Драйвер (СИ). Страница 83

Через три месяца пути, в начале руйня (сентября), они вошли в бухту Лестригонов. На её берегу стоял порт, а неподалёку — небольшая крепость квадратной формы, сложенная из красного кирпича. Сторона крепости достигала четырёхсот шагов, а толщина стен — семи. По углам возвышались четыре пятигранные башни-бастионы, увенчанные скорпионами. Снаружи крепость окружал ров глубиной в четыре человеческих роста и вал. В отличие от других крепостей, за валом не было посада — лишь огромное открытое поле. Сам посад раскинулся на западной стороне бухты, стремительно разрастаясь. Главные ворота крепости смотрели на северо-восток, к морскому порту, а на юго-западе стояли Константинопольские ворота.

Местный воевода лично встретил переселенцев на пристани, окружённый свитой из воинов и советников. Его речь была краткой, но тёплой: он обещал защиту, землю и свободу от прежних тягот. Ратари, уставшие от долгого пути, слушали его с надеждой, хотя в глазах многих читалась тревога. Женщины, держа за руки детей, оглядывали новые земли, а старики, опираясь на посохи, шептали молитвы.

Однако в крепость их не повезли. В порту весь скарб перегрузили на подводы, направившиеся в посад, именуемый местными, как и крепость, Жерло. Там их поселили в длинных кирпичных четырехэтажных домах, которые звались общежитиями.

Пока жены и дети приходили в себя после долгого пути и проходили банные процедуры, мужчин собрали в просторном зале. Им предложили выбор: служить в княжеском войске, вести собственное хозяйство или работать в княжеских угодьях. Последним обещали не только подённую плату, но и годовые выплаты по итогам труда. Домослав, не прельщённый воинской славой и не доверявший княжеской милости, выбрал привычное дело — растить хлеб и овощи. Таких, как он, оказалось большинство. Те, кто избрал ратный труд или работу в княжеских хозяйствах, покинули общежития в тот же день: первые получили дома в посаде, вторые отправились на новые места. Остальным же рассказывали о местных землях, сроках посадки, уходе за урожаем и капризах погоды.

Наконец, их караван двинулся к новому месту жительства — не в старые поселения, а в отстроенные с нуля деревни, обнесённые высоким тыном, в дне пути от крепости.

По дороге Доброслав размышлял о будущем, им объяснили, что кроме налогов, которые с них будут взимать осенью или деньгами, или продуктами, в течении двадцати лет надо будет еще выплатить суду за дом и семена, предоставляемые князем. Назвали это мудрёным словом кредит. Правда, приехавшие до них соплеменники уверяли, что с такой землёй сделать это возможно года за три. Но все равно в месте, куда они ехали, жизнь могла быть непредсказуемой. Соседние земли могли оказаться не так хороши, как ожидалось, а погода — жестокой.

Дорога пролегала через поля, вдоль неё тянулись луга и рощи, которые вызывали повышенное внимание у сопровождавшего их разъезда. Природа выглядела богато и давала надежду на богатые урожаи.

За такими размышлениями по широкой дороге они без сложностей добрались до своего нового дома. Дорога привела к месту, называемому местными усадьба, которая состояла из острога, где базировалась сотня солдат, а вокруг острога вольготно раскинулись слобода ремесленников. От усадьбы в четыре разные стороны расходились дороги, ведущие к новым деревням, получившим ностальгические названия: Ретра, Редигаста, Доши и Гавела.

Здесь караван разделился на четыре потока, которые продолжили свой путь. Ещё час пути и перед ними отрылся вид на аккуратную деревню, построенную на взгорке и обнесённую пусть не очень высоким, но капитальным частоколом. Дома занимали согласно проведённой ранее лотереи. Но диковины дома и прилегающего участка Домослава сейчас не так интересовали, как то, какую землю им выделили.

Существовало подспудное чувство страха, что дали им бросовые земли, поэтому вместе с остальными мужиками, взяв старшего сына, которому стукнула уже двенадцатая весна, они отправились в выделенным полям. Земля, которую им выделили, превзошла его ожидания, и это вселяло надежду. Поля были уже распаханы и стояли под паром. Растерев руками жирную землю, понюхав и даже попробовав на язык, он остался доволен.

Домослав уже представлял, как сажает озимые, как всходит первый зеленый росток — это было святое для него. Он вспомнил обычаи предков, о той умиротворённой простой жизни, когда каждый знал своё место, и труд приносил радость. Сопровождающий их воин что-то говорил, но Домослав, занятый осмотром выделенных земель, едва ли слушал. Время посадки озимых приближалось, и ему нужно было ещё очень многое сделать.

Жена домом тоже осталась довольна, тут было предусмотрено если не все, то многое: и теплый хлев для скотины, и птичник, и огород с сараем, и сад. Да и сам дом, построенный из кирпича, больше походил на дом зажиточного купца, а не на простой крестьянский пятистенок, отопление в доме проводилось за счет камина и системы воздушного отопления. Придумано хитро и удобно, да и климат здесь, по уверениям местных, намного мягче, чем на берегах Эльбы.

Смешанные чувства наполнили его сердце: страх перед неизвестностью, но также и надежда на новое начало. Впереди была работа, забота о семье и мир, который нужно было строить заново.

Сечень 1188 года

Херсонес

Ингвард Суровый

Ветеран варяжской стражи Ингвард, знавший и трудные бои, и радость побед, сидел в зимнем саду княжеского замка, оставшись наедине со своими горькими размышлениями. Его жизнь, когда-то наполненная захватывающими приключениями и непередаваемыми ощущениями от битв, сейчас сжалась до серых будней. Тоска грызла его душу, подобно ворону, клюющему падаль.

После того как князь Юрий принял шесть ветеранов из варяжской дружины, о которых он не мог отказаться, он, постепенно изменил структуру охраны. Молодые воины из местных лично преданные князю и огромные половецкие овчарки заняли место тех, кто когда-то сражался плечом к плечу. Для Ингварда, привыкшего к славе и уважению, это было тяжелым ударом. Он и его единомышленники, словно забытые тени, медленно растворились в будничной обыденности.

Тем временем сослуживцы Ингварда находили свое счастье в новых жизнях. Витимир и Роберт, женившись на половчанках, стали оплотом семьи и защищали княгинь с преданностью, которой стоило бы позавидовать. Ульф и Асмунд, узрев воды обучения, посвятили себя новому поколению бойцов, радея о том, чтобы передать навыки владения двуручной секирой. Ингвард, пытался присоединиться к ним, однако быстро осознал, что заниматься обучением этих желторотых юнцов — значит запираться в клетку, куда он не желал возвращаться. Слав подался в пограничную стражу и теперь занимает там немалый пост. Он тоже звал Ингварда к себе, но тот решил, что жесткая дисциплина, которую молодой князь вбивал в своих войсках, ему надоела.

В дымном полумраке своего одиночества он размышлял о времени, когда его имя произносили с уважением и трепетом. Однако впереди маячила неопределенность, и лишь осталась мечта о боевых походах, где собирались настоящие варяги, где каждый из них был частью великого братства. В его душе все еще горел огонь, но он оставался невидимым для окружающего мира, как звезда, затемнённая дневным светом. Ингвард ощущал, как сокращается величие его жизни, и каждый день казался все более обыденным.

Неожиданно его безделье было прервано появлением князя Юрия, который передвигался по поместью без охраны и свиты, что для Ингварда, проведшего более двадцати лет при дворе басилевса, была крайне непривычно.

Князь Юрий остановился напротив Ингварда, его взгляд был незадолго до этого полон решимости, но теперь сочился сомнением.

- Ингвард, — начал он тихо, словно опасаясь взбудоражить тишину зимнего сада, — Я знаю, что ты чувствуешь. Прошлое, как двояко острый меч, оно не только дает нам опору в этой жизни, но порой держит хлеще самых крепких оков.

Ингвард молчал, его сердце сжалось от слов князя, и он не знал, как ответить.

- Я хотел бы вернуть тебе часть того уважения, которое ты заслуживаешь, — продолжал Юрий. - Есть дело, которое требует храбрости и ума, и я нуждаюсь в твоей помощи.