Кореец (СИ). Страница 42

Однако Колька бдел. Его таежные инстинкты работали даже здесь, в пыльном портовом городе.

— Нас пасут, — прошипел он мне в самое ухо, так незаметно, что я вздрогнул. — Вон тот, у киоска с газировкой. Сразу за нами из ресторана вышел. Я его еще там срисовал… пялился на нас.

Я инстинктивно хотел обернуться, но Колька зло шикнул:

— Не пались! Иди как шел!

— Может совпадение? — так же шепотом предположил я, чувствуя, как по спине потек пот, и не только от жары.

— Ага, щас! Совпадение! — пробормотал Колька. — Случайных совпадений не бывает. Я засек, как он на нас таращился. Не оборачивайся ты, идиот! Смотри на Алкину жопу и делай вид, что восхищаешься!

Я не делал вид, я восхищался, но Колька следопыт, не доверять ему глупо. Для того видать, эту Аллу и послали, чтоб внимание отвлечь. И на мне, признаться, сработало.

— Мальчики, о чем вы там шепчетесь? — раздался насмешливый голос Анны. Она даже не обернулась, но было ясно, что она все слышит. Слух у нее, похоже был, как у летучей мыши.

— Да так… — я попытался изобразить непринужденность. — Делимся впечатлениями от местной архитектуры! Как красиво кругом! Какой полет мысли!

Она хмыкнула. Да с «красиво», я, пожалуй, погорячился.

Мы как раз свернули с припортовой площади на какую-то кривую, грязную улочку, карабкающуюся вверх по склону холма. Самострой. Архитектура здесь была представлена жалкими лачугами, слепленными из всего, что попало под руку (как говорили в моем времени: из говна и палок): ржавых труб, старых досок, явно списанных со сгнивших судов, каких-то ящиков, битого кирпича, кусков шифера. Все это было кое-как скреплено глиной или цементом и выглядело так, будто вот-вот развалится от сильного ветра. Жалкие попытки выжить в условиях сурового климата — испепеляющего лета и пронизывающей зимней стужи. Солнце безжалостно палило кривые крыши. Жарко, сухо, пыльно. А над всем этим убожеством нависала цепь невысоких красно-коричневых гор, обрамлявших город. Они выглядели старыми, выветренными, землистыми, испещренными морщинами, как скорлупа гигантского грецкого ореха.

Мы карабкались по этой улочке, напоминавшей декорации к фильму про жизнь трущоб где-нибудь в Бомбее, и старались не вдыхать полной грудью. Ароматы тут витали… специфические. Поодаль, не добавляя пейзажу живописности, отравлял атмосферу местный Нефтеперерабатывающий завод, извергая в небо клубы черного дыма. Рядом с ним, как верная подруга, чадила трубами ТЭЦ имени 50-летия Октября — видимо, юбилей отмечали ударным копчением небес. Романтика индустриального захолустья.

Наконец, в каком-то пыльном переулке, где даже кошки выглядели подозрительно, нас ждал «Москвич 408». Не новый, судя по облезлой краске и вмятинам, но на ходу. За рулем сидел мрачный тип с лицом и повадками портовой крысы. Ни «здрасьте», ни улыбки — просто молча уставился перед собой. Наша Алла грациозно скользнула на переднее сиденье рядом с ним. Нам же было предложено размещаться сзади. Открыть багажник для наших скромных рюкзаков водитель-крыса даже не подумал.

Ладно, хрен с тобой, золотая рыба. Вещей у нас пока немного — не баре, уместимся и на заднем сиденье, прижав рюкзаки к коленям.

Поехали. Ездили мы по городу минут двадцать, петляя по каким-то переулкам, сворачивая и разворачиваясь без видимой логики.

— Вокруг одного места кружит, — прошептал мне на ухо Колька, чей глаз-алмаз сканировал окрестности. — Хвост сбрасывает.

— Чей хвост? — так же шепотом спросил я. — Того типа от ресторана?

— Может его, а может и еще кого, — пожал плечами Колька. — Здесь, видать, все друг за другом хвосты сбрасывают. Национальная забава.

Наконец, убедившись, что за нами гонится только наша собственная паранойя, мы выехали за город. Проехали еще минут десять по пыльной дороге, окруженной выжженной степью и редкими колючками.

Кафе «Дильхана» (что бы это ни значило) оказалось именно тем, чем и должно быть придорожное кафе в такой глуши — типовой «стекляшкой» из силикатного кирпича и больших окон. Несколько пластиковых столиков внутри были пусты. В глубине зала, у стойки, заваленной грязной посудой, возился сонный буфетчик — то ли мыл стаканы, то ли просто перекладывал их с места на место. На улице, под чахлыми деревьями, стояло еще несколько легких столиков с кривыми металлическими ножками — тоже пустые. Время было обеденное, но посетителей не наблюдалось. Атмосфера располагала к написанию элегий о тщетности бытия.

Я вопросительно посмотрел на Аллу, которая уже вышла из машины — все такая же невозмутимая в своем строгом длинном платье. Водитель-крыса по-прежнему молча таращился в пространство, видимо, медитируя. Мы с Колькой вылезли из машины и догнали Аллу, когда она уже огибала кафе с тыльной стороны.

Обошли какие-то темные хозяйственные пристройки, пахнущие прогорклым маслом и еще чем-то неприятным, и оказались у грубо сколоченной деревянной двери без ручки и замка.

— Настоящий вход — он всегда с черного хода, — с усмешкой пояснила Алла, толкая дверь плечом. — Здесь так принято.

От неказистого входа шел узкий, тускло освещенный коридор.

— Сюда, — вела нас Алла.

По обеим сторонам виднелись такие же неказистые двери. Мы прошли несколько метров.

Алла толкнула одну из дверей — мы оказались на кухне. Жар, пар, запах вареного лука. У плиты колдовала пожилая туркменка в платке. Увидев Аллу, к нам подскочил худенький паренек в заляпанном фартуке и очках с толстыми линзами. Вылитый старшеклассник-ботаник, подрабатывающий на каникулах. Он поздоровался с Аллой на каком-то своем языке, что-то быстро спросил, она ответила. Паренек кивнул и метнулся куда-то вглубь кухни. Вернулся через минуту, деловито протер очки рукавом фартука и открыл перед нами еще одну дверь, рядом с кухней.

— Кабинет шефа, — пояснил он уже по-русски, причем чисто, без малейшего акцента. — Располагайтесь как дома. Самый лучший кабинет во всем заведении! К вашим услугам!

Кабинет и впрямь выглядел контрастом по сравнению с остальным заведением. Небольшой, но вполне приличный. Обеденный стол в центре, покрытый клеенкой. В углу — тяжелый, солидный двухтумбовый письменный стол из темного дерева. На нем — телефон и бронзовая чернильница. У стены — продавленная тахта, накрытая пестрым ковром. И даже торшер с бахромой в углу! Видимо, здесь вершились важные дела.

— Шеф велел передать: для дорогих гостей из Москвы — все самое лучшее! — объявил мальчик-официант с важным видом. — Есть свежие овощи — помидоры, огурцы, зелень. И рыба! Шашлык из осетрины будет готов через пятнадцать минут. Только сегодня тушку привезли… Напитки? Водочка, коньяк? — поинтересовался он.

— Я бы выпила сухого вина, — сказала Алла, элегантно устраиваясь в кресле у письменного стола.

— А вам? — официант повернулся к нам.

— Мне коньяку, — сказал я. — И лимончик, если найдется.

Колька, как обычно, молчал, буравя взглядом ковер на стене.

Официант кивнул и выскользнул за дверь.

Мы остались втроем. Тишина нарушалась только мягким гудением финского холодильника, стоявшего в углу. Напряжение нарастало. Сейчас должен был появиться главный. Карабас-барабас. Тот, кто дергает за ниточки в этом кукольном театре.

И он вошел. Дверь открылась без стука, и на пороге возник… не грозный бабай в халате и тюбетейке, как я подсознательно ожидал, а вполне себе европейского вида мужчина. Невысокий, плотный, с загорелым лицом, и абсолютно лысой, блестящей как бильярдный шар, головой. На вид лет пятьдесят, может, чуть больше. Одет он был неожиданно просто: белая рубашка с коротким рукавом, расстегнутая на две верхние пуговицы, и темные брюки. Но во взгляде его светлых, почти прозрачных глаз была такая стальная жесткость, что сразу становилось понятно — этот человек не привык шутить. В руке он держал пачку сигарет «Мальборо» — еще один признак принадлежности к касте избранных, имеющих доступ к импорту.

— Добрый день, господа москвичи! — он окинул нас быстрым, цепким взглядом, задержавшись на мне чуть дольше. Голос у него был тихий, спокойный, но с металлическими нотками. — Рад приветствовать на нашей гостеприимной земле. Разрешите представиться: Равиль Оруджев.