Воин-Врач II (СИ). Страница 27
Поняв, что Гнат снова лазит где-то в городе, Всеслав взялся за дело самостоятельно, объявив парковый день. Но смотр показал, что всё оружие до последнего засапожника и так пребывало у воинов в полном блестящем котовьем благополучии. Подворотничков нет — пришивать нечего. Внутренний старшина едва не растерялся было, но принял ответственное решение о переносе энергии изнутри наружу. В прямом смысле слова.
Ждановы «бульдозеры» со следовавшими за ними Яновыми и Алесевыми подметальщиками очистили подворье-«плац» до противного быстро. Надо было выдать им, как в Советской армии, не лопаты и мётлы, а по два лома. Где второй на тот случай, если первый устанет или сломается. Но в Средневековье с железом было совсем не так, как в Союзе. Туго было с ним, поэтому и ломов было негусто. Поэтому пошли стахановцы, сменяясь десятками по тут же выстроенному графику, очищать от чёртовой снежной массы всю вверенную князю территорию внутри городских стен. Наплевав на то, что метель униматься и не думала.
Результатом такого нежданного «штабного деятельного идиотизма» оказались пять спасённых жизней в первые же несколько минут. Как уж кто-то из стрелков приметил, что ворота одного из подворий приоткрыты, никто не понял. А когда ввалились через сугробы в избу, нашли троих замерзавших ребятишек и охавшую бабу на сносях. Гражданских мгновенно эвакуировали на княжий двор, где Агафья, та самая жена Грача, Домниного брата, прошла с честью проверку на профпригодность. Повезло, что роды выпали несложные, но ассистировал, скорее, даже я ей, а не наоборот. Только перевязка и пересечение пуповины одной рукой, проделанные мной чисто автоматически, едва дара речи её не лишили. И у меня стало на одного ученика больше.
Всего в городе за полдня спасли почти четыре десятка замерзавших: кто ногу на крыльце подвернул, у кого печка рассы́палась. А у некоторых просто не было сил отколупать из заваленной сугробом поленницы охапку дров, а то и просто дойти до неё по заметённому двору. Стариков спасли много. Бабки, не веря счастью своему, выли и рыдали, моля за соколиков и за князя-батюшку всех Богов сразу.
Чтоб не расходовать дровяной «НЗ» с княжьего подворья, вылезший будто из-под снега и тут же впрягшийся в командование спасательной операцией Рысь вытянул на крыльцо богатого терема едва ли не за бороду толстого тепло одетого мужика. Тот оказался одним из первых торговых людей города, и в его сфере интересов как раз были дрова. И было их у него запасено очень много: он точно знал, сколько расходует Киев в день, в неделю и за всю зиму — не первый и не десятый год этим промышлял.
Гнат сперва хотел топливо привычно отнять в связи с форс-мажором. Снег, зима, дождь и понедельник на Руси, оказывается, считались чрезвычайными и неожиданными задолго до появления МЧС. Но Всеслав беспределить не позволил, а с купцом начал торговаться. И через несколько фраз понял, что очень поспешил. У этого, пожалуй, можно было и конфисковать. Даже нужно. Но было поздно. Проклятый монополист клялся и божился, что почти разорён, а голодные дети его, чьи заплывшие салом испуганные рожи то и дело мелькали в дверях, вот-вот пойдут по миру. Потому, только потому, княже, тебе продать могу всего вдвое дороже обычного прайса, оторвав от сердца.
Выручил Гнат. Выдав лаконичное контрпредложение: «или вдвое дешевле обычной цены — или терем спалю прямо сейчас». А когда заглянувший ему в глаза торгаш побелел в цвет не унимавшейся метели и заткнулся на полуслове, поддержал его даже:
— Не робей, мироед! Наторгуешь ещё. Они ж живы останутся, значит, ещё не раз к тебе за дровами теми придут. А коли околеют — уже ничего точно не купят. Знаешь присловье такое — «кто в Днепре утонет, тот больше купаться не будет!».
Онемевший купец только кивнул. Не среагировав на шутку, что Всеслав заиграл у меня, а Рысь — у него.
Наладили снабжение топливом и харчами, примерно по той же схеме, что и с дровяным магнатом. Ясно, что люд запасал на зиму и продукты, и поленья, но были и старики, и немощные, и просто бедные. И те, кого поначалу напугал разгул стихии, что в первую же ночь обрушила на город столько снега, что от изб кое-где только коньки крыш и торчали. Тратить товары на таких не хотели. Один только торговец, что солониной промышлял, грянул шапку оземь и поразил:
— Не стану я с тобой, княже, из-за резан да вервиц рядиться! Ты, вон, ратную силу поднял, чтоб людишек слабых от беды спасти, сам с ними ходишь, а мне с тебя серебро трясти? Да провалиться мне пропадом! Дай только, если не во вред будет, десятка два воев покрепче, чтоб моим подсобили по дворам всё растащить. Тогда за пару дней точно управимся.
Именно он, Тихон, прямо на следующий день получил бессрочный и крайне выгодный контракт на снабжение великокняжеского подворья и всей дружины мясом и субпродуктами, а к нему в довесок золотишка полпуда и какую-то Изяславову шубу, которой, кажется, рад был больше, чем всему прочему. Остальные получили урок. Возможно. И совершенно точно — стресс, язву и нездоровый цвет лица.
Меж улицами натянули верёвки, чтоб в не унимавшемся буране случайные прохожие, кого нужда из дома погнала, не заблудились и не помёрзли. На перекрёстках стояли, меняясь регулярно, ратники в тулупах. Ну, Ждановым, кто попадал в дежурства, приходилось сидеть — под их стати тулупов сразу не нашлось.
За пять дней едва ли не битком забили одно крыло терема, что сразу отвели под лазарет. Алесевы ребята пробились как-то сквозь буран на трёх санях, невероятным чудом не заплутав в непроглядной мгле, и прикатили с монастыря Антония, Феодосия и ещё с десяток монахов, а с ними запасы трав и мазей. Очень вовремя вышло, наши как раз к концу подходили.
Когда развиднелось и стало понятно, что на этот раз Мара и Карачун ушли несолоно хлебавши, запел-зарокотал колокол на Святой Софии. И народ потянулся на зов по улицам, что продолжали чистить княжьи ратники. И каждый, каждый кланялся им до земли. Ну, до утоптанного снега, то есть.
Патриарх Всея Руси говорил, пожалуй, лишь немногим тише того колокола. По его словам, разносящимся, наверное, до самого Днепра и до Аскольдовой могилы, выходило, что буран напустили злобные колдуны и ведьмин люд с закатной стороны, которым сильная, крепкая Правдой и верой Русь — кость в горле и бревно в глазу. А поведал ему об этом не абы кто, а лично Архангел Михаил, архистратиг воинства Господнего, явившись во сне третьего дня, в самый разгар небывалой метели. И велел всячески поддержать и поспособствовать великому надёже-князю в делах его благочестивых.
Народ, разрумянясь на лёгком морозце, внимал, разинув рты. Глядя неверящими глазами на стоявшего практически плечом к плечу со священником старика с длинным посохом, на навершьи которого была вырезана волчья голова. С такими раньше, до Владимира-князя, величественно и спокойно ходили по лесам и долам волхвы, помощники Старых Богов. Про этого полоцкого деда тоже болтали разное. Но сейчас Юрий-Яр стоял рядом с патриархом, степенно качая седой бородой в такт его словам. Не прятался. Не призывал жечь церкви и сшибать кресты, приколоченные к вековым дубам в чащах. Согласно кивал. Они были заодно. Наверное, некоторым в толпе это и не нравилось. И тем, кто яро верил в Белого Бога, и тем, кто не утратил древней памяти в Рода и Сварога. Но они тоже стояли на площади плечами к плечам и с одинаково замиравшими сердцами слушали небывалую, как и миновавшая смертная вьюга, проповедь.
Иван, подтверждая высокий класс ораторских школ старинных монастырей, вмурованных в неприступные скалы, вещал, завораживая и не отпуская внимания. И пусть все небывалые события, от самоубийственного прыжка с обрыва на коне до оживления мёртвых, от восшествия на престол Киева до замирения со степняками, он объяснял исключительно благоволением и милостью Господа. Народ внимал с почтением и восторгом. А некоторые, особенно густо стоявшие вокруг возвышавшегося горным уступом над людским морем Гарасимом с торчавшим из набитого волчьими шкурами короба Ставром в какой-то волчьей же шапке-малахае, только понятливо ухмылялись вслед за Яром, что продолжал согласно кивать, чуть прикрывая глаза, таившие лёгкую мудрую улыбку. Дескать, нас-то не проведёшь, мы-то вернее знаем, какие Боги батюшку-князя тогда за руку водили.