Операция "Ловец Теней" (СИ). Страница 16

— Пошли.

— Руку уберите, товарищ сержант!

— Пошли, говорю.

— Не трожьте! Сам пойду!

— Никого не подпускать! — распорядился Лазарев. — Всех держать в комнатах!

Он обернулся к Петренко. Спросил у Барсукова:

— Нашли?

— Никак нет. У него тоже пусто.

Тогда Лазарев спросил Петренко:

— Рядовой Петренко, где патроны?

— К-какие патроны? У меня ничего нет… Я всё сдаю…

— Трофейные. Под китайский автомат типа пятьдесят шесть, которые тебе Селихов передал.

Петренко удивлённо округлил глаза.

— Я… Никто ничего мне не передавал! Да я… Я…

— Нет у него никаких патронов, — сказал я холодно.

Офицеры и сержанты, все как один, уставились на меня.

— И ничего он не знает. Потому что я ему ничего не говорил ни о каких провокациях.

Лазарев нахмурился.

Вакулин тем временем подошёл к Петренко, положил ему руку на плечо и подался к нему так близко, что казалось, он вот-вот что-то скажет рядовому на ухо.

— Старший сержант Селихов планировал провокацию с целью очернения офицеров нашей заставы. Планировал её сегодня утром, когда отправится в наряд на границу. Ты идёшь с ним. Вы собирались осуществить ложную сработку и имитировать перестрелку. В ходе этого ты должен был, по приказу Селихова, не смертельно его ранить из твоего оружия. Для стрельбы использовать трофейные патроны, которые передал тебе Селихов. Так?

На лице Петренко отразился настоящий ужас. Глаза заблестели. Он торопливо покачал головой.

— Нет… Нет, товарищ лейтенант. Я… Я в первый раз всё это слышу. В первый раз! Клянусь!

Вакулин стал чернее тучи. Приблизившись к Лазареву, быстро что-то сказал тому на ухо. Старший лейтенант стал угрюмым, как могильная плита. Потом зыркнул на меня очень колким взглядом.

— Он ничего не знает, — сказал я. — Потому что никакой провокации я делать не планировал. И история про патроны — тоже ложь. Зато ваша шестёрка её легко проглотила. Да, Матузный?

Матузный трижды переменился в лице.

— Саша…

— Не нужно оправдываться, — сказал я. — Что сделано, то сделано. Я слежу за тобой с самого начала. Ещё с самой первой сходки. Очень уж мне показалось твоё рвение странным. Ты всегда трижды подумаешь, чтобы жопу поднять. А то вдруг проблемы. А тут — первым в пекло. Да ещё и остальных подстрекал, как надо. Разве не так?

Матузный сглотнул. Умоляющим взглядом посмотрел на Лазарева. Тот с отвращением отвернулся.

— Но знаешь, что мне все-таки интересно? — глянул я на Матузного. — Чего они тебе такого пообещали, что ты решил своих продать? Ты ж с нами весной за Шамабад стоял. С нами жизнью рисковал. А тут в шестёрки так легко подался.

Остальные погранцы, что были в моей комнате, стали недоумённо поглядывать на Матузного.

Тот это заметил. На глазах у него навернулись слёзы.

— Саша… Да я… Да я никогда…

— Только пятеро знали о моём маленьком плане — пустить дезинформацию, — продолжал я. — Знал я, Нарыв, Малюга, Вася Уткин и Алим Канджиев. Надо было мне тебя, понимашь ли, проверить. А не ошибаюсь ли я. Не ошибся ли Алим, когда видел, как ты под камень у генераторной записочки прячешь, а товарищ лейтенант…

Я кивнул на Вакулина.

— … по ночам их украдкой подбирает.

Остальные погранцы стали осуждающе посматривать на Матузного. Тот утёр слёзы.

— Саша… Да я бы никогда…

— Всем выйти, — скомандовал Лазарев и обернулся к Соколову. — Матузного изолировать.

Погранцы принялись медленно подниматься с коек и один за одним уходить из комнатки.

— Пойдём, — Соколов подошёл к Матузному. — Пойдём, говорю.

— Саша… Я… — глотая слова, пытался говорить Матузный. — Я не хотел… Просто…

Я ничего ему не ответил. Только проводил холодным взглядом.

— Товарищ старший лейтенант, — начал наконец Ковалев, когда, кроме меня в комнате не осталось других солдат. — Вы можете объяснить мне, что происходит? О чём говорит Селихов? Что… что вообще творится?..

Лазарев обернулся. Подошёл к Ковалеву почти вплотную.

— Нет. Не могу, товарищ лейтенант.

Ковалев сначала удивлённо вытянул лицо. А потом оно сделалось таким кислым, что я такого выражения у замбоя ещё ни разу не видел.

— Это какое-то самоуправство. Какой-то бардак, — выдохнул он. — Я доложу в отряд. Немедленно напишу рапорт.

— Пишите что хотите, — бросил Лазарев, будто бы потеряв к Ковалеву интерес.

Замбой снял фуражку. Платком вытер лоб, а потом двинулся на выход. Однако застыл у проёма, потому что на пути его оказался Вакулин.

— Дайте пройти.

Вакулин молчал.

— Я сказал, дайте пройти.

Замполит наградил Ковалева ледяным взглядом. А потом пропустил. Зам по бою обернулся. Глянул сначала на Лазарева, а потом на меня. Взгляд его был суровым, но полным непонимания.

Только тогда замбой вышел из комнаты.

Тут в комнатку заглянул старшина Черепанов. На лице его возникло настоящее изумление, когда он увидел меня в наручниках.

— Вам есть что сказать, товарищ прапорщик? — спросил у него Вакулин безэмоционально.

— Что тут творится? Почему Селихов в наручниках?

— Это не ваше дело, — несколько надменно проговорил Вакулин.

— Нет, товарищ лейтенант, — покачал Черепанов головой. — Это моё дело. Извините, я требую объяснений.

— Объяснений не будет, — сказал Лазарев. — Вы свободны.

— Это какое-то самоуправство! — возразил Черепанов. — Вы…

— Вы свободны, — с нажимом сказал Лазарев.

— Идите, товарищ прапорщик, — сказал я. — Не встревайте. Вам всё равно никто ничего не ответит. Не ответит, потому что товарищи офицеры прямо сейчас находятся в полнейшей растерянности. Они рассчитывали, что у них появился повод от меня избавиться, но серьёзно прокололись.

Черепанов хмуро глянул на меня. Потом, под взглядом Вакулина, всё же ушёл.

— Теперь все видят, кто вы есть на самом деле, Иван Петрович, — сказал я. — Вся застава этой ночью поймёт, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Что вы чужой. Возможно, даже не пограничник.

Лазарев молчал. Вакулин тоже. Сержанты застыли в абсолютном безмолвии.

— Одевайтесь, — сказал Лазарев. — Товарищ старший сержант. Вы всё ещё арестованы.

— На каком основании? — я хмыкнул. — В чём меня обвиняют? Заговор, который вы тут упорно развенчивали — оказался фикцией. Я намеренно погасил его и поддерживал дисциплину. Занял погранцов делом — они наблюдали за вашими действиями на Шамабаде. Наблюдали пристально и чётко. И делали выводы.

— Одевайтесь. Вы всё ещё арестованы, — словно робот, повторил Лазарев.

Я хмыкнул. Глянул на Барсукова.

— Подайте-ка мне галифе, товарищ сержант. А то в наручниках неудобно.

Когда под конвоем из сержантов меня доставили в канцелярию, там сидел Ковалев. Сидел и писал рапорт.

Отпустив Барсукова с Соколовым, Лазарев бросил замбою:

— Вы свободны, товарищ лейтенант. Идите к себе.

Замбой, невозмутимо писавший что-то на тетрадном листе, поднял на офицеров суровые глаза. Потом глянул на меня.

Я, одетый в галифе, сапоги и майку, держался совершенно непринуждённо.

— Вы свободны, — повторил Лазарев.

Ковалев шумно встал.

— Допишу у себя. Завтра в отряде узнают, что тут происходит…

С этими словами он быстро вышел из канцелярии. Вакулин закрыл за ним дверь. Щёлкнул щеколдой.

Мы остались втроём.

— Думаешь, самый умный, да? — сказал Лазарев хмуро.

— Я думаю, что вы заигрались. И проиграли, — сказал я.

— Ты поставил всю операцию под удар, — покачал головой Вакулин.

— В гробу я видал такие операции, — ответил я холодным тоном.

Лейтенанты переглянулись. Лазарев вздохнул.

— М-да… Не думал я, что с тобой будет так тяжело. — протянул Лазарев.

В канцелярии повисла тишина. Тут было темно. Лишь настольная лампа на столе Ковалева едва разгоняла тьму, окрасив всё вокруг очень тусклым желтоватым светом.

За окном тихо шумел ночной летний ветерок.

Лазарев приблизился. Сунул руку в карман.