Леона. На рубеже иных миров (СИ). Страница 27

Она сердито выдохнула, хмуро глянула на домового — он ведь это специально, и резко разжала уже начавшие неметь пальцы, отпуская оконную раму. Вновь раздался треск рвущей ткани, и девушка мягко приземлилась носками босых полусогнутых ног на крышу террасы. Испуганно замерев и быстро вскинув голову, она напряженно посмотрела на окна хозяйского этажа. Выждала несколько мгновений и лишь затем спокойно выдохнула, подметив, что старичок с подоконника уже исчез. Кажется, ее побег, не считая домового, остался незамеченным. А Хозяин вряд ли ее сдаст, не в его привычках общаться с людьми, и исключение он делал весьма редко. И ведь она проверяла все заранее, не было там гвоздей! Ни единого! Даже заноз не торчало! Она вновь сердито глянула на верх, туда, где не так давно сидел домовой. Это ведь явно он постарался.

Беглянка с сожалением осмотрела разорванный рукав и досадливо покачала головой — новую рубаху было жалко. Она встала, подворачивая на руке порванную ткань, чтобы не мешались болтающиеся лоскуты, и подняв перед собой взгляд, сконфуженно застыла — она приземлилась прямо перед распахнутым окном одной из сдающихся комнат, где на смятой постели, в объятиях коротко стриженного приезжего мужика, сжимающего в своей огромной ладони девичью налитую грудь, спала совершенно нагая, лишь частично прикрытая простыней молоденькая подавальщица — Таша.

Их, конечно, нельзя было назвать закадычными подругами, но общались они весьма хорошо. Девушкам не раз доводилось вместе помогать стряпухам на кухне или с уборкой комнат после постояльцев — Леона бралась за это дело из благодарности и желания помочь радушным хозяевам, для Таши же это было желанной дополнительной подработкой. И когда случалось им вдвоем вставать за шинковку овощей на щи или намывать полы очередной комнаты, Леона с удовольствием слушала, как Таша рассказывает очередные веселые истории из жизни постоялого двора.

Она была девушкой приветливой и улыбчивой, но от остальных все же держалась слегка особняком, ни с кем близко не общалась, о себе не рассказывала, о других не расспрашивала, после работы всегда бежала скорее домой, никогда не оставаясь ради болтовни с другими девицами или забегающими к ним молодцами, как делали это остальные подавальщицы. Частенько бывало, что в конце дня она скромно заглядывала на кухню и, краснея, спрашивала не осталось ли чего из еды, говоря, что подкармливает прибившихся к ее дому псов. Но все знали, что в округе давно уж нет бродячих собак. И всем было хорошо известно, что Ташкина семья живет бедно, и еду девушка забирает домой, где любая крошка не будет лишней. Любомира тому не препятствовала, и порой сама предлагала забрать ей каравай-другой, который сама же и припрятывала до вечеру вместе с кусочком сыра или какого окорочка, чтобы девушка побаловала своих маленьких домочадцев.

Леона пристыжено зарделась, словно ее поймали на том, что она нарочно подглядывает за срамными делами постояльцев, и быстро отвела взгляд, чувствуя себя ужасно от увиденной сцены. Стараясь не думать о том, знает ли об этом строгая Любомира и, чего такого наговорил этот мужик Ташке, что она разделила с ним ложе без свадебного обряда, Леона быстро отошла от окна, села на край крыши, свесила ноги, развернулась и, повиснув на руках, мягко спрыгнула на землю. Это не ее дело.

Встала. Оправила одежду, проверила заплечный мешок, и спрятавшись на террасе, стала быстро надевать походные сапоги. Все же обуйся она раньше, и бесшумно покинуть спальню у нее бы не вышло.

— И не стыдно тебе, деточка, — проворчал вновь появившийся домовой.

— Стыдно. Но выбора у меня нет, — не отвлекаясь от дела, буркнула девушка.

— Не так тебя Добролюб воспитал. Не так. — Домовой разочарованно покачал головой и исчез.

— Рубаху портить не обязательно было, — обиженно прошептала в пустоту девушка.

— А пусть тебе напоминаньицем будет, — ответила пустота.

Девушка лишь фыркнула. Закончив обуваться, сбежала с террасы и еще раз оглянула на окна — удостоверилась, что ее побег остался незамеченным и, стараясь ступать как можно тише, направилась в конюшню.

Совершенно чистое чернильно-черное небо сияло мириадами пульсирующих звезд, освещая дорогу беглянке.

Флокс, уже оседланный и собранный в путь, громко заржал, приветствуя подошедшую к его деннику девушку.

— Тише, тише дружок, — прошептала она, протягивая другу сладкое яблочко, и почесывая его по шее.

В дальнем углу большой конюшни, на соломенном тюфяке, укрывшись простеньким кафтанчиком, спал двенадцатилетний мальчонка — помощник конюха. Леона подошла к пареньку и тихонько потрясла его за плечо.

— Эй, малец. Малец, просыпайся.

Парень разлепил глаза и сонно посмотрел на ночную гостью. Сфокусировал зрение. Окончательно проснулся. И тут же подскочил.

— Я потник почистил, коня взнуздал, оседлал, сумы те закрепил, все, как ты и просила! — Бодро проговорил он.

— Хорошо — хорошо, я вижу, — Леона улыбнулась, — ты молодец, Павлош. Спасибо тебе, — она одобрительно похлопала ответственного паренька по спине, — ты мне дюже как сильно помог.

Пацаненок молча пожал плечами — мол, да чего уж там, дело-то не пыльное, подумаешь коня в дорогу собрать. Но от девушки, впрочем, не укрылась легкая польщенная улыбка мальчонки. Все же Павлош к своей работе относился серьезно, и глубоко в душе гордился тем, что приносит в дом какую-никакую, а копейку, как настоящий взрослый мужчина и глава семейства.

Она продолжила:

— Павлош, слушай внимательно. Держи, — девушка протянула ему два сложенных конвертами пергамента, — смотри сюда, видишь, у одного синий сургуч, у другого желтый. Передашь их по утру госпоже Любомире, скажешь, что от меня. Тот, что с синим сургучом для госпожи, тот, что с желтым — Словцену. Да смотри не перепутай и не забудь! Это очень важно.

Паренек понятливо кивнул, забрал конверты и повторил:

— Синий — для госпожи Любомиры, желтый — для Словцена. Не забуду, не тревожься, — очень серьезно сказал мальчонка и спрятал конверты за пазуху.

— Вот и ладно. Ты гляди, я на тебя рассчитываю. На вот, — она протянула мальчишке пару серебряников, — возьми за свою помощь.

Мальчишка удивленно вылупился на протянутые монеты, и хоть на лице его на мгновенье отразилась неподдельная радость, брать серебро не спешил, с сомнением подняв взгляд от монет к девушке, словно утверждаясь «А ты точно не перепутала? Это действительно мне?».

— Ну чего смотришь, бери давай, — она ласково улыбнулась, и сама вложила монетки в его ладошку.

Глаза парня восторженно засияли, и он резко и очень низко поклонился. Потом встал и, не удержавшись, порывисто обнял улыбающуюся девушку, и так же быстро отступил. — Благодарю тебя!

Когда Леона тихо, крадучись, выводила Флокса со двора, небо на востоке уже начинало сереть — еще час и рассветет. Выйдя за калитку, она обернулась, переполненная чувствами, поклонилась в пояс, глубоко и печально вздохнула, и более не оборачиваясь, двинулась вместе с Флоксом в сторону центральных ворот. И лишь когда из вида скрылись резные фронтоны Радушного Вепря, она взобралась в седло и ускорила шаг коня.

Ворота в село, по обычаю, до рассвета стоят закрытые, и отпирают их лишь с первым ударом колокола, знаменующим начало нового дня или, в редких случаях, по острой надобности, и то только для важных чинов или государственных гонцов. Леона, столь рано покинувшая подворье, рассудила, что лучше дождаться открытия на улице, прямо у ворот, чем быть застигнутой врасплох в дверях своей комнаты. Задержись она со сборами, и была велика вероятность попасться. Все же возможность уйти незамеченной, когда вовсю светает, крайне мала, а ей вовсе не хотелось устраивать долгие прощания. Да и слишком хорошо она понимала, чем это может обернуться. Сказать же другу прямо — что будет он ей обузой и совершенно лишним в пути, она не смогла бы. Язык бы не повернулся. Да и как ему объяснить куда и зачем она направляется? Как рассказать историю прошлого? От того и пришлось позорно и неблагодарно бежать. Девушка почувствовала укол вины и вздохнула, прикрывая глаза.