Вишневый сад для изгнанной жены дракона (СИ). Страница 19

Эстер нарушила молчание первой. Она юрко, но грациозно вскочила из-за стола, подошла ко мне, выхватила письмо из моих рук и пробежалась глазами по строчкам.

— Постой-ка, — воскликнула графиня, хлопнув ладонью по перилам так, что я вздрогнула. — Лазаро Мелькиор! Знаю его! Торгует диковинками — специи, экзотика всякая. В прошлом сезоне брала у него цветущий лотос, что пел по ночам. Странный выбор, конечно, но нам такой и нужен, правда, Эдгар?

Её возлюбленный лишь свёл брови у переносицы, издав низкий, недовольный звук, но промолчал. Эстер, не обращая внимания, продолжила:

— Лазаро — человек с прибылью. Щедро платит поставщикам и работникам, если доволен. Это нам на руку!

— Эстер, откуда ты столько знаешь? — подивилась я, голос дрогнул от усталости.

— Слуги болтают, — фыркнула она, закатив глаза. — Я женщина, Айрис. Сплетни — моё хобби. Чем ещё заняться в родовом замке? Там было смертельно скучно, пока я не сбежала сюда к вам!

Раэль ухмыльнулся, довольный её оживлением, но мужчины молчали. Недоверие висело в воздухе, плотное, как утренний туман над рекой. Ещё пару дней назад я кричала, что он вторжение, а теперь он здесь, с контрактом, и я стою перед всеми, как дура, оправдываясь. Живот снова сжался, ребёнок толкнулся, и я невольно положила руку на него, пытаясь скрыть смятение.

— Что ж… Раэль нашёл нам покупателя, — выдавила я, голос дрожал от неловкости. — И в дальнейшем будет помогать с торговлей. Займётся поставками и транспортом. Это… выгодно нам, в первую очередь.

— А что выгодно ему? — прогудел Гаррет, его взгляд скользнул к Раэлю, холодный и острый, будто он говорил не со мной, а с ним.

Раэль повернулся к нему, глаза сузились, улыбка исчезла, сменившись ледяным спокойствием.

— Вас это не касается, уважаемый, — бросил он, голос стал резким, как удар клинка. — В остальном, думаю, леди Айрис вас проинструктирует. А я пошёл.

— Куда? — вырвалось у меня, слишком быстро, слишком встревоженно.

— В сад, — ответил он, уже шагая к двери. — Дорогу найду, не переживайте, леди.

Он вышел, тёмный плащ мелькнул в проёме, и я осталась с перехваченным дыханием, чувствуя, как взгляды впиваются в меня. Эдгар проводил его взглядом, тёмным, как грозовая туча.

— У меня только один вопрос, — прогудел Томас, откинувшись на стуле, его голос был низким, полным недоумения. — Как, чёрт возьми, он избавился от верёвок?

— Магия, — пожала я плечами, чувствуя себя потерянной, будто стояла на краю пропасти.

Тишина повисла в кухне, тяжёлая, как мокрый плащ, и я ощутила, как взгляды всех присутствующих скрестились на мне. Гаррет кашлянул, Эдгар сжал челюсти, а Эстер, единственная, кто не выглядел мрачно, уже начала что-то бормотать про специи, но я не слушала.

В голове гудело. Нам предстоит много работы — слова Раэля, его холодная уверенность и этот проклятый сад кружились в мыслях.

Я пробормотала что-то невнятное про дела, подхватила письмо и выскользнула на крыльцо.

День прошёл в суете — корзины с вишнями, котлы с джемом, споры о том, кому доверять, — и я едва заметила, как солнце скатилось за горизонт, уступив место серым дням, что потянулись один за другим.

Прошла неделя, и торговля закрутилась с такой скоростью, что я едва поспевала за этим вихрем. Всё началось на третий день, когда телега, запряжённая старой кобылой с лохматой гривой, привезла первые деньги — увесистые мешки, туго набитые монетами, перевязанные золотыми лентами, что поблёскивали в утреннем свете. Их звон, когда Гаррет небрежно бросил один на стол, был как обещание покоя — чистый, высокий, почти волшебный.

Но покой оставался лишь мечтой. Лазаро Мелькиор, наш загадочный купец, уже на следующий день прислал ворона с письмом, требуя удвоить объём поставок. Его почерк был резким, с длинными росчерками, будто он писал в спешке, а слова — «жду больше, плачу золотом» — звучали как приказ, от которого нельзя отказаться.

Гаррет, не теряя времени, отправился в деревню и вернулся с людьми — молчаливыми, крепкими мужчинами с мозолистыми руками и хмурыми лицами. Они говорили мало, работали много, и вскоре поместье загудело, как улей. Мы обзавелись новыми чанами — огромными, медными, с лёгким налётом зелени, что шипели и булькали от кипящего сока. Сушильни, собранные из досок и натянутой ткани, выстроились вдоль стены, распространяя сладковатый аромат вяленых ягод. Жаровни дымились день и ночь, наполняя воздух теплом и запахом вишнёвого сиропа.

Ремонт закончился — стены больше не осыпались известкой на пол, крыша не текла, пропуская дождь в спальню, а окна, наконец-то застеклённые, сияли чистотой. Дом ожил, стал похож на настоящий дом, а не на руины, в которых я пряталась от прошлого.

Но я тонула в этом хаосе. Бумаги захватили мою жизнь — контракты с витиеватыми подписями, счета, испещрённые цифрами, списки поставок, где названия деревень путались в голове. Я сидела за столом до полуночи, скрипя пером, пока чернила не оставляли пятна на пальцах.

Еще и беременность давала о себе знать всё сильнее: живот становился все больше, тянул вниз, спина ныла, будто кто-то повесил мне на плечи мешок с камнями. Мой малыш шевелился чаще, его толчки — то лёгкие, как прикосновение пёрышка, то резкие, требовательные — не давали мне забыть о нём ни на минуту. Я едва успевала перевести дух, хватая воздух между очередной стопкой бумаг и криками слуг, зовущих меня на кухню. В саду я почти не бывала — времени не хватало, да и сил тоже. Вишни росли без меня, их ветви гнулись под тяжестью плодов, а я видела их только в корзинах, что приносили работники.

Но больше всего меня беспокоили слухи. Они начались с шёпота — тихого, как шелест листвы, — среди слуг Эстер, что сновали по дому с метлами и кувшинами. Сначала это было невинно: одна из прачек клялась, что вишнёвый морс снял усталость после трёх бессонных ночей, сделав её свежей, как в юности. Потом кухарка, старая Мира с кривыми пальцами, объявила, что ложка варенья из наших запасов за ночь уняла лихорадку её внука. А вчера я застала Луку, который, краснея, шептал Дэну, что чай из сушёных лепестков — тех, что мы случайно добавили в партию, — дал ему ясность ума, и он впервые за год вспомнил, где закопал старый кошель с медяками. Слухи разрастались, как мох на сырых стенах амбара, цеплялись за каждый разговор, прорастали в словах работников и слуг.

Я просила всех молчать, сжимая кулаки и шипя сквозь зубы: «Не смейте болтать об этом за пределами дома!» Но разве заткнёшь чужие рты? Слова, как птицы, вырывались из клеток и улетали в деревню, к рынкам, к чужим ушам.

Если это правда, если магия сада — та, что заставляла вишни цвести, гнить и возрождаться за ночь, — просочилась в морс, в джемы, в сушёные ягоды, то слухи дойдут до дворца. До Сэйвера.

Я чувствовала это кожей — холодный укол страха, что пробегал по спине каждый раз, когда кто-то упоминал «чудеса» наших товаров. Его тень уже нависала над моей жизнью, а теперь она могла вернуться, чтобы забрать всё — сад, ребёнка, свободу. И тогда этот дом, эти вишни, эта хрупкая надежда на покой рухнут, как карточный домик под порывом ветра.

Стояла у окна кухни, глядя, как слуги снуют с корзинами, а в ушах звенели их шепотки о морсе и варенье. Всячески пыталась унять тревогу, но она только росла, как сорняк в саду. За окном мелькнула тёмная фигура — Раэль, как всегда, направлялся к вишням, и я поймала себя на мысли, что он стал частью поместья, частью моей жизни, хотим мы того или нет. Дни тянулись, а он оставался — загадочный, как тень луны, и такой же неизбежный.

Раэль держал слово, как клятву, вырезанную на камне. Каждый день он был в саду — тёмная фигура среди вишневых деревьев, с потрёпанной тетрадью в руках, куда он что-то записывал тонким угольным карандашом. Его пальцы скользили по коре, будто он слышал её шёпот, чувствовал пульс магии, что текла в стволах.

С другими Раэль был как зимний ветер — холоден, резок, отстранён. С Томасом и Дэном говорил коротко, обрубая фразы, с Гарретом обменивался колкостями, а с Эдгаром вообще не разговаривал, встречая его мрачный взгляд ледяным молчанием.