Герои умирают. Страница 50

Паллас познакомилась с ними вскоре после того, как предложила величеству идею операции «Шут Саймон». Предателем мог оказаться любой.

Но вот с вершины зиккурата раздался голос Короля, глубокий и звучный, как храмовый колокол. Паллас не слышала в нем ни следа напряжения, а ведь любому пришлось бы кричать, чтобы наполнить звуками чашу стадиона, – значит Паслава повысил громкость магией, на что указывало завихрение Потока у самой вершины.

Король сказал:

– Дети мои! Сегодня мы собрались здесь, на этой заброшенной Арене Империи. Мы и сами – имперские отбросы. Всеми забытые калеки, инвалиды, слепые!

Ответный хор ударил в щербатые каменные стены:

– Да-а!

– Мы – Воры, бродяги, нищие!

– Да!

– Но мы не одиноки! Не беспомощны! Мы – сила, потому что мы – Братство!

– Да!

– И эта Арена Отчаяния содрогнется перед нами! Мощь нашего Братства превратит Арену Отчаяния в Арену Чудес! Здесь, среди своих братьев, отбросьте костыли! Снимите повязки и бинты! Пусть увечные ходят, а слепые видят! Возрадуйтесь, дети мои, ибо вы исцелены!

– ДА!

Костыли и палки полетели на мокрый песок, из пустых прежде рукавов и штанин показались недостающие конечности, белесые катаракты соскочили с живых сверкающих глаз, гноящиеся язвы сползли, открыв гладкую упругую кожу, – и все это прежде, чем развеялся созданный магией туман, и Король Арго показался на Престоле в сиянии праздничных огней – алых отсветов пламени из жаровен позади и впереди трона, – откуда он недвижно наблюдал за трансформацией Подданных.

Паллас знала, что все происходящее на Арене – чистый театр: ни одного настоящего калеку, тем более прокаженного, никогда не допустят в ряды Братства. И все же простой ритуал обладал неоспоримой силой, судя по тому, с какой искренней радостью все вокруг сбрасывали маски.

Кейн как-то объяснял ей, почему Братство нищих больше чем просто уличная банда, расписывал их безграничную преданность общему делу, говорил, что Братство – их культ, в котором они не просто части целого, но нечто гораздо большее. Паллас и раньше случалось видеть их преданность в деле, но только теперь до нее начал доходить ее истинный смысл. А еще она поняла, что этот маленький ритуал гарантировал от вторжения чужаков в ряды Подданных Короля. Ведь здесь чужому не помогут никакие переодевания и маски, только магия.

Величество между тем спускался по ступеням своего зиккурата, прихватив с собой Герцогов и Баронов. Не ускоряя шага, с уверенной улыбкой он подвел свою группу к полуразрушенной стене Арены, где им предстояло получить свою долю воровской добычи, и Паллас, глядя на него, решила, что он знает все о том, как должен вести себя на людях человек-звезда, и учить его в этом смысле нечему.

Паллас Рил двинулась к стене, старательно обходя Подданных, которые шли туда же. Она подобралась так близко, что видела, как Король принимал деньги, подарки и прочее от Подданных, которые текли мимо него нескончаемой чередой. Когда и эта часть праздничного ритуала завершилась, трое Баронов повезли прочь тележки, нагруженные добром, а величество упруго, как молодой кот, прыгнул на Арену, и веселье продолжилось. Герцоги и Бароны скоро последовали за ним, и Арена стала местом всеобщей вечеринки. Мехи с вином переходили из рук в руки, то там, то здесь кто-нибудь затягивал песню.

Надеясь поговорить с Королем с глазу на глаз, Паллас подобралась к нему так близко, что услышала предостережение Аббаля Паславы, которое тот нашептывал своему властелину.

– Я чувствую магию. Кто-то еще тянет Поток.

Король отвечал ему с угрюмой улыбкой:

– Так покажи его нам, и мы отшлепаем этого нахала как следует.

– Не могу.

– Не понял?

– Я сам ничего не понимаю. Чувствую – кто-то тянет, но только подумаю об этом, и ощущение пропадает, будто прячется. Как световое пятно в глазу – и видишь его все время, и разглядеть нельзя. Меня это тревожит.

– Выясни, в чем дело. И прикрой мой уход – церемония дарения затянулась, а я опаздываю на встречу.

– Будет сделано.

Паслава запрокинул голову и закатил глаза. Поток спиралью устремился к нему, когда он вынул из кармана крошечную куклу и начал катать ее в ладонях. Величество неспешно двинулся к выходу, укрытый магической фиолетовой тенью. Паллас последовала за ним.

Но не слишком близко: магам-плащеносцам не раз случалось выдать себя, наткнувшись на кого-нибудь по невнимательности. Ей приходилось время от времени менять траекторию движения, чтобы избежать столкновений с кучками подвыпивших Подданных, и каждый раз, отыскивая потом Короля в толпе, она замечала, что расстояние между ними увеличилось непропорционально ее задержке. Он шел неспешно, то и дело останавливался переброситься парой слов то с одним, то с другим Подданным, и все же она никак не могла его догнать.

Несмотря на свое медитативное состояние, близкое к ментальной раздвоенности, Паллас скоро поняла, в чем тут дело. Причиной всему был, конечно же, Паслава: он применил замысловатую версию заклятия Плаща, под которым укрывалась в данную минуту сама Паллас, и сделал так, что всякий, кто искал теперь Короля в толпе, видел его на другом краю Арены. Паллас мысленно похвалила Паславу за его профессиональную изобретательность. Заклятие действительно требовало и мастерства, и сообразительности, хотя она, Паллас, могла разрушить его в считаные мгновения, если бы захотела.

Паслава, конечно, умен, но по чистой магической мощи ему с ней не тягаться – они в разных весовых категориях. Правда, сейчас, чтобы разрушить его заклинание, ей пришлось бы отпустить Плащ, а для этого было еще не время. Она стала осматривать Арену. Взгляд скользнул по приподнятой решетке тоннеля, откуда раньше выпускали на Арену диких зверей. Поток быстрее закружил возле Паславы, и Паллас почувствовала легкое напряжение заклятия. Большего ей было и не нужно. Полностью отдавшись желанию поговорить с Королем, Паллас позволила ногам нести ее к зарешеченному проходу, уступая им право выбора дороги и направления, но не скорости.

Темнота звериного хода прильнула к глазам Паллас, едва она покинула освещенную праздничными кострами Арену и погрузилась в смесь запахов гниющей древесины и застарелой мочи. Здесь, в темноте, да еще в незнакомом окружении, она не видела настолько четко, чтобы продолжать держать Плащ. Мысленная завеса спала, оставив слабость и дрожь в коленях, и Паллас, обмякнув, привалилась к стене.

Мыслевзор – особое состояние ума, необходимое для того, чтобы видеть Поток, накладывать и контролировать заклятия, – достигается медитацией, граничащей с выходом за пределы естественного. Погружаясь в мыслевзор, маг перестает чувствовать усталость, страх и вообще что-либо. Он знает только, что́ окружает его сейчас и что он хочет из этого сделать. Адепты магии называют такое состояние интенцией. Много часов подряд мыслевзор удерживал Паллас от воспоминаний о тяготах, выпавших на ее долю, пока она спасала семейство Конноса, о двухдневном изматывающем бегстве от Котов, о страхе и ужасе боя, притупил даже сокрушительное горе, которое причинила ей гибель близнецов, Таланн и Ламорака, и растущее чувство вины за то, что это она повела их на смерть. Притупил, но не уничтожил: эмоции, упорные, как гиены, кружили возле нее. Они еще не потеряли к ней интерес и надеялись на скорую поживу.

И вот стоило ей опустить защиту, как они кинулись на нее всей стаей, впились острыми зубами в горло, потянули за собой на пол.

Из тьмы выступали лица, затмевая все остальное: ужас вперемешку с отчаянной надеждой, застывший в глазах дочерей Конноса, – такой же, как у всех токали, преследуемых, которые жались друг к другу в заброшенном складе посреди Промышленного парка, преданные и покинутые всеми, кроме нее. Маниакальная самоуверенность Таланн, доверие угрюмых близнецов…

И последняя картина, которая вызвала у нее слезы: Ламорак с улыбкой поднимает Косаль и острием касается разрубленной кирпичной арки: «Зато я могу долго, бесконечно долго защищать этот проход».