Леона. На рубеже иных миров (СИ). Страница 26

— Тетушка Любомира, я хочу с тобой поговорить.

Любомира, стоявшая на кухне у сковородки со шкворчащей глазуньей, усыпанной мелко рубленным укропом, посмотрела на Леону.

— Щас, деточки, обожди чутка.

Она кликнула одну из подавальщиц, что бы та доготовила и подала еду ожидающему гостю, и вышла вместе с Леоной в зал. Они расположились за стойкой. Дворничиха, не теряя времени, взялась наполнять сбитнем, ожидающий подачи, жбан, а Леона, пустым взглядом уставившись на льющийся напиток, молча сидела напротив.

— Ну говори уж, коль начала. Чегой у тебя тама на уме-то?

Девушка вынырнула из размышлений и, немного пожевав губу, тихо начала:

— Я после ярмарки уезжаю из нашего края.

Любомира посмотрела на нее как-то странно, вот вроде и не хмурясь, а все равно, словно досадуя на что-то, но все же ничего не сказала, молча ожидая продолжения. И девушка, помедлив, стала говорить дальше:

— Я сегодня об этом Словцену сказала. Думала, само-собой, что расстроится немного, мне и самой ведь грустно расставаться, а он сразу заявил, что решил со мной ехать. Я ему тут же сказала, что затея это плохая, что мне нужно ехать одной, и сопровождать меня не надо. Но ты же его знаешь. На большаке опасно, тетушка, он даже защититься не сможет, если дело дойдет до серьезной драки. Не пускайте его, запретите ему ехать родительским наказом.

— А ты, значитца, сможешь себя защитить? — хмыкнула Любомира и сунула, пробегающей мимо, подавальщице, наполненный сытом, жбан, велев отнести его за дальний стол. Ожидающие напитка мужики, обрадованно загалдели, одарив фигуристую подавальщицу хмельными взглядами и сомнительными комплиментами.

Леона смущенно потупилась и нервно зажевала губу. Она не знала, что ответить на это. Что да, мол, сможет? А ее сын, что получается в таком случае, слабее девчонки? Ну как такое сказать?

— Да ладно, чего уж тама. Знаю я, шо сможешь-то. И как сможешь, тоже мне известно, — махнула рукой дворничиха.

Леона подняла на женщину удивленный взгляд. Откуда? Любомира тем временем продолжила:

— Ружа меня давно уж предупреждала, шо ты в свое время уедешь, сказывала и об том, шо ты мечом махать обучена, не дай Боги чего, дак защитишься. Тьфу-тьфу-тьфу, — женщина суеверно постучала пальцем по дереву, — но ты Леонка, Словцена-то зазря не обижай, он может и не обучался с железяками управляться, но тоже кой чего умеет. Да погоди ты, не перебивай, — сказала Любомира Леоне, которая уже хотела возразить, — я и сама жизнь повидала, знаю уж поболе твоего и про большак, и про людные городища, и про то, какие люди порой встречаются. Но кто ж его удержит-то, дитятко? Словцен за тобой хоть на край света помчит, неужто сама не углядела еще?

Девушка нервно сжала сарафан в ладошка и запальчиво быстро проговорила:

— Он заботится обо мне, я вижу. Всегда заботился. Он мне тоже дорог, и я не хочу, чтобы он из-за меня попал в беду! Мои родители, пропали восемь лет назад и история эта уж больно странная выходит. Я еду, чтобы суметь разобраться в ней. Мне-то терять нечего, а вот Словцену… Это опасно, нечего ему со мной там делать. Тетушка, пожалуйста, не пускай его. Пропадет ведь, — Леона уже не знала, как еще объяснить. Неужто Любомира не понимает? Она ведь переживает и боится за друга, но охранять его у нее не будет времени. Не для того она в путь собиралась, чтобы с другом нянчиться.

— Ох, дуреха ты девка. Неужто думаешь, материнское сердце не болит за него? Болит, да ищо как. Но шож тут поделашь-то? Да и коли он захочет, как жеж я его удержу-то? Он уже не мальчонка. Не всю жежь жизнь за мамкиной юбкою ему сидеть. Как бы материнское мое сердце не сжималося, не стану я его насильно-то удерживать. Шож я за мать-то така буду, если силою своих детей начну подле себя держать? У них своя жизнь, им самим ее жить. Самим и решения принимать. А мне только молиться и остается. Но ты пожди нос опускать-то, поговорю я с ним, знамо дело, поговорю, и сама ведь все понимаю. Токмо ты сильно-то не надейся на это, уж больно он упрямый. Да и не оставит он тебя.

— Спасибо, — тихо ответила Леона, чувствуя себя виноватой. — Тетушка, ты не сердишься на меня?

— Ох, дуреха девка. Ну как есть дуреха.

— Словцен, — Леона не хотела это произносить, потому что это звучало бы грубо и неблагодарно, но все же выпалила, — он будет мне мешать! Мне нельзя отвлекаться, Ружена говорила, что мне нужно будет учиться и это очень серьезно, а он воспринимает это как забаву! — и тут же, виновато посмотрев на хмурую женщину, тихо продолжила: — и я не хочу, чтобы он пострадал из-за меня.

Любомира только вздохнула и, махнув рукой, вернулась на кухню.

Леона озадаченно посмотрела на закрывшуюся дверь кухни и в ней стало зарождаться что-то обжигающее, сворачивающее в тугой комок все ее нутро. Она резко встала, вышла во двор и зло пнула колун, в котором торчал воткнутый топор. Она злилась от бессилия, злилась на то, что не может прочистить голову от дурных мыслей наивному другу, он будто не понимает, что она не на прогулку собирается! Леона пнула валяющееся рядом, еще не разрубленное бревнышко, и зло фыркнула, скрестив руки на груди.

— Леона.

Девушка раздраженно обернулась. За ее спиной стоял понурый Словцен.

— Что еще!? — спросила она слишком резко и грубо.

Словцен напрягся. Он тоже злился, и на себя, и на подругу. Извинения давались ему не легко, а уж глядя на раздраженную девушку, он и вовсе захотел было развернуться и уйти, но все же переборол себя и твердо произнес:

— Леона, прости меня. Я не должен был себя так вести, я вовсе не хотел тебя обидеть.

Ей вдруг стало так совестно за свою грубость — ведь он действительно сильно переживает за нее, а она в ответ ведет себя так... Грубо. Все раздражение мгновенно улетучилось, оставив после себя лишь неприятное чувство стыда, неловкость и сосущую пустоту на месте потухшей злости.

— И ты меня извини. Я ведь понимаю, что ты беспокоишься обо мне, — она обхватила себя за плечи и грустно улыбнулась, — и за эту резкость тоже извини, я слишком переживаю.

Словцен молча подошел и крепко обнял ее. Они какое-то время так и стояли, пока Леона глухо не прогундосила ему в грудь:

— Бватец, я ге могу дыфать.

[1] Товарка – товарищ ж.р.

[2] Златник — шестиугольная золотая монета с круглым отверстием в центре. Равняется десяти серебряникам.

[3] Серебряник — ромбовидная серебряная монета, равняется сорока медякам.

[4] Бурдюк — кожаный мешок, предназначенный для хранения напитков.

Глава 9

Ночь. Еле слышное натужное пыхтение. Тихие шорохи. Глухой треск рвущейся ткани.

— Черт! — Леона тихо выругалась в стиснутые зубы и попыталась осторожно высвободить рубаху, зацепившуюся рукавом о торчащий у подоконника гвоздь. Не вышло. Гвоздь упорно не хотел отпускать беглянку, и ее действия лишь сильнее разрывали ткань.

— Не доброе это дело, девонька, — укоризненно проскрипел неожиданно появившийся рядом маленький старичок в карминном кафтанчике. Он вольготно сидел на подоконнике, откинувшись спиной на раму и свесив вниз одетые в золоченые сапожки маленькие ножки.

Девушка вздрогнула и резко повернула голову в сторону нежданного наблюдателя, тут же потеряв нужную концентрацию. Левая нога мгновенно соскользнула с бревна, в которое прежде упиралась, за ней — потеряла опору правая, и девушка сорвалась, повиснув лишь на одной руке, которой до того держалась за подоконник, пока пыталась высвободить второй рукав, так не вовремя зацепившийся за чертов гвоздь.

Она постаралась вновь найти носками опору, но ноги предательски проскальзывали, оставляя ее без возможности подтянуться наверх, чтобы отцепить треклятый рукав.

Леона раздраженно сжала зубы и перестала дергаться в тщетных попытках удержаться. Ей ужасно хотелось пнуть с досады несчастную стену, но сделай она это и глухой стук в ночи покажется набатом, наверняка разбудив кого-то из домочадцев.