Крик Ворона (ЛП). Страница 18

Я не могу позволить ей умереть. Не сейчас, когда она наконец-то копается в себе.

Но вместо того, чтобы самому прервать это, мне нужно, чтобы именно она сделала этот шаг. Чтобы она приняла решение.

— Что же это будет, а? — я толкаю ее дальше, пока одна из ее ног не перевешивается через край. Ее шлепанцы падают в воду. — Как думаешь, сколько времени им понадобится, чтобы найти твое разложившееся тело в глуши?

— Нет! — кричит она, так резко поворачиваясь в моих руках, что я теряю равновесие и падаю назад. Грязь ударяет мне в спину, когда я тяну ее за собой.

Руки Элоизы обхватывают мою талию, лицо утопает в моей груди, а ноги зажаты между моими. И тут я чувствую их.

Слезы.

Я так чертовски поражен и горд ее мужеством, что внутри меня что-то щелкает.

Я кое-что знаю о мужестве, но даже закаленные мужчины в последние минуты жизни трусят, как гребаные киски.

Но эта женщина?

Эта крошечная, яростная женщина, цепляющаяся за меня изо всех сил?

Ей не до этого.

Она заставляет меня сомневаться в вещах, которые я считал само собой разумеющимися.

Я отрываю ее голову от своей груди и захватываю ее губы в яростный поцелуй.

Элоиза не единственная, кому нужно почувствовать себя живым. Я искал именно это ощущение, страсть, осознание того, что могу быть чем-то большим. И все это благодаря этой женщине в моих объятиях.

Она заставляет меня жаждать чего-то. Невозможных вещей.

Например, желание остаться в живых.

Глава 10

Ворон целует меня.

Его губы твердые и мягкие одновременно, затягивают словно океан в его же глазах. Я таю в его сильных объятиях, пока он захватывает мой рот.

Он грубый, страстный, нежный и требующий одновременно. Это должно быть неправильно. Он убийца, который только что пытался столкнуть меня с обрыва. И все же это так правильно.

Абсолютно правильно.

Весь ужас, который я испытывала несколько секунд назад, превращается в нечто незнакомое и... захватывающее. Мой желудок сжимается, и энергия пульсирует во мне.

Ворон дергает меня за волосы. Я задыхаюсь у него во рту, и он использует эту возможность, чтобы поглотить меня.

Он толкается в меня, грубо, беззастенчиво. Его твердость трется о внутреннюю поверхность моих бедер. Наша одежда – единственная преграда. Возбуждение бурлит в моих венах, даже когда я пытаюсь его подавить.

Oh la la (с фр. О, Боже).

Это ошибка. Я знаю, что это так. Но ошибки не должны быть такими страстными и возбуждающими.

Всю свою жизнь я полагала, что жить – значит работать и заботиться о маме. После ее смерти быть живой – значит дышать и существовать в мире живых.

И вот сейчас, когда Ворон уже до боли в губах притягивает меня к себе, в моей голове что-то щелкает. Жизнь – это нечто большее, чем просто дышать или существовать. Жизнь можно просто найти в таком поцелуе, как этот.

Его руки блуждают под моей футболкой. Кончики его пальцев обжигают мою кожу. Жар охватывает меня и оседает между ног. Мои руки сжимаются вокруг напряженных мышц его живота. Я не могу насытиться его прикосновениями или близостью с ним. Я знаю, что это неправильно, но что мне дала правильность?

Вопреки всякой логике, вопреки здравому смыслу, я утопаю в ощущениях, что бы это ни было. Меня не волнуют последствия, потому что впервые за долгое время я чувствую себя живой.

Живой... какое странное слово.

Ворон отстраняется, чтобы дать нам столь необходимый воздух. Прежде чем я успеваю перевести дыхание, он переворачивает меня на спину и оказывается сверху. Я задыхаюсь. Земля твердая, но все мое внимание приковано к мужчине, нависшему надо мной.

Суровые черты его лица отображают необъяснимые ощущения, пульсирующие в моем теле. Я не могу удержаться от восхищения татуировками на его шее и прикосновения к татуировкам на мощных бицепсах.

Ворон широко разводит мои ноги коленями и устраивается между ними. Внизу моего живота пульсирует и сжимается огромная пустота. Пустота, которую может заполнить только он. Голова плывет в хаосе эмоций. Похоть. Смятение. Страх.

Ничто не маскирует мои чувства. Ни оцепенение. Никакой трусости. Хотя какая-то часть меня призывает бежать прочь, что бы это ни было. Однако пронзительный ледяной взгляд Ворона удерживает меня на месте.

Я не хочу убегать от него. По крайней мере, не сейчас.

Поэтому я делаю смелый шаг, которого никогда в жизни не совершала: протягиваю руку, хватаю его за рубашку и снова прижимаюсь губами к его губам. Я хочу, чтобы он вдохнул в меня жизнь, потому что с тех пор, как мы познакомились, он делал это так хорошо. Его присутствие всегда нарушало мое равновесие.

В возбуждающей манере.

Горячий язык лижет мою ногу. Подождите. Ворон целует меня, так кто же лижет мою ногу?

Я разрываю поцелуй – как бы мне этого ни хотелось – и смотрю вниз. Шарлотта лижет мою икру, пытаясь привлечь внимание.

— Сраная собака, — Ворон откидывается назад и сужает глаза. — Какого хрена ты здесь делаешь, Чирио?

Я разражаюсь смехом, сажусь и беру Шарлотту на руки. Она скулит, и клянусь, будто смотрит на него.

— Чирио? — спрашиваю я.

— В нем меньше киски, чем в Шарлотте, — он делает паузу. — Что еще важнее, она что, только что отпихнула меня?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки.

— Наверное, да.

— Ни хрена подобного, — он протягивает руку, чтобы забрать ее, но тут что-то вибрирует. Его телефон.

Он показывает пальцем на Шарлотту.

— Это еще не конец, Чирио.

Я не могу не улыбнуться, когда она в ответ пыхтит.

Даже Ворон выглядит немного забавным, но потом проверяет свой телефон, и выражение его лица становится мрачным. Он встает, черты лица темнеют, а осанка выпрямляется. Он больше не игривый Ворон, не сексуальный Ворон и даже не злой Ворон.

Его глаза больше не сверкают озорством. Они утратили блеск и стали мертвыми. Полностью лишенные всякого ощущения жизни.

Я смотрю в глаза убийцы. Того, кто даже не помнит ни своего имени, ни своей семьи, потому что все его существование вращалось вокруг того, чтобы обрывать жизни людей.

Даже если у него не было выбора, чтобы стать убийцей, он все равно им остается.

По позвоночнику пробегает холодок. Я осторожно встаю и прижимаю Шарлотту к груди, словно это поможет мне держаться от него подальше.

Не могу поверить, что не обратила внимание на убийственную сторону и поцеловала его с такой страстью.

Часть меня, глупая часть, не заботится об этом и сделала бы это снова, если бы ей дали шанс.

Эта часть – кретинка.

— Мы возвращаемся, — говорит Ворон отстраненным тоном, засовывает телефон в карман и садится на мотоцикл. Он смотрит вперед, даже не дожидаясь, пока я присоединюсь.

Я запихиваю Шарлотту в чехол для шлема и сажусь у него за спиной. Под нами оживает мотор, и мы выезжаем на дорогу. Его плечи напряжены, и я цепляюсь за них пальцами. Хотя все еще немного страшно ехать на этом ужасающем мотоцикле, я могу думать только о том, что изменило его настроение.

Теперь, когда думаю об этом, Ворон никогда не упоминал, кто стрелял в него в тот день. Почему он вообще оказался во Франции? Почему с ним случился тот припадок? Неужели из-за загадочного препарата в его крови?

Бесчисленные вопросы и ни одного ответа.

Ворон не глушит мотор, как только мы оказываемся перед домом. Он смотрит вдаль, ожидая, пока я слезу. Я стою рядом с его мотоциклом, но вопросы, которые я хочу задать, не звучат. Или, скорее, Ворон не дает мне шанса что-либо спросить.

Он говорит:

— Позже, — и выезжает из ворот, направляясь по дороге в город.

Опустив плечи, я несу Шарлотту внутрь, а в голове крутится миллион вопросов. Самый главный из них: что за человек этот Ворон?

Странно, как сильно хочу знать о нем все. Если бы только я могла нажимать на его кнопки, как он на мои.