Крик Ворона (ЛП). Страница 15

— Не будь неблагодарной. Я только что потратил все силы на то, чтобы искупать тебя.

Я улыбаюсь.

— Кто сказал тебе искупать ее?

— Дай подумать, возможно, это связано с пылью, которая сделала ее мех серым, а не белым.

Я поморщилась. Не может быть, чтобы прошло больше двух недель с тех пор, как я купала ее в последний раз, верно?

С тех пор как умерла мама, время смешалось. Не могу быть полностью уверена в том, что действительно сделала или не сделала.

— Спасибо, — бормочу я, взъерошивая шерсть Шарлотты. Я плохо относилась к своей собаке.

— Я не расслышал, — даже не поднимая глаз, я улавливаю ухмылку в голосе Кроу.

Connard (с фр. Ублюдок).

— Я сказала спасибо... — то, что началось как крик, переходит в шепот, когда я поднимаю голову и смотрю на него. Он сбросил мокрую футболку и остался в черных брюках.

Я сглатываю, моя хватка ослабевает и на Шарлотте, и на полотенце. Я даже не замечаю, когда с моей руки спрыгивает собачонка.

Рана все еще не зажила на его коже, но это не скрывает твердых мышц. Татуировки блестят под утренним светом, отбрасывая тень на маленьких птичек, вырывающихся из клюва самого большого ворона. У меня чешутся пальцы, чтобы проследить за этими татуировками и узнать, что за ними скрывается. Со всеми этими шрамами, испещряющими его подтянутые мышцы, он похож на воина.

Сильный, массивный воин.

Он действительно ублюдок, но очень красивый.

— Нравится то, что ты видишь? Безусловно.

Его веселый, язвительный тон возвращает меня к реальности.

Я чуть не залепила себе пощечину. Oh la la (с фр. О, Боже). Подглядывать?

Очень мило, Элоиза.

Когда я наконец встречаю взгляд Ворона, он не фокусируется на мне. Я слежу за его взором, и жар обжигает мое лицо. Белая рубашка спереди намокла, обрисовывая лифчик и почти обнаженную грудь.

Я вскакиваю на ноги, прикрываясь полотенцем Шарлотты. Если бы мои щеки могли взорваться, они бы, наверное, взорвались прямо сейчас.

— Извращенец!

Он поднимает бровь, даже не пытаясь скрыть, что делает.

— Значит, тебе можно смотреть, а мне нет? Что это за двойные стандарты?

— Это не то, что я делала. Я... я... — Заткнись! Заткнись! Ты сделаешь только хуже. — Я осматривала рану!

Уф. Почему я не могу просто заткнуться, черт возьми?

— О? — Ворон движется ко мне, и требуется вся моя сила воли, чтобы удержаться на ногах и не отступить. — Может, проверишь поближе?

Он возвышается надо мной, вторгаясь в мое пространство, и если я не возьму себя в руки, то превращусь в ту шатающуюся кучу, которая была на днях.

Я сосредоточиваюсь на полу.

— Рана выглядит нормально.

— Ты даже не смотришь на нее.

— Мне и не нужно.

— Уверена? — Ворон продвигается вперед, пока моя покрытая полотенцем грудь не прижимается к его. Кожа и его характерный запах окутывают меня плотным ореолом. Сердце колотится. Я чувствую, как трескаюсь, желая подойти ближе.

Необходимость быть ближе.

Этот мужчина, этот незнакомец, этот убийца переходит границы, которые должны оставаться нетронутыми. Это неправильно.

И никогда не должно быть.

Мои ладони ложатся ему на грудь, и я изо всех сил толкаю его назад. Он едва сдвигается с места.

— Просто оставь меня в покое. Почему ты не можешь этого сделать?

— Ты действительно этого хочешь, Элоиза? — его голос понижается на октаву, пробирая до костей.

Я встречаю его взгляд, и это такая ужасная идея. Холодок от его взгляда затягивает в интимную ловушку. И я, как чертова идиотка, запинаюсь.

— Д-да.

— Подумай еще раз. В тот раз ты хотела, чтобы я тебя убил, а теперь хочешь, чтобы оставил в покое? Думаешь, что можешь играть со смертью и не расплачиваться за это?

— Тогда убей меня! — гневная энергия бьет по моим венам. Он не единственный, кто умеет давить. Я тоже могу дать сдачи. — Какую еще цену я должна заплатить?

Ворон зажимает мой подбородок между пальцами, пока воздух не заполняется им. Его глаза темнеют, а черты лица искажаются, превращаясь в ту нечеловеческую версию, которую я наблюдала, когда он чуть не убил меня. Версию убийцы.

Я не сомневаюсь, что этот человек может оборвать жизнь так же легко, как и сделать следующий вдох.

И все же мне не страшно. Скорее, любопытно. Заинтригована. Поражена.

Я хочу знать о нем все, но в то же время чувствую потребность оттолкнуть его. И все это одновременно. Он опасен для крепости, которую я возводила после смерти мамы, но в то же время он возбуждает меня, и я жажду пережить это. Пусть даже ненадолго.

— Ты не хочешь умирать, — негромко говорит Ворон. — Ты думаешь, что хочешь, но на самом деле все, чего ты желаешь, — не дать эмоциям выплеснуться на поверхность. Рано или поздно эти запертые в глубине души чувства должны вырваться наружу, иначе задушат тебя целиком. Лучше атаковать их, пока они не атаковали в ответ.

Гнев сбивает меня с ног, как крушение поезда. Я пытаюсь высвободиться, но его пальцы впиваются в мою кожу, оставляя синяки, словно от стали.

Это не мешает мне кричать.

— Оставь свой психоанализ при себе! Что, черт возьми, ты обо мне знаешь, чтобы судить?

Он толкает меня. Я спотыкаюсь и ударяюсь спиной о стену.

— Был там. Делал это. Купил эту долбаную футболку, медсестра Бетти. Если думаешь, что, заглушив свои эмоции, будешь в безопасности, то, блядь, подумай еще раз. Ты обманываешь только себя, и в глубине души это знаешь.

— Отпусти меня, — я вцепилась когтями в его предплечье. Мне нужно укрыться от него и от того, что он, черт возьми, говорит. Я не хочу это слышать. Я не хочу быть в ловушке этого бесконечного горя.

Все, что мне нужно сделать, – это убежать в свою комнату, запереть дверь, спрятаться под одеялом и погрузиться в оцепенение.

Ворону это не нравится. Он крепко держит меня в клетке между своей грудью и стеной. Его пальцы продолжают держать в заложниках мое лицо.

— Нет, пока не признаешь это.

— Ладно. Ты прав. Просто отпусти меня, — говорю я все, что он хочет услышать, чтобы только оставить меня в покое. Я чувствую, как всплеск эмоций рвется, бьет ключом и поднимается на поверхность. Мне нужно побыть одной и держаться подальше от этого человека.

— Скажи это.

— Что сказать?

— Что с тобой не все в порядке, и ты притворяешься.

Я проглатываю хаос, бушующий в моей груди.

— Я в порядке.

Он крепко сжимает мой подбородок и качает головой.

— Попробуй еще раз, медсестра Бетти.

— Пусти меня! — я снова кричу, извиваясь и ударяясь о его грудь. Что угодно, лишь бы он отпустил меня. Я в ловушке, потеряна и растеряна.

У меня не должно быть таких эмоций. Я должна чувствовать оцепенение.

Оцепенение — это безопасно.

Схватив свободной рукой оба моих запястья, Ворон поднимает их над моей головой и прижимает к стене. Он наклоняется ближе, его дыхание обдувает мое лицо.

— Мы можем простоять здесь весь гребаный день, если хочешь.

— Пожалуйста... — прибегаю я к мольбе. Нежелательные ощущения уже на поверхности. Не могу выпустить весь этот хаос наружу.

— Пожалуйста, что?

— Пожалуйста, перестань меня провоцировать, — я встречаюсь с его глазами, пытаясь найти в них крупицу милосердия. — Оставь меня в покое.

Он сверкнул глазами, и цвет его глаз похолодел.

— Признай. Это.

— Я не в порядке, — шепчу я, просто чтобы он уже отступил. Вместо привычного равнодушия внутри меня что-то трещит. Звук такой грохочущий, что я закрываю глаза от его интенсивности.

— Громче, — приказывает он.

— Я не в порядке.

— Громче!

— Я не в порядке! — из моего горла вырывается всхлип. — Я не в порядке. Я не в порядке.

Образы мамы перед смертью заполняют мое сознание. Она была просто оболочкой, но я предпочла бы иметь эту оболочку, чем остаться одной. Отец исчез, когда я была ребенком. Папа (прим. — имеется в виду дедушка, так как во Франции все говорят папА) умер, и все, что у меня было, — это мама. Она была якорем моего существования. Когда она ушла, одиночество почти разорвало меня на части.