Русский флаг (СИ). Страница 18

Именно таким образом Бирону и удавалось формировать определённые взгляды у государыни. Если что-то часто мелькает перед глазами, о чём говорится в письмах и посланиях, то и считаться будет единственно правильным. А иную точку зрения на какую-то из проблем можно и вовсе Анне Иоанновне не показывать.

Ну и жалобщики, куда же без них. Можно было допустить какую-то жалобу, ну уж точно не ту, которая могла бы навредить или Бирону, или людям, которые с ним связаны. Именно такая возможность и составляла основу власти Эрнста Иоганна Бирона.

Однако душа Эрнста Иоганна сейчас была не на месте. И сегодня утром он выполнял свою работу без какого-либо энтузиазма, просто беря небольшую стопку бумаг, чтобы сразу после завтрака зачитать их государыне.

Дело в том, что из императорских конюшен, расположенных в Москве, и которыми он заведовал, где граф потребовал провести эксперимент, связанный с искусственным осеменением лошадей, пришли предварительные результаты. Скорее всего, удалось от одного жеребца понести сразу пятерым кобылам. Причём, от того же жеребца в самое ближайшее время можно ждать оплодотворения ещё дюжины кобыл. Жеребец тот был необычайно мощным, высоким. Такой вполне мог бы быть отличным конём для кирасира.

Теперь в голове лучшего конюха России роились мысли, как можно быстро наладить производство лошадей, ускорив эти процессы вдвое.

Эрнст Иоганн Бирон нехотя взял со стола очередной доклад императрице от Андрея Ивановича Остермана, который занимается подготовкой мирного соглашения по итогам последней Польской войны. Однако, в отличии от других бумаг, граф вскрыл ножом конверт.

Граф Бирон прекрасно понимал, какие распоряжения дала императрица Остерману. Если у этого хитреца, Андрея Ивановича, получится провернуть дело с присоединением Курляндии к Российской империи, то именно Бирону предстоит стать герцогом. Так что можно ещё раз, уже седьмой, перечитать письмо из императорских конюшен в Москве или хотя бы один раз почитать, что пишет Андрей Иванович Остерман о делах внешней русской политики. С трудом, но Бирон сделал выбор все же в пользу доклада Остермана.

— Два миллиона рублей… — прочитав сообщение от Остермана, задумчиво сказал Бирон, плюхнувшись всем своим немалым телом в кресло. — И где мне их взять?

Андрей Иванович Остерман пишет, что ему удалось провести политическую победу, и он договорился, что поляки официально откажутся от своих прав на курляндские земли. Однако взамен они потребовали деньги, причём немалые, и в некотором роде сопоставимые с теми, что были взяты Россией у Станислава Лещинского. Ну или с теми, что Россия взяла с города Данцига, чтобы не разорять его.

Казалось, можно было бы просто отдать те ещё до конца нерастраченные деньги, что находились на особом счету в казначействе. Те сундуки с золотом. Но государыня на такое может и не пойти. Уже запланировано строительство сразу трёх линейных кораблей, двух фрегатов, в целом морскому ведомству было обещано увеличение финансирования примерно на тридцать процентов, в то время как армии — на пятнадцать.

Иоганн Бирон потёр виски, будто с подобными телодвижениями вдруг неожиданно придёт решение поставленной задачи. У графа нет столько денег. У него, по сути, и собственных-то средств практически нет. Они ему будто бы и не нужны вовсе, главное, чтобы финансировались все проекты Бирона. Так что здесь даже не пахло дворцами Меншикова, сокровищами Долгоруковых.

Однако, услышав волокиту за дверью, Бирон быстро скинул под стол всю документацию, чтобы никто не застал графа за таким интимным делом, как читать чужие письма.

— Граф, я должна знать, что происходит. И где посол Линар? И где ныне находится гвардейский капитан Норов? Я хотела бы принять некоторое участие в его судьбе. И не кажется ли вам весьма забавным и уместным женить Норова на девице Юлиане Менгден? — ворвавшись, словно вихрь, в покои, которые занимал в Летнем дворце Бирон, Анна Леопольдовна в абсолютно несвойственной ей манере требовала, говорила чётко и уверенно.

Эрнст Иоганн даже забыл о том, сколь много благ ему сулит предложение капитана Норова по вопросам разведения лошадей. Подобные изменения в характере той женщины, в чьи задачи входило только лишь рождение ребёнка, — это не просто черта подросткового возраста. Это может повлиять, причём, очень сильно, на все будущие расклады в престолонаследии.

Так что Бирон внимательно рассматривал Анну Леопольдовну, будто не узнавая ее, ища подвох.

«Вот так, девочка стала проявлять свой норов?» — думал Бирон. — «Проявлять норов из-за Норова».

Граф даже позволил себе усмехнуться забавной игрой слов.

— Ваше Высочество, подобное могло бы быть несколько… неуместно, — после некоторой паузы сказал Бирон. — Ну и почему вы хотите женить Норова? Неуместно же вельикой княжнье заниматься вопросами устройства брака какого-то гвардейского офицера, пусть и геройского.

— Не смейте указывать мне, как поступать и что делать! — взбеленилась Анна.

— Хорошо, не буду, ваше высочество, — растерянно сказал граф.

И Бирон 0ещё раз подумал. Понятно, что Анна Леопольдовна хотела бы видеть рядом с собой этого гвардейца. Понятно было и другое, что получилось прекратить ее связь с саксонцем Линаром. Что, безусловно успех и нужное для престола дело. И как раз-таки посол сейчас является одной из ключевых фигур, которая способствует приобретению Бироном титула герцога.

Мориц Линар уже написал Августу III письмо, в котором рекомендовал углубить дружбу с Россией посредством передачи оной в качестве подарка Курляндию за участие в судьбе нынешнего польского короля.

— Я обещаю вам, Ваше Высочество, что подумаю над этим, — с задумчивым видом сказал Бирон.

Если Норов продолжит так же шагать и совершать поступки, о которых будут говорить при дворе, то стоило бы через женитьбу привязать Норова к себе. А то Елизавета Петровна уже в который раз отказывает графу в любовной встрече. Вот только девицу нужно подобрать более тщательно, и явно не из ближайшего окружения Анны Леопольдовны.

Сакмарская крепость

25 августа 1734 года

Казачий атаман Степан Данилович Старшинов был на вид грозным мужиком. Ростом невелик, но в косая сажень в плечах, мощная шея была чуть заметна, но являлась прочным фундаментом для надстройки, большой головы. Брутальности казаку предавал шрам на левой щеке, делающий мимику атамана, будто бы он постоянно ухмыляется.

— Так говоришь, капитан, что башкиры те наймиты, ватажники? — в который раз переспрашивал Степан Старшинов.

— Так и есть. Не верил словам моим? — говорил я.

— Отчего же не верить, коли сам о том знаю, — сказал атаман и придвинулся на лавке по мне ближе. — Знаю ужо я, что поссорить башкир хотят. Они тако же… негодники, магометане. Но у меня был с ними уговор. Нынче же прислали своих людей, что будут боронить свои вольности, кабы я не мешал им в том.

— И что ты? — я подобрался.

Мало ли… Если атаман в сговоре с башкирами, то для меня и моего отряда Сакмарская крепость может стать ловушкой.

— А что я? Мое дело службу нести. Вот и буду в крепости сидеть, да не пущать. И все… Экспедиция неровен час уйдет, а нам с башкирами жить, — отвечал атаман.

— Не выйдет так. Но отчего же ты, атаман, в Петербург не напишешь, что твориться здесь? — удивлялся я, на что казак только ухмыльнулся.

Учитывая дефект на его лице, ухмылка была похожа на звериный оскал.

Не хочет атаман лезть в те дела, что ему невыгодны. Ссориться с Татищевым не хотят.

Да! Я уже понял, что к чему и откуда появился тот отряд, что напал на меня. Все идет к тому, что разжигается война с башкирами. Понятно и зачем это делается. Земля… Причем достаточно богатая. Торговля так же играет свою роль. Верят тут, что стоит только полностью подчинить башкир, котом кайсаков, киргиз, Самарканд…

Как-то много выходит кого нужно подчинить, чтобы выйти на Индию. А там еще и пуштуны, много иных народов, Тибет и горы. Дороги на Индию найдутся и это был бы просто отличный план. Но для этого нужно брать под плотный контроль многие земли.