Леона. На рубеже иных миров (СИ). Страница 33

— Благодаря вам с Павлошем, мы все еще худо-бедно, да живем и не идем обираться по улицам. Кормилица ты наша, главная моя опора и гордость, золотце ты мое, — горько шептала женщина, прижимая к себе дочь и монотонно раскачиваясь из стороны в сторону.

— Но пообещай, — она вдруг резко отстранилась от дочери и повернула к себе ее влажное от слез лицо, — пообещай мне. Поклянись! Что никогда! Никогда больше ты не станешь такого делать! Мы выдюжим, справимся, но ты больше никогда… — Женщина судорожно вздохнула. — Никогда не станешь ты зарабатывать таким способом! — повышая дрожащий голос, потребовала женщина, и получив тихое: «Клянусь, матушка», разрыдалась с новой силой, прижимая к груди непутевую дочь.

Из-за печки выглянула старенькая домовушка, печально качая головой. Ей тоже было болезно за оступившуюся девку. Ведь каждого из ребятишек сама вынянчила, каждого успокаивала, когда работящие родители пропадали в трудах. А Ташенку и того больше всех качала — первая она была, больше всех без пригляду оставалась, пока молодые родители ее на ноги вставали да хозяйство держать одни учились.

Когда в обедневшем доме стихли рыдания и иссякли слезы, а две женщины замерли в болезненных объятиях, Таша вдруг тихо сказала:

— Ох, матушка, да чтож это мы. Сейчас Фроня с малышами прибегут, а мы тут с тобой как кислая капуста сидим, такие же кислые и квелые.

И, получив в ответ грустную улыбку, Таша наигранно бодро встала и, быстро утерев глаза, вернулась к столу:

— Матушка, ты не уж серчай на меня, но надо было. Надо. У нас Фроня в пору входит, вот-вот свататься начнут, Тосю по осени замуж выдавать. Им приданное собирать нужно, а то ведь много мы распродали, когда… — Тут Таша умолкла. Еще слишком больно было вспоминать, слишком больно говорить о пережитом горе. Отец у них был очень добрый и любящий, и горячо любимый всей семьей, иначе как Тятя его и не называл никто. А какие теплые взгляды у них были с матушкой, когда они глядели друг на друга… Редкой силы любовь была.

Таша сглотнула подступивший к горлу твердый комок и быстро продолжила:

— А ведь еще младших поднимать надо. Зима уж скоро, у них у всех обувка прохудилась ужо. Нужны валенки новые да шубки, растут ведь, — утирая глаза и разбирая уже следующий мешок, тараторила Таша, — а за меня, мамань, ты не беспокойся, я в замуж не собираюсь. Нам еще малышей надо вырастить, какой же уж тут в замуж-то. Да и нагляделась я ужо на мужиков энтих в харчевне-то, ну их. И ты не переживай, этот, — тут она на секунду замолкала, словно споткнулась, — он за мной ухаживал уже давно, каждый раз, как приезжал все подбивался ко мне. И обходительный был, ластился, как котенок к мамке. Заплатил вон щедро, денег еще много осталось. Наговорил еще всяких сказок, мол, вернется еще за мной. Да куда ж я поеду-то, ну дурак-дураком. Я ему так и сказала, а он говорит, мол, всех вас заберу. Представляешь. — Таша хохотнула. А в груди болезненно сжалось сердце. — Увезет говорит далеко-далеко, я уж и не помню куда он обещал-то, и жить, мол, будем богато, ну сказочник, ей богу. — Девушка все тараторила, не умолкая, лишь бы не видеть боли в материнских глазах, лишь бы не смотреть на то, как она снова беззвучно плачет, украдкой утирая, катящиеся слезы, горько глядя на белокаменный резной гребешок.

И не знали женщины, что дети давно бы уже были дома, не будь юная Фроня такой не по годам мудрой девицей. Потому как будучи шустрой, она первая вернулась обратно, но еще во дворе услышала из окон плач, и успела увести спешащих домой брата с сестрами играть в прятки.

***

— Дедушка! Дедушка! Погоди! — кричал босоногий мальчонка лет семи, выбегая за ним из корчмы. — Тятька листочек передать попросил, если увижу тебя!

«Дедушка…» — с горечью подумал молодой мужчина и остановился, ожидая пацаненка.

А ему ведь и тридцати трех еще не стукнуло. Но на лице уже отразились годы печали, пролегли глубокими складками тягостные дни, проявилось сединой в некогда черных волосах пережитое горе.

Мальчишка быстро добежал, всунул ему небольшой клок пергамента и, получив в благодарность круглую медяшку, радостный умчался обратно в корчму, хвастать перед отцом выполненным поручением и полученной в награду монеткой.

«Хороший малец у Житомира растет все-таки» — мельком подумал мужчина, разворачивая небольшой клочок пергамента. Быстро пробежал взглядом по короткой записке, нахмурился — придется менять планы и торопиться. Жаль, он надеялся успеть лично заехать в соседнюю деревеньку. Уж больно интересная знахарка там живет, по слухам… Сощурившись, мужчина глянул на небо — солнце уже перевалило за полдень, и не теряя времени, быстро направился обратно в корчму расплачиваться за постой и закупаться в нежданную дорогу провизией.

На входе его едва не сбил явно злой и сильно торопящийся светловолосый юноша. Он почти бежал, не разбирая дороги, и едва не влетел в дверях во входящего мужчину, лишь в последний момент немного притормозив и отклонившись назад. Он извинился, не сбавляя хода, выбежал из корчмы и быстро вскочил в седло снаряженной в путь гнедой лошади, дожидающейся его у коновязи.

Мужчина неодобрительно покачал головой и, пригнув голову, нырнул в духоту корчмы.

[1] Тяжелая — здесь в значении «беременная».

Глава 11

— Нам пора возвращаться, — прозвучал вдруг мужской голос.

— Постой. Мы еще не договорили, — недовольно ответил ему второй.

— Что еще?

— Эта девка. Она нам все портит, — низко процедил мужчина.

— Нет, — холодно ответил ему первый, — чего она тебе портит? Баба не баба. Мало ли кто прибился к обозу, нам с того какая убыль? А так-то даже и наоборот, если подумать, — хищно подмигнул он товарищу, — то девка всегда кстати. Будет моим парням развлечение.

— Мы так не договаривались, — раздраженно выплюнул другой.

— Тебе не за мораль платят, — жестко отрезал первый.

Леона в ужасе отшатнулась, спрятавшись за широким деревом, в глубоких тенях ночного леса. «Паршиво. Вот и сходила в кустики», — мрачно подумала девушка, молясь, чтобы ее не заметили. Мужчины резко смолкли и развернулись в ее сторону.

— Слышал? — напряженно спросил тот, что досадовал на ее существование.

Молчание.

— Живность, наверно, — помедлив, сдержанно ответил второй, — давай возвращаться.

Мужчины, так и не закончив свой разговор и настороженно поглядывая по сторонам, быстро ушли.

Девушка, дождавшись, когда стихнет шуршание травы и кустов, отмерла. Не подвело все же ее предчувствие — сгущается мрак над ними, вот-вот разразится грозой. Видно, не все мужики в этом обозе хороши, как говорил по утру Бальжин, не всем-то стоит доверять… А она этим не очень хорошим мужикам чем-то мешает. Знать бы еще чем.

Нахмурив брови, она напрягла память и постаралась припомнить, кому принадлежали голоса. Увы, усилия ее оказались безрезультатны. Все-таки они еще всего день в пути, да и не прислушивалась она толком к разговорам-то.

Девушка медленно выдохнула, проводя рукой по лицу и собираясь с духом. Если она вернется в лагерь с этого же направления, что и злоумышленники, то они вполне могут догадаться, что в кустах шуршат не простые зайцы, и кто знает, чем это для нее обернется…

Рассудив, что не стоит искушать судьбу, Леона предпочла немного пройтись и обогнуть лагерь, чтобы выйти с другой стороны стоянки. Как она уходила, вряд ли кто видел — повозки, стоявшие кольцом вокруг костра, ограждали путников от леса, так что кто и куда ушел, понять было бы трудно. А когда ты сидишь ночью у пылающего костра, то в свете его яркого пламени, окружающая тебя ночная завеса тьмы становится совсем уж черной и непроглядной. Едва ли кто разглядел в какую сторону она направлялась.

Стараясь ступать как можно бесшумнее, она быстро шла сквозь темную чащу, чтобы ее долгое отсутствие не вызвало лишних вопросов у недружелюбно настроенных попутчиков.