Леона. На рубеже иных миров (СИ). Страница 43

Человек не связанный со знахарским делом даже и не заметил бы разницы, не понял бы, что с питьем его что-то не так. Мало кто знает, что не должна сон-трава пахнуть, покуда варится в малых объемах, или покуда не добавится ее корень во взвар. А если даже и попадется человек знающий, то все равно велика вероятность, что пропустит, не почувствует, не обратит внимание на затерявшуюся среди других ярких ароматов тонкую ниточку еле ощутимого запаха смерти.

А ведь умелый кухарь, знал, что делал. Девушка еще раз вдохнула аромат, внимательнее прислушиваясь к терпкости сон-травы и стараясь различить остальные запахи. Этот напиток рассчитан лишь на сон. Крепкий, настолько крепкий, что и колокольный звон не разбудит. Но всего лишь сон.

Леона вдруг всем своим существом ощутила на себе цепкий, пристальный взгляд. Что бы не вызвать ненужных подозрений, она сделала вид, что всего лишь наслаждалась запахами, выпрямилась и стала медленно наливать в кружку напиток. В голове ее с невиданной скоростью зароились мысли. Она судорожно пыталась успеть придумать, что же ей делать дальше до того, как наполнится напитком вторая кружка.

Кто-то хочет усыпить всех в обозе. А всех ли? Интересно то, что судя по запаху, это именно снотворное. Крепкое, опасное, но все же снотворное. Значит кому-то важно не убить, а именно усыпить наемников и торговцев. Почему? Чтобы не вызвать подозрений? Зачем? Обворовать обоз? А как же обережный круг, который ставится каждую ночь? Злоумышленник не знает об этом? Это вряд ли… Кирьян как-то обмолвился, что в каждой группе наемников есть какой-никакой, а чаровник, сумеющий поставить хотя бы элементарный щит. Думай Леона, думай!

Первая кружка наполнилась, и девушка потянулась за второй. Мысли в голове роились, как пчелы над ульем, быстро сменяясь одна другой и категорически отказываясь выстраиваться в логический ряд. Как только же Леоне казалось, что вот она — зацепка, та самая важная мысль, которая ее приведет к решению, в голове начинала разрастаться темнота, и мыслили ворочались, словно тяжелые валуны — серые, безликие, пустые.

Что же делать? Ни один заговор не изменит состав взвара, ни один заговор не сможет убрать такую крепленость снотворного, если только слегка снизит силу его действия… В кружке неумолимо заканчивалось место и нужно было срочно что-то решать, пока никто не успел испробовать взвар. А нужно ли вообще избавляться от снотворного? Может быть наоборот? Пусть пьют и ничего не подозревают, а она продежурит ночью, проследит, чтобы никто не смог пересечь черту обережного круга. А если враги уже внутри него? Что, если это кто-то из наемников… Или… Она вдруг вспомнила, Ольцика, и то смутное чувство, когда его голос показался ей знакомым. Она зацепилась за это ощущение и в голове, словно вспышкой, загорелась картинка… Ночь, лес и двое неизвестных, недовольных ее присутствием. Неужели он был один из них? Но если он первый, то кто же тогда второй…?

Ох, мушки-домовушки, что же делать…

Боковым зрением она заметила приближающийся темный силуэт и, будучи уже чрезмерно напряженной и взволнованной, слишком резко развернулась, расплескав содержимое второй кружки.

— Я напугал тебя? Извини, не хотел, — проговорил Кирьян.

— Ничего, все в порядке. Я просто задумалась, не заметила тебя сразу.

— Леона, я хотел поговорить с тобой, — он подошел ближе.

— Говори, — согласилась девушка, радуясь возможности потянуть время.

— О, ты уже разливаешь, — заметил он, и кивнув на полную кружку, стоявшую рядом с котелком, спросил: — я возьму?

Решение пришло быстро. Она, сделав вид, что сама хочет подать кружку, быстро развернулась, и имитируя ужасную неуклюжесть, неловко поскользнулась, падая прямо на стол с котлам. К ее разочарованию, у наемника оказалась отменная реакция — он успел поймать ее за руку, до того, как она упала. И девушке не оставалось ничего, кроме как опрокинуть весь стол, имитируя в показной неповоротливости попытку за него удержаться.

Все обернулись на шум. И по затихшему лагерю до Леоны донеслось чье-то удрученное:

— От жеж, курва драная…

Леона с сожалением посмотрела на выпавшее из второго котла тушеное мясо и разлившиеся по траве остатки похлебки. Состроив свое самое пристыженное и разочарованное выражение лица, на которое она только была способна, она с сожалением опустилась на корточки и подняла котел с остатками мяса. На ее счастье, бо́льшая часть содержимого осталась внутри, и девушка водрузила его обратно на стол.

— Кирьян, ты извини, но давай потом поговорим, — расстроено сказала она, и не дожидаясь ответа, развернулась к остальным путникам.

К ее удивлению никто не высказал ей своего недовольства, хотя все без исключения сейчас смотрели в ее сторону.

— Простите меня, я не хотела, — пролепетала она. — В котле еще есть мясо, там на всех должно хватить. Но взвар разлился весь. — Она пристыжено опустила глаза и медленно поплелась убирать устроенный ею бедлам.

Никто не стал ее обвинять или ругаться. Толи целый день пути без привалов сказался, и они просто напросто устали настолько, что им уже было все равно, толи действительно не было в этом ничего страшного, толи просто пожалели неуклюжую девку, но мужчины отнеслись к произошедшему довольно спокойно — ну разлилось и разлилось, чего уж тут теперь поделаешь.

И все же, когда девушка закончила убирать результаты своей спасательной деятельности и проходила мимо Ольцика, то поймала на себе его прожигающий, пылающий ненавистью взгляд. Она отвела глаза, сделавшись еще более расстроенной. Нужно продолжать делать вид, что произошедшее не более, чем случайность, за которую ей до жути стыдно. Но в голове все же мелькнула тревожная догадка: «А не с того ли он так ярится, что она нарушила его планы?».

Она понуро опустилась рядом с Бальжиным, поджав ноги, и глубоко закуталась в плащ.

— Извини, Бальжин.

— Та чего уж тама, — махнул он рукой, — не переживай уж шибко-то. Чай не боярские де́вицы, водой обойдемся.

Она молча кивнула и уткнулась в колени, украдкой переводя дыхание — сердце колотилось внутри так, будто она пробежала не меньше двух саженей без продыху. Нужно было срочно что-то предпринимать. С Бальжиным прямо сейчас говорить нельзя — если недруг действительно среди путников, то он может что-то заподозрить. «Одно хорошо, — подумала девушка, — Кирьян потянулся за кружкой, значит он не знал о сон-траве».

Леона выждала некоторое время, пока лагерь не начнет готовится ко сну, и неловко обратилась к расстилающему себе лёжку оружейнику:

— Бальжин, — позвала она, — ты не мог бы сходить со мной в лес? Мне по нужде… А там темно уж очень…

Мужчина изумленно приподнял на мгновенье брови, но отказывать не стал. Поднялся, кивнул.

— Схожу, чего б нет-то. Пойдем.

Девушка обрадованно выдохнула. Все же это был единственный шанс поговорить с ним без лишних ушей.

Они совсем немного отошли от лагеря, когда оружейник спросил:

— Ты куды так далеко направилась-то? И тута ить уж не видно ничего будет.

— Нет, вдруг пойдет кто, давай еще отойдем.

— Так я окликну, шоб не ходили, если кто пойдет, — проворчал Бальжин, но настаивать и тормозить девушку не стал.

— Еще чуть-чуть, — просительно проговорила она.

Когда они углубились достаточно, и ельник уже почти скрывал их стоянку, она остановилась. Осмотрелась, внимательно прислушиваясь ко всему вокруг, и убедившись, что никого нет рядом, тихо проговорила:

— Бальжин, выслушай меня, пожалуйста.

Мужчина озадачено нахмурился, но кивнул, мол, продолжай, и девушка взволнованно затараторила:

— Я не хочу наводить смуту в лагере, но я обязана рассказать. В первый же день пути, как мы выехали с Яровищ, я заподозрила что-то неладное. Когда мы встали на ночную стоянку, я отошла в лес по нужде. Я понимаю, что это может показаться незначительным, но я тогда невольно подслушала небольшой разговор двух мужчин. И надо сказать, он был не из приятных, хоть и не ясен мне до конца. — Она перевела дух, успокаиваясь, и стала говорить чуть медленнее: — один из них говорил, что я им что-то порчу, и они так не договаривались, на что другой ответил, что он ему платит не за мораль, и вообще, что девка только на пользу, и что его парни развлекутся.