Крик Ворона (ЛП). Страница 22

Мое сердце разрывается, и я инстинктивно иду к нему, желая утешить его.

— Это из-за наркотика у тебя приступы?

Он кивает.

— Абстинентный синдром.

— И... — я осекаюсь, не желая задавать вопрос, но нуждаясь в ответе так, как не нуждалась никогда. — Какое отношение к этому имеет мой отец?

Его губы подергиваются от отвращения.

— Доктор, мать его, Джонсон – крестный отец «Омеги». Мы были его лабораторными крысами.

Я задыхаюсь, отшатываясь назад, как будто кто-то ударил меня в живот. Я закрываю рот руками и качаю головой. Мама говорила мне, что отец был связан с наркотиками, но я думала, что он был дилером или кем-то в этом роде, а не тем, кто использовал их на детях.

Mon Dieu (с фр. Боже мой).

Мой отец – тот, кто заставил Ворона страдать. Мой собственный отец – хладнокровный убийца. Тошнота подкатывает к горлу.

— Тебе лучше перестать его ждать, — Ворон засовывает руку в карман брюк, его мышцы напрягаются. — Он мертв уже пять лет. Несколько наемных убийц «Преисподней» убили его, чтобы он больше не делал ничего подобного «Омеге».

Я закрываю глаза, по щеке катится слеза. Отец, который, как я думала, однажды вернется, оказался чудовищем. Я всегда знала, что он замкнутый, но теперь полностью понимаю, почему мама держала его на расстоянии от нашей жизни. Она любила его. Я знаю, что любила. Это было видно по тому, как она радовалась, когда он появлялся. После него она никогда не смотрела на других мужчин. Но она была умна. Она должна была знать, что с ним что-то не так, поэтому и сказала мне никогда не подходить близко, чтобы не обжечься, как она.

— Он не заслуживает твоих слез, — пробормотал Ворон.

Я открываю глаза и смотрю в его потемневшие глаза.

— Я плачу не по нему. Я плачу по тебе.

Подушечка его большого пальца касается моей щеки, вытирая влагу. Выражение лица Ворона смягчается. В глубине его глаз плещется глубокая боль. Я не вижу, а чувствую, как он переживает свою трагедию.

— Я тоже не заслуживаю твоих слез.

Почему он говорит такие вещи? Он с детства живет в аду.

Я сжимаю его руку и склоняюсь к его прикосновению.

— Ты заслуживаешь всего, Ворон.

— Такие, как я, пожинают только то, что сеют. Я не святой. Я убиваю, чтобы иметь цель в жизни. Чтобы чувствовать себя живым. А иногда и это, блядь, не работает.

Я собираюсь возразить, сказать ему, что, если бы его не похитили в детстве, ничего бы этого не случилось, но он останавливает меня.

— Ты не похожа на нас. Ты не доктор долбаный Джонсон и не заслуживаешь наказания за его грехи, — он убирает руку с моего лица, и я оплакиваю потерю. — Так что двигай своей симпатичной задницей. Мы уходим.

Он снова укладывает оружие.

Я остаюсь на месте.

— Я позвоню в полицию.

Он бросает на меня неодобрительный взгляд через плечо, как будто я только что оскорбила его.

— Серьезно? Думаешь, гребаная полиция может остановить таких, как мы? Мы убиваем их офицеров, как чертов спорт!

— Неважно. Я не уйду.

У меня перехватывает горло, и страх овладевает мной. Пресловутые убийцы идут за моей головой, но меня пугает не это, а возможность умереть в глуши, и Ворон поплатится за то, что защищал меня.

Он так быстро разворачивается, что я отшатываюсь назад. Он сжимает мои плечи, и на его лице появляется кровожадная гримаса.

— Хватит быть долбаной упрямицей! Я думал, ты больше не хочешь умирать.

— Дело не в упрямстве, — я пытаюсь вырваться из его хватки, но его пальцы впиваются в мою плоть, будто сталь. — Я не хочу провести остаток жизни в бегах с мишенью на спине. Твои коллеги-убийцы все равно найдут меня. Если суждено умереть, то я сделаю это здесь. В доме моей семьи.

— Элоиза... — он предупреждает, вены на его шее почти вздулись от напряжения. — Не заставляй меня перекидывать тебя через плечо и вытаскивать отсюда силой. Потому что я, блядь, сделаю это.

— Единственное, что ты сделаешь, – это уйдешь, — я легонько подталкиваю его к двери. — Это не имеет к тебе никакого отношения. Не создавай разлад со своими коллегами из-за меня. Они могут убить и тебя.

Я не успеваю моргнуть, как он толкает меня одной сильной рукой. Мои голени ударяются о край дивана. Я падаю с воплем назад.

Ворон настигает меня. Он ползет по мне, его бедра зажимают мои между собой, а его острый взгляд смотрит на меня с чистой злобой. Внутри меня поселяется страх. И все же что-то в суровости его лица делает его черты гораздо более привлекательными. Коварными. Неземными.

— Видимо, мысли о самоубийстве так и не выветрились из тебя, — он сжимает мой подбородок между большим и указательным пальцами. — Думаешь, это будет один удар и спокойной ебаной ночи? У них есть личная неприязнь к тебе. Они сдерут с тебя кожу живьем и испортят это милое личико, прежде чем почувствуют удовлетворение. Ты этого, блядь, хочешь?

— Думаешь, я не боюсь? — кричу я, ударяя его в грудь. — Боюсь! Я в ужасе! Но я не позволю втягивать тебя в это. Это не твое дело.

— Тогда я сделаю это своим делом.

Его губы прижимаются к моим. Я задыхаюсь, но звук поглощается его настойчивыми, страстными движениями.

Его язык не требует доступа. Он погружается внутрь и пирует на мне. У меня перехватывает дыхание. Бесхребетная.

Трепет пробегает по позвоночнику и оседает между ног. Экстаз, которого я никогда в жизни не испытывала, бурлит внутри меня и поднимается на поверхность, требуя выхода.

Нет. Этого не может быть.

Все мои силы уходят на то, чтобы отстраниться от его рта, но его челюсть удерживает меня на месте.

— Уходи, — бормочу я. — Просто уходи. Пожалуйста.

Моя решимость висит на волоске. Трудно думать, когда его прикосновения повсюду – вокруг меня и стремятся укрыться внутри меня.

Но он должен уйти. По крайней мере, спасти себя.

— Я никуда не уйду! — Ворон обхватывает мое лицо руками. — Это, блядь, ясно?

Слезы катятся по моим щекам, и я чувствую, как моя решимость рушится и разбивается вдребезги. Мои пальцы впиваются в грудь Ворона, и я зарываюсь лицом в его теплую, твердую кожу. Никогда еще я не чувствовала, что хочу кого-то удержать, защитить и ударить одновременно.

— Какого черта тебе от меня нужно? — я пробормотала: — Я так сломлена.

— Какое чертово совпадение, — он поднимает мою голову так, что глубокие голубые глаза заглядывают мне в душу. — Я тоже сломлен.

— Иди в пизду, Ворон, — шепчу я в разочаровании.

— Именно это я и собираюсь сделать, Элоиза, — он раздвигает мои ноги и устраивается между ними. — Я буду трахать тебя так сильно, что ты забудешь о смерти и всех ее чертовых друзьях.

Я задыхаюсь, когда недвусмысленная выпуклость упирается мне во внутреннюю поверхность бедра. Словно его слова – дофамин, мои соски твердеют, напрягаясь в ткани до боли.

Дыхание сбивается. Бедра дрожат. И так жарко, кажется, я сейчас взорвусь. Пальцы Ворона касаются моих ребер, когда он стягивает с меня футболку, а затем и бюстгальтер.

Его теплые губы находят мои ноющие соски, посасывают, покусывают. Мучают. Каждое движение его языка посылает прилив эйфории в пульсацию между моими ногами. Я извиваюсь под ним. Моя спина выгибается, отталкиваясь от дивана, чтобы встретить его неумолимые прикосновения. Кончики моих пальцев скользят по его рельефному прессу, как я и хотела с тех пор, как впервые встретила его.

Не знаю, что это за чертовщина, но хочу еще. Больше Ворона и этого огня, который он разжигает во мне.

Все еще покручивая один из моих сосков, он возвращается к поцелуям. Как он и говорил, в нем нет ничего нежного. Как и в его поцелуе. Ворон пожирает мои губы, а его свободная рука скользит под мои шорты.

Я хнычу ему в рот, когда он касается чувствительных складок. Внизу моего живота возникает спазм. Я не успеваю привыкнуть к этому ощущению, как он вводит в меня палец. Громкий стон наполняет воздух, и я понимаю, что он мой.

— Чертов ад, — проклинает Ворон, когда ему становится тесно. Он стонет мне в рот, но не останавливается. Двойная атака – его пальцев на мой сосок и движения внутри меня – сжимают мой живот. Своеобразное растяжение. Ощущение настолько чужое и захватывающее, что я подозреваю – оно не от мира сего.