Вишневый сад для изгнанной жены дракона (СИ). Страница 10

— Ты омерзительна, — бросил он, отступая. — Ты недостойна быть моей женой.

Он развернулся и ушёл, оставив меня в крови и боли. Лекари ушли следом, Лина исчезла, и я осталась одна, задыхаясь от рыданий. Но я не дала им вырваться — сжала зубы, цепляясь за остатки гордости. Они не заслужили моих слёз.

Дни слились в серую мглу. Меня держали в покоях, пока тело восстанавливалось, но дворец молчал обо мне. Сэйвер не приходил. Император не звал.

А потом пришёл день, когда всё закончилось, и я стала свободной… Но какой ценой?

Глава 8

Настоящее

Утро встретило меня холодом, что пробирался под кожу, несмотря на тлеющий камин. Я сидела на краю кровати, сжимая в руках грубую ткань одеяла, и смотрела в пустоту. Тишина давила, но внутри меня шумело — мысли, воспоминания, страх и надежда сплетались в тугой комок, что застрял в груди. Эдвина ушла вчера, оставив меня с правдой, которую я всё ещё не могла уложить в голове.

Мой ребёнок жив. После всего — крови, боли, обвинений — он всё ещё был со мной. Но почему? И как?

Я встала, чувствуя, как ноют ноги от вчерашней работы в саду. Половицы скрипели под босыми ступнями. Подошла к окну, где за мутным стеклом виднелся вишнёвый сад — мой сад, мой последний оплот. Росток, что я заметила вчера, всё ещё был там, зелёный, упрямый, пробивающийся сквозь сухую кору. Эдвина сказала, что это не просто деревья. Что теперь они — часть меня, моей крови и силы.

Но я не чувствовала себя сильной. Скорее — раздавленной, сломанной, как эти ветки, что обрезала день за днём.

Почему я выпила тот чай? Этот вопрос грыз меня, как крыса, что прячется в сарае.

Я вспоминала тот день — Варину, её ядовитую улыбку, голос, что лился, как мёд, скрывающий смертельную угрозу. Она пришла ко мне, сияющая, уверенная, и я, дура, поверила ей.

Не сразу, нет. Я не была настолько наивной. Когда она протянула мне свёрток с чайными листьями, я смотрела на него, как на змею, что вот-вот укусит. Но она выпила первой — отпила из своей чашки, глядя мне в глаза, и я подумала: «Если она пьёт, значит, это безопасно».

Хотела доказать себе, что не боюсь её. Что я выше её игр. И ещё… я устала. Устала от подозрений, от одиночества, от того, что каждый мой шаг в том дворце был битвой. Слишком уж я была далека от подобных дворцовых интриг, родители воспитывали меня иначе. Даже в самом страшном сне, мне не представлялось, что люди могут быть такими подлыми. Я просто хотела хоть раз поверить, что кто-то желает мне добра. Даже если это была она.

Глупость. Горькая, непростительная глупость. Я проглотила тот чай, чувствуя, как он обжигает горло, и не знала, что он почти забрал у меня всё.

Но он не забрал. Ребёнок выжил. Как? Эдвина говорила о вишнях, о магии, что дремала во мне с детства, когда я ела их плоды, бегала среди деревьев, смеялась под ветвями, что мать так любила. Может, это правда. Может, сад спас меня тогда, когда я даже не подозревала. Но от этой мысли не становилось легче — она жгла, как угли, что тлели в камине.

Теперь я была почти уверена, что смерть моих родителей не была случайной. Они всегда оберегали сад, говорили о нём, как о сокровище… И это наталкивало на определенные мысли.

Что если именно из-за этого они и пострадали? Магия давно считалась пережитком, опасной силой, от которой старались избавиться. Если мой сад хранил её… мог ли он стать причиной их измены короне и последующей казни? Но тогда почему сад все еще на месте, а мои мама и папа…

Сердце сжалось от новой боли, но я твёрдо решила — я не допущу, чтобы это повторилось.

Положила руку на живот, чувствуя слабую тяжесть. Он там. Мой сын. Или дочь. Я не знала, но это было не важно. Важно, что он жив, что я не потеряла его, как потеряла всё остальное — дом, семью, любовь.

Слёзы подступили, горячие, непрошеные, и я смахнула их тыльной стороной ладони, оставив грязный след на щеке. Я не могла плакать. Не сейчас. Но внутри всё кричало — от радости, от страха, от ненависти к себе за то, что доверилась Варине, и к Сэйверу за то, что он поверил ей, а не мне. Я любила его. Пусть сломанной и неправильной любовью, что это сломало меня. А теперь? Теперь я не знала, что чувствую. Только пустоту, что заполнялась этим крошечным, невозможным чудом внутри меня.

Стук копыт вырвал меня из мыслей. Я выглянула в окно — Гаррет приехал с провиантом, как всегда с рассветом. За ним рабочие шли — Томас, седой и молчаливый, Дэн, угрюмый и высокий, Лука, молодой и улыбающийся, и ещё двое, чьи лица уже стали привычными. Они тащили доски, молотки, мешки с зерном, что Гаррет где-то раздобыл.

Я натянула старую шаль, грубую и колючую, и вышла во двор. Холодный ветер ударил в лицо, но я направилась в сад, сжимая в руках секатор. Нужно было работать. Жить дальше.

Лука заметил меня первым и подбежал, сияя своей неизменной улыбкой.

— Доброе утро, госпожа Айрис! — крикнул он. — Сегодня конюшню чиним, почти закончили крышу. Скоро там можно будет лошадей держать!

— Хорошо, Лука, — ответила я, чувствуя слабое тепло от его слов. — Спасибо.

Он поклонился и побежал к остальным, а я направилась в сад. Томас уже был там, копаясь на земле с грубой тканью в руках. Он поднял взгляд, заметив меня.

— Хотите научиться прививать деревья, госпожа? — спросил он, голос низкий и спокойный. — Это не сложно. Думаю, у нас получится.

Я решительно кивнула, и он показал мне, как разрезать побег, как обматывать его тканью, чтобы он прижился. Мои пальцы, холодные и неуклюжие, дрожали, но я старалась. Томас внимательно, а затем смотрел на одобрительную обстановку.

— Из вас получится отменный садовник, госпожа, — сказал он с легкой улыбкой. — У вас легкая рука, деревья это чуют.

— Спасибо, Томас, — ответила я, и его похвала на миг заглушила тоску в груди.

Я продолжала работать, обрезая сухие ветки, пока солнце не поднялось выше. Тело ныло, но я не останавливалась. Сад был моим спасением — для меня, для ребенка.

Гаррет подошел ближе к полудню, неся корзина с хлебом и рыбой.

— Ты бледная, девочка, — сказал он, нахмурившись. — Опять полночи не спала?

Я пожала плечами, не зная, как ответить. Он не стал давить, просто кивнул на корзину, которую протянул мне.

— Ешь. И не спорь. Тебе силы нужны. И твоему дитя.

Я взяла кусок хлеба, отломила краюху. Она была жёсткой, сухой, но я проглотила её, чувствуя, как желудок сжимается от голода. Гаррет сел напротив, сложив руки на столе.

— Ты веришь, что Эдвина сказала правду? — выдохнула я, и голос дрогнул.

Гаррет медленно кивнул.

— Твоя мать всегда с трепетом отзывалась и заботилась об этом саде, — пробормотал он. — Может, сад действительно хранит что-то важное. Что-то, что действительно способно сотворить чудо.

— Но? — я заметила в его глазах тревогу и сама насторожилась.

— Теперь нам нужно быть осторожными. Когда восстановим поместье и вернем твоему дому прежнее величие… — он поднял голову, чуть прищурившись от солнечных лучей, пробивающихся сквозь ветви вишни. — На свете слишком много стервятников, которые будут только рады урвать кусок столь ценной земли. Об этом никто не должен знать, Айрис. О свойствах этого сада. Иначе мы все будем в опасности.

— Хорошо, — тяжело сглотнув, произнесла я. — Я поняла. Спасибо… что остаешься рядом.

— Это мой долг, — только и сказал пожилой управляющий.

Вечером я сидела у костра со крестьянами. Они ели лепёшки и рыбу, переговаривались о погоде и урожае. Я смотрела на огонь, и мысли мои становились всё тяжелее. Эти люди — Гаррет, Томас, Лука, Дэн — работали для меня, не прося ничего взамен. Но так не будет продолжаться вечно.

У меня не было денег и ценных вещей. чтобы наградить их за труд. Зерно, что привозил Гаррет, еда, которую делили со мной крестьяне, — всё это была милость, а не моё право. Я не мог жить в их доброте вечно. Ребёнок растёт, дом нужно чинить, сад — возрождать. А чем я заплачу?