Женщины. Страница 57

— Что такое?

— Ты что, теперь мысли читаешь?

— Уже давно, Барбара. Так в чем дело?

— Черт, я думала, будет легче. — Барб вздохнула. — Я могу кое о чем тебя попросить?

— Конечно. О чем угодно.

— Это ради всех них, — сказала Барб. — Ради Финли, Джейми, Рая. Ради всех погибших.

Фрэнки вздрогнула. Эти имена в их разговорах почти не звучали. Барб и Этель считали, что Фрэнки еще не готова, а такие разговоры только снова вгонят ее в отчаяние, и они были правы. Иногда она просыпалась и тянулась к Раю, на мгновение забыв, что его больше нет.

— На следующей неделе ВВПВ устраивает марш в Вашингтоне. Партизанский театр, так они говорят.

«Ветераны Вьетнама против войны».

— Ты же знаешь, это не для меня. Ты уже спрашивала, — сказала Фрэнки. — Все эти марши не для меня.

— Но этот особенный. Поверь. Участвуем не только мы. Событие будет такого масштаба, что Никсону придется отреагировать. — Барб посмотрела на нее: — Поехали со мной.

— Барб, ты же знаешь, я стараюсь не думать о… обо всем этом.

— Знаю, и я это уважаю. Я помню, как трудно тебе пришлось, но, Фрэнки, они всё еще умирают в джунглях. Умирают за проигранную войну. И… ты же говорила мне делать что-то ради Уилла. Вот я и делаю.

— Так нечестно, ловишь меня на слове.

— Знаю, знаю, нечестно, но мы ведь с тобой те еще мечтатели, — сказала Барб. — Побеждены, но не сломлены. Мы все равно патриоты.

— Никто в этой стране больше не хочет быть патриотом, — возразила Фрэнки. — Я не могу пройтись по улице в армейской футболке, не рискуя быть оплеванной. Вся страна считает нас чудовищами. Но я не собираюсь оскорблять наших ребят.

— Протест — не оскорбление, Фрэнки. Мы не знали всей картины. Так давай же наберемся смелости и заявим о себе. Ведь мы ветераны. Разве наши голоса не должны быть слышны? Разве они не должны быть громче всех?

Барб вытащила из заднего кармана сложенную страницу журнала и положила на стол. Целая полоса в «Плейбое», посвященная «Ветеранам Вьетнама против войны». На фотографии — гроб, накрытый американским флагом. Заголовок гласил: «За последние десять лет во Вьетнаме было убито и ранено больше 335 тысяч наших ребят, и они продолжают умирать каждый день. Мы считаем, это того не стоит». А в нижнем углу: «Вступайте в наши ряды».

Фрэнки смотрела на текст. После того как общественность так явно выступила против войны, о числе погибших и раненых стали сообщать все чаще. Видеть эти цифры было нелегко. Столько убитых, столько тех, кого до сих пор продолжают отправлять в эту мясорубку.

Газеты перестали слепо писать то, что хотел Никсон. Журналистов допустили во Вьетнам, теперь они могли видеть все сами и писать правду. На этой неделе Вьетнамская народная армия захватила в плен целую группу солдат, среди которых была австралийская журналистка. Кейт Уэбб. Теперь до всех наконец дойдет, что женщины тоже были во Вьетнаме. Фрэнки глубоко вдохнула и выдохнула.

— Кипарис как-то рассказывал, что средняя продолжительность жизни вертолетчика во Вьетнаме — тридцать дней, — сказала Барб.

— Я тоже слышала. Но не знаю, правда ли это.

— Мы должны это остановить, — сказала Барб. — Мы. Те, кто уже заплатил свою цену.

Все это было неправильно. То, как американское правительство поступало с военными, было настоящим преступлением. Но разве горстка ветеранов могла остановить войну? Такие, как Барб, протестовали годами, и чего они добились?

Протесты казались бесполезными. И даже вредными.

Но мужчины все еще умирали, разбивались на вертолетах, наступали на мины, ловили пули от невидимых врагов.

Разве не стоило протестовать хотя бы против этого?

— Нас могут арестовать, — сказала Фрэнки.

— Могут вызвать Национальную гвардию. Могут пустить в ход слезоточивый газ и даже оружие, — кивнула Барб. — Как было в Кентском университете и Джексоне.

— А ты умеешь уговаривать.

— Это не шутка. Белые старики из Белого дома напуганы. А когда люди напуганы, они совершают ужасные, глупые вещи. — Барб подалась вперед: — Они рассчитывают на свою власть и на наш страх. Каждую минуту на войне умирает чей-то сын. Или брат.

Фрэнки не хотела протестовать. Не хотела думать о Вьетнаме и о том, чего он ей стоил. Она хотела одного — забыть.

То, о чем Барб просила Фрэнки, было опасно, нарушало ее и без того хрупкое равновесие.

Не бойся, Макграт.

В голове раздался голос Джейми.

Барб права.

Фрэнки должна это сделать. Потому что она прошла через Вьетнам. Ради Финли, ради Джейми, ради Рая. Ее голос должен прозвучать вместе с остальным набирающим силу гулом несогласия. Она должна заявить: хватит.

— Только в этот раз, — сказала Фрэнки.

И тут же об этом пожалела.

За день до марша Фрэнки никак не могла сосредоточиться на работе. В перерывах между операциями она прокручивала в голове страшные картины, сопровождающие любые митинги и протесты. Меньше года назад Никсон отправил Национальную гвардию разогнать мирный протест в Кентском университете. Когда дым рассеялся, четыре студента были мертвы и десятки ранены. А всего одиннадцать дней спустя полиция застрелила студента на антивоенном митинге в колледже Джексона.

Однако насилие пугало ее не так сильно, как то, что ей придется стоять рядом с другими ветеранами и кричать: «Я там была». Последние два года она тщательно скрывала эту часть своей жизни и меняла тему, как только разговор касался Вьетнама. Даже Барб и Этель очень редко вспоминали Вьетнам, и Фрэнки знала, что они молчат, чтобы ее защитить. В хорошие дни ей казалось, что это работает. В плохие она думала, что никогда не сможет забыть, что с ней что-то не так, что в ней что-то сломалось. Чем дольше она скрывала военное прошлое, тем пышнее расцветало в ней чувство стыда. Чего именно она стыдилась? Своей слабости, того, что делала что-то плохое или была частью того, о чем никто не хотел говорить, частью неоспоримого упадка Америки? Она точно не знала.

По дороге домой Фрэнки пыталась понять, что, черт возьми, надевают на митинг. В итоге она остановилась на узких джинсах с ковбойским ремнем и белой водолазке. Волосы расчесала просто на прямой пробор. Перед выходом она кинулась искать значок Корпуса армейских медсестер — латунный кадуцей с крыльями и буквой «N» в центре, — а затем прикрепила его на водолазку.

Она вышла из спальни и закрыла за собой дверь.

Барб и Этель тихо болтали на кухне. Барб была в потрепанных армейских брюках, черной водолазке и джинсовой жилетке. Грудь жилетки украшали десятки значков и нашивок, которые ей подарили друзья и пациенты. А на спине черной краской был нарисован пацифик. В руках Барб держала плакат «Верните их домой».

Этель была в белом халате, она налила Фрэнки кофе.

— Не представляю, как Барб тебя в это втянула, Фрэнк. Эти «Ветераны Вьетнама» такие же сексисты, как «Студенты за демократию», — сказала Этель. — Как только вы, девочки, окажетесь там, вас попросят принести кофе и перекусить.

— А тем, кто с нами не идет, лучше заткнуться, — отозвалась Барб.

— Неутешительно, — мрачно сказала Фрэнки.

Вчера вечером все трое, завернувшись в шерстяные пледы, не меньше часа провели на заднем дворе — сидели у костра и обсуждали предстоящий марш. Барб сказала, что в ближайшее время в Вашингтоне соберется больше десятка антивоенных сообществ. ВВПВ хотели выделиться и выступить первыми. Они собирались перетянуть внимание на себя и заполонить собой все первые полосы.

— Просто будьте осторожны, — сказала Этель. — Если не вернетесь вовремя, я позвоню в полицию.

— Именно с полицией у нас и могут возникнуть проблемы, — засмеялась Барб.

Фрэнки уставилась на подругу.

— Твои комментарии совсем не помогают.

— Да ладно, девочка, — сказала Барб. — Мы словно ветер полетим [35] .

Этель обняла Фрэнки.

— С богом, девочки. Измените этот мир.