли, что, возможно, все, что он делает, – это из-за наркотика, который он принимал десятилетиями.

Мне было бы жаль отца, если бы он не стремился причинить боль мне и Ворону.

Ворон ставит меня на крест, обозначенный Штормом на краю обрыва. Камешки вылетают из-под ног и падают в темную воду внизу. Дикие волны разбиваются о гигантские, раздробленные скалы. Даже если бомба не убьет меня, падение обязательно это сделает.

Мои конечности снова начинают дрожать, и требуется все силы, чтобы не разрыдаться.

— Не смотри вниз, — бормочет Ворон, вставая между мной и Ксавье. — Сосредоточься на мне.

Я так и делаю, и мягкость его спокойных голубых глаз успокаивает меня. Он смотрит на меня с глубоким чувством тоски, словно сожалеет обо всем и ни о чем одновременно.

Когда я пожелала смерти при первой встрече с ним, то и подумать не могла, что мы окажемся здесь. Или что он будет бороться со смертью вместе со мной.

— Je t'aime (с фр. Я люблю тебя), — шепчу я. Если не скажу ему об этом сейчас, вряд ли у меня когда-нибудь появится шанс.

Его брови сходятся вместе, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, когда Ксавье перебивает его.

— Иди к дереву, Ворон, и...

Все происходит слишком быстро.

Ворон толкает меня на землю. Я вздрагиваю от боли. Затем с моей груди снимается тяжесть.

— Нет. Нет! — я вскакиваю на трясущиеся ноги, всхлипывая.

— Лежи! — кричит Ворон, изо всех сил пытаясь удержать Ксавье в своей хватке.

— Нет! — я бегу к нему, слезы затуманивают мой взор. — Не делай этого! Не надо!

— У моей жизни все равно никогда не было цели, — Ворон улыбается, держа на расстоянии вытянутой руки сопротивляющегося Ксавье. — Для меня честь умереть за тебя, Элоиза.

— Нет! — кричу я, но уже слишком поздно.

Ворон и Ксавье падают с обрыва.

Мое сердце падает вместе с ними.

Черная дыра пробивает мою грудь и лишает дыхания. Я падаю на колени у самого края, готовая последовать за ним, когда что-то вонзается мне в шею.

Это так же больно, как укус пчелы. Игла?

Мир становится черным.

Смерть.

Какое странное ощущение.

Я знал, что однажды умру. Во время очередной операции. Из-за «Омеги». Что бы это ни было, все это скучные и пустые причины. Ничего запоминающегося, что могло бы остаться со мной.

Я никогда не думал, что умру из-за единственной женщины, которая показала мне смысл жизни.

Какой славный способ умереть.

Я бы сделал это еще тысячу раз, лишь бы она была в безопасности.

Рыдания Элоизы разносятся ветром и разрывают мне грудь. Они такие грубые и гортанные, что прожигают дыру в моем сердце. Я сказал ей, что не заслуживаю ее слез.

Но эта упрямая женщина никогда не слушает, не так ли?

Потом всхлипывания прекращаются, и я благодарен ей не за то, что больше не слышу ее голоса, а за то, что надеюсь, она не видит моего падения в ад.

Она уже достаточно насмотрелась на смерть. Теперь пришло ее время жить.

Когда мы падаем с обрыва, я прижимаю тело Шторма к своему, а жилет зажимаю между нашими грудными клетками. Если он взорвет бомбу, то мы оба разлетимся на куски. Не очень весело умирать, обнимая его, но это справедливо. Мы со Штормом из одной породы. Два одурманенных демона в аду Аида. Мы убили столько, что хватит на всю жизнь.

Пора отправиться в настоящий ад.

Возможно, даже захватить всю эту чертовщину.

Я закрываю глаза, но вместо демонов за веками появляется ангельское лицо.

Элоиза. Она улыбается мне с той теплотой, которая растопила мое холодное сердце.

— Живи, Элоиза, — бормочу я.

Мир рушится.

Я тону.

Густая черная вода душит меня. Ноздри забиваются, а волны разбиваются вокруг меня.

Я даже не дергаюсь и не задыхаюсь.

Зачем мне вообще жить? Я последую за папой и мамой. Буду в безопасном месте, где меня не тронут.

Не придется прощаться и видеть, как умирают те, кого я люблю.

Что-то дергает меня за лодыжку, словно утягивая вниз. Я остаюсь подвешенной посреди воды, плыву, дрейфую.

Это не имеет значения. Все закончится в любую минуту.

Голос зовет меня. Он грубый и глубокий. Глубоко внутри меня возникает толчок.

— Живи, — шепчет он мне прямо в уши. Сильные руки тащат меня вверх, крича. — ЖИВИ, ЭЛОИЗА!

Я задыхаюсь, в легкие поступает воздух.

Я открываю глаза, и темная вода исчезает, превращаясь в знакомые белые стены. Запах стирального порошка наполняет ноздри, и меня охватывает чувство облегчения.

Больница.

Что я здесь делаю? Что случилось?

Я пытаюсь повернуться на бок. Резкая боль пронзает мою голову.

Merde (с фр. Дерьмо).

Я провожу рукой по лбу, и мои пальцы натыкаются на толстую повязку. Во рту так сухо, что кажется, будто я пробую песок и бумагу.

Два человека смотрят на меня так, будто я пришелец. На мужчине медицинский халат. Слишком маленький размер, из-за чего его мышцы натягиваются на ткань. У него потрясающая оливковая кожа и пронзительные карие глаза.

Даже очки в толстой оправе не могут скрыть их глубину или странное золотое кольцо вокруг радужки.

Женщина одета как медсестра. Ее губы накрашены в тошнотворный оранжевый цвет. В остальном она потрясающа. Ее волосы цвета красного дерева стянуты в тугой хвост. Она также носит очки. Только они без оправы и подчеркивают ее зеленые глаза, но они кажутся... ненастоящими. Как будто это не их настоящий цвет.

И оба наблюдают за мной, как будто я их подопытный кролик.

Никогда раньше не видела их в больнице.

— Как думаешь, она нас слышит? — спрашивает медсестра по-английски, проводя рукой перед моим лицом. — К черту. Пойдем, Призрак. У меня есть дела. Например, убить Аарона и прочее развлекалово.