Инфер 10 (СИ). Страница 33

— Есть.

— Цела?

— Цела.

— Уговор?

— Да — кивнул я — А просить быстрой смерти не станешь?

Привязанный к потолку Франко медленно кивнул:

— Я хотел. Хотел попросить. Но потом заглянул к тебе в глаза… знаешь, будь у меня в руке пистолет и увидь я такие глаза… я бы выстрелил в каждый из них раз по десять… ты убийца. Ты палач…

— Верно.

— Я назову тебе имя. А потом ты дашь мне выпить всю бутылку… и делай со мной что хочешь. Думаю, нет смысла просить позаботиться о моем теле?

— Никакого. О тебе позаботится океан. Ему не привыкать глотать всякое дерьмо.

— Что ж… тоже неплохо — тяжело сглотнув, он посмотрел как я достаю из комка его одежду почти полную бутылку самогона, затем сделал большой глоток и, когда я забрал пойло, он тихо произнес нужное мне имя.

Я повторил услышанное. Он кивнул и добавил несколько предложений. Потом он начал жадно глотать самогон, вывернув голову вбок, сквозь кашель загоняя в себя атомной крепости пойло и не сводя взгляда остекленевших глаз с поблескивающей в свете уже тускнеющего фонаря навахи в моей руке…

Глава 8

Глава восьмая.

Собранный из рассохшихся потемневших досок навес давно бы развалился, но природа решила дать этому убогому творению еще один шанс, опутав его сетью колючих лиан. Под прижавшимся к стене низким узким навесом едва хватало места для крохотного кухонного очажка, квадратного стола, для горбатого повара и для длинной широкой доски, представляющей собой стол, за которым могло уместиться шестеро не самых крупных едоков. Но очень ранним утром, когда руинный город еще спал, тут не было никого кроме живущего здесь же повара, разбуженного мной чуть ранее и продолжающего дрыхнуть у края стойки пьянчуги, над чьим задубелом от солнца и грязи затылком огорченно витало несколько не могущих воткнуть хоботки комаров. В очень далекие времена, попади я в подобное заведение, назвал бы его ятаем и его владелец идеально вписывался в образ — худой, согбенный из-за постоянного нагибания над низким столом и очагом, с щелками вспухших веками глаз и навеки застывшей на губах тихой приветственной улыбкой, настолько въевшейся в его лицо, что вряд ли бы он смог ее прогнать даже на похоронах. Когда я пробудил его от зыбкого сна на крохотном табурете у стены, от без единого слова отлепил затылок от древней стены, поклонился, с треском распрямил старые колени, поприветствовал и спросил, чего я желаю. После бессонной ночи, проведенной за пытками и последующими долгими ныряниями, едва обсохнув и понимая, что впереди хер пойми какой рабочий день, ведь выходной уже закончился, я желал того самого единственно верного в текущей ситуации завтрака: огромную яичницу с мелко нарезанным острым перцем брошенную поверх миски с горой жареного риса, внутри которого сыщется хорошая доза мясного крошева с жирком. И чтобы все это приготовили прямо при мне, пока я медленно пью кружку крепчайшего ароматного кофе, беспощадно улучшенного медом, чтобы как можно скорее вбить в мое дрожащее от холода и усталости тела побольше калоража и кофеина. Старый азиат внимательно выслушал мои пожелания, поклонился и поставил на тлеющий очажок вряд ли когда-нибудь реально остывавший старый чайник, рядом умостив почерневший вок. О моей платежеспособности он справляться не стал — раз заглянул мне в глаза и безошибочно считал нужную ему информацию. Через несколько минут я уже баюкал в ладонях горячую кружку, а в зашипевший вок полетели куски слипшегося вареного риса.

Первый глоток обжигающего кофе огненным шаром промчался по пищеводу, начав процесс оттаивания внутренностей со съежившегося желудка. Я провел под водой и в кишащих змеями подземных проходах долгие часы, полностью истратив запас фонаря, но взамен отыскав на гнилом скелете вечную тусклую сурверскую лампу и понял одно — там под Церрой, в тончайшей сумрачной прослойке между водой и сушей, существует свой отдельный мир, выглядящий одновременно как рай и ад для сурверов и гномов глобальных убежищ.

Гномы глобальных убежищ… твою же мать… звучит как-то слишком пафосно и круто для этих поехавших упырков. Аж захотелось опять наведаться к ним в гости с игстрелом и дробовиком, чтобы из глобального там остались только их могильники.

В тех же сплющенных искореженных коридорах древних зданий, помимо скелетов и раздутых трупов, я отыскал немало всякой хрени, включая пару раздутых гнилых трупа утопивших друг в друге ножи по самые рукояти. Эти гоблины так и сдохли, а причина их внезапной яростной вражды находилась тут же — грубо вскрытый небольшой стенной сейф. Хотя это скорее простой металлический ящик не с самыми толстыми стенами. Выломали его где-то еще, на торчащих во все стороны стальных погнутых шипах остались следы бетона, а сам сейф вскрыли с помощью чего-то вроде мощных ножниц по металлу и хитро изогнутых ломиков — инструмент лежал неподалеку. Заглянув внутрь сейфа, я выгреб содержимое, оценил его, подкинул плотный комок на ладони и с усмешкой глянул на убивших друг дружку упырков. Вот что случается, когда жадность застилает глаза… дебилы…

— Так сколько тебе мяса, амиго? — сипло поинтересовался старик и с хлюпаньем втянул в себя глоток кофе, куда только что долил чего-то из старого помятого термоса.

— Мяса втройне. И чтобы с жиром. Но прожарь его хорошенько, старик.

— Прожарю. Не хочу обидеть, парень, но мясо нынче недешевое. Капибару правильно откормить не каждый сумеет.

— Ты умеешь?

— Я умею. И вчера как раз зарезал такую. Прожарю как следует и перца жгучего от души добавлю, но…

— Не бойся, старик — хмыкнув, я порылся в кармане и уронил перед собой тот самый плотный комок из сейфа — Жарь свое мясо.

Пройдясь пальцами по еще мокрому сплетению металла, я выбрал один свисающий серебряный конец, аккуратно распутал и тихо, чтобы не порвать и не деформировать, вытянул его на свободу, после чего протянул старику. С моих пальцев свисала плоская серебристая змейка — браслет цепочка, что вряд ли когда-нибудь стоила много, но даже сейчас вполне могла оплатить мне плотный завтрак. И я не ошибся в подсчетах — осмотревший протянутую вещь старик коротко кивнул, забрал предложенное, а через минуту уже бодро стучал ножом, на старой доске мелко нарезая сырое мясо. Похрапывающий на той стороне стойки пьянчуга затих, а когда я глянул туда, его уже не было. Тихо рассмеявшись, я допил кофе, потребовал еще и занялся скрученным шаром, этим внезапно вынырнувшим из далекого прошлого пережитком. И распутывал я его чуть ли не с детским любопытством. И не без причины.

Такие хреновины — плотные комки из теннисных шаров, всевозможных цепочек, обычной проволоки, шерстяных ниток, кулонов на крепких шнурках и всего похожего — удивительно умело скручивали мародеры времен Эпохи Заката. Когда Убежища начали глотать желающих спастись тысячами, этот город и многие ему подобные начали стремительно пустеть. Транспортники прибывали внезапно, не всегда можно было успеть добежать до дома и забрать припрятанное, так что многое бросалось. А потом за чужим добром являлись мародеры руин, к тому моменту превратившиеся в настоящую касту, просуществовавшую до самого конца. Может и потом не сразу вымерли, но я уже был внутри одного из гребаных Куполов в виде висящей на крюках туши спящего ампутанта. И чем дольше существовала их каста, тем многочисленнее, причудливее и опасной для самой себя она становилась. Очень быстро мародеры начали дробиться над всевозможные блоки, потом принялись делить территорию, затем начали враждовать, а следом пришла самая мякотка — их верха вынужденно помирились, чтобы не доводить до войны на истребление, а для низов начали устраивать нечто вроде марафонских забегов. Мародерские Эпохи Заката — они вот такие… кровавые…

Игра была простая — несколько отрядов забрасывались в руины и им обычно давалось двое-трое суток на то, чтобы отыскать как можно больше добычи. Они были вооружены, обдолбаны, фанатичны, люто ненавидели чужие фракции, действовали на одной и той же территории, проповедовали требующую жертв псевдо религию и не были связаны никакими запретами касательно конкурентов — идеальный рецепт для создания убойного шоу, широко освещаемого дронами, нательными камерами и остатками еще кое-как функционирующей городской инфраструктуры. Надо признать отморозки были отлично натренированы выискивать добычу и убивать тех, кто на нее позариться. В руины заходило рыл шестьдесят, а к концу представления оттуда выползало не больше десятка истекающих кровью подранка.